Комизм Александра Блока

Отзыв на книгу Камиля Хайруллина "Космизм Александра Блока"

Я очень любил Блока в те времена, когда был влюблен в одноклассницу, естественно — трагично и драматично, без взаимности. Думал: вот умру, тогда она все поймет и оценит, да уж поздно будет. И читал Блока, чтобы обязательно про любовь и смерть, чтобы поэтично и изячно.

Мы все уйдем за грань могил,
Но счастье, краткое быть может,
Того, кто больше всех любил,
В земном скитанье потревожит.

Потом вылечился и Блока, естественно, в руки больше не брал. В старших классах говорили, что поэма «Двенадцать» - величайшее и нетленное творение поэта. Мы читали и не находили ни того, ни другого, муть и какие-то сопли.

На днях прочитал книгу Камиля Хайруллина «Космизм Александра Блока». Книга эта попала мне в руки от нашей общей знакомой, казанской художницы Татьяны Лярсон. 

В этом произведении обнаружил немало комичного, поэтому и вынес это слово в название статьи – чтобы была некая игра слов: «космизм» - «комизм». Ну, вы понимаете. Игра слов всегда приветствуется почему-то.

Так вот, автор пишет, что Александр Блок «не чурался тяжелой физической работы. Например, в трудные времена он сам добывал, колол и таскал дрова в свою квартиру на улице Офицерской» (страница 26). Вот это да! Здоровый мужчина в цвете лет, не инвалид и не паралитик, сам себе, для собственных нужд, собственноручно колет дрова! Вот это новость. Разве это нормально, разве это по-нашему? Неужели рядом не было какой-нибудь женщины, чтоб она занялась дровами, а он бы в это время непостижимо тонко страдал над текстами?

Далее автор разбирается, почему в финале якобы великой поэмы появляется Исус Христос: «Следует признать, что поэт четкого и исчерпывающего объяснения не дал. Собственно говоря, у Блока такого объяснения и не было» (страница 18). 

На следующей странице: «Блок в феврале 1918 года записывает в дневнике: «Страшная мысль этих дней: не в том дело, что красноармейцы «не достойны» Иисуса, который идет с ними сейчас, а в том, что именно Он идет с ними, а надо, чтобы шел Другой». Но кто этот «Другой», Блок не знает».

Приведу для начала вежливые слова Романа Арбитмана: «...литература - в первую очередь предмет чтения и существует для читателя. Если же автор требует от читателя, чтобы тот совершал над его художественным текстом работу, нечто преодолевал, то, скорее всего, автор не доработал сам и попросту скрыл за благородной невнятицей, витиеватостью, живописным хаосом, за этакой импрессионистической манерой письма элементарный недостаток таланта и даже мастеровитости».

По словам Хайруллина выходит, что Блок, вроде, как сам не властен над своим текстом, он, вроде, только проводник некоего такого особого, что ему идет по некоему такому особому каналу откуда-то свыше, а поэт только знай себе успевает записывать, а потом смотрит на итог — и удивляется: что это у него такое получилось интересное?!

Когда поэт не властен над собственным текстом, когда он не может усилием воли сделать текст таким, каким он хочет его видеть, это не автор. Это графоман.

А Блок как раз хотел видеть свой текст другим: «Мне тоже не нравится конец «Двенадцати». Я хотел бы, чтобы этот конец был иным». Если хотел, то какого черта не сделал? 

Прав был Николай Гумилев, утверждая, что появление в поэме Христа — это чисто «литературный эффект», причем, низкопробный. 

Далее с удивлением узнаю, что графоман Блок, оказывается, противопоставлял культуру и цивилизацию. «Развитие культуры приводит к появлению цивилизации, которая, теряя музыкальные ритмы, начинает умертвлять культуру и ведет ее к кризису и вырождению». 

Рискну предположить, что Блок пользовался бумагой (достижение цивилизации); рискну предположить, что Блок пользовался книгопечатанием (достижение цивилизации).
Хайруллин пишет, что Блок мечтал о небе (авиация — несомненное достижение цивилизации) и, при этом, он критиковал цивилизацию за ее «немузыкальность»?!

Такой подход вынуждает заподозрить Блока в слабоумии. 

Больше всего развеселило его отношение к собственной жене, как к некоей такой особой Высокой и Вечной жене, с которой, оказывается, нельзя заниматься сексом, иначе вся высокость и вечность пропадет. Если бы он был импотент или асексуал, это было бы еще как-то простительно. Но ведь он при живой жене ходил к другим женщинам именно за сексом, хотя жена была, судя по всему, более чем привлекательная. А Блок, оказывается, хотел достичь некоей такой особо высокой гармонии, при которой происходит непостижимо тонкое и высокое слияние душ и т.д.

Ну и, наконец, сама поэзия Блока. Очень пресные, мелководные, простые и неинтересные стихи, которые почему-то многими воспринимаются как ах какая прекрасная поэзия. Не понятно, почему Блок поставлен в другими, по-настоящему великими русскими поэтами в один ряд.

Казанский поэт Авиль Гордовски, до своего исчезновения, готовил четвертый сборник стихов, в который планировал включить стихи из раннего периода творчества, почти из детства. В частности, там должен был быть такой текст:

Видишь, в темноте колодца бледная плывет луна?
Мрачному покрову ночи, как всегда, она верна.
Сумрак прячет чей-то шепот, звуки, чьи-то голоса.
Мягкий свет и блеск из окон мне вливаются в глаза.
Напитавшись, умирают, разлетаясь во всю ширь.
И от света понемногу начинаю видеть мир.
В стороны раскинув руки, я летаю над дождем.
В горизонте исчезая, возвращаюсь в родной дом.

Это стихотворение написано в 13 лет под влиянием поэзии Блока, поэтому оно как бы «красивое», но слабое и ни о чем. 

В 13 лет писать такое еще туда-сюда, но ведь у Блока 99 процентов стихов именно такие. 

Вера Павлова, лучшая русская поэтесса после Цветаевой, сказала: «Перечитала Блока. Я так расстроилась. Я там почти ничего не нашла. Там нет ни одного совершенного текста. Мне не хватает совершенства, мне не хватает мастерства, мне не хватает отточенности».

Когда читаешь стихи Блока, столь беспомощные, малокровные, витиеватые, с этими его «равнодушными очами» и «пламенеющими тенями», когда взгляду зацепиться не за что, когда у текста нет никакого вкуса, словно вату пожевал, просто поражаешься, что этому поэту нашлось место в учебнике литературы. Поражаешься, что всегда имел успех у публики. 

По-моему, удивительно слабый и комичный графоман.

                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                 Артур Хафизов

(Мнение автора может не совпадать с мнением редакции)