АНАТОЛИЙ ЛУППОВ: «Мне повезло: я больше смеюсь, чем плачу»
В этом году Казанская государственная консерватория им. Н.Г. Жиганова отмечает 75-летие. К счастью, мы имеем возможность общаться с людьми, которые стали свидетелями и творцами истории главного музыкального вуза республики.
В этом году Казанская государственная консерватория им. Н.Г. Жиганова отмечает 75-летие. К счастью, мы имеем возможность общаться с людьми, которые стали свидетелями и творцами истории главного музыкального вуза республики.
Герой сегодняшнего интервью – выдающийся композитор, основоположник марийского балета, профессор Казанской консерватории Анатолий Луппов. Анатолий Борисович окончил Казанскую консерваторию как пианист и композитор и сам преподает в alma mater вот уже седьмой десяток лет. Более 60 учеников, которые за эти годы выпустились из его класса, сегодня успешно работают в Татарстане и за его пределами.
Именно он по инициативе Дмитрия Шостаковича взял на себя в непростые для творческого сообщества годы руководство Союзом композиторов Марий Эл.
За свою многостороннюю деятельность Анатолий Луппов удостоен множества наград – народный артист Республики Татарстан, заслуженный деятель искусств России, Татарстана и Марий Эл, лауреат Государственной премии Республики Татарстан.
Главная награда для нас, слушателей, – его музыка.
– В своей книге «Долгий путь к Музыке» Вы написали о Константине Романовиче Гейсте как о человеке, который определил Вашу судьбу.
– Да, Константину Романовичу я обязан всем. Благодаря ему, я связал свою жизнь с музыкой. На первом курсе в Йошкар-Олинском училище я занимался на баяне, быстро освоил этот инструмент, даже играл Вторую рапсодию Листа. Но все-таки Гейст сказал, что баян – это не мое будущее… Как он это определил? Не знаю. Потом я попробовал заниматься на кларнете, на виолончели. Мне не понравилось. Тогда Константин Романович решил, что я буду заниматься на фортепиано. Каждый урок я учил новые этюды Черни, один за другим. Так разрабатывал технику. На четвертом курсе я уже смог исполнить концерт Грига с симфоническим оркестром. В то время партитуру этого концерта невозможно было найти, тогда я решил сам его оркестровать – несколько раз слышал исполнение концерта по радио. Это получилось благодаря тому, что у нас был замечательный педагог по теории и оркестровке Нифонт Афанасьевич Сидушкин. Я уже был подготовлен к этому.
– Насколько я знаю, Вам пророчили конструкторское будущее?
– Да, наверное, я мог стать хорошим конструктором, но сама судьба вела меня в музыку. В консерваторию я поступил в 1951 году на фортепианное отделение. Нас, пианистов, было всего пять человек. А на курсе всего тридцать с небольшим человек, все умещались на одной фотографии. Мы в то время все друг друга знали, семейная обстановка была в консерватории.
– Конечно, не могу не спросить об основателе и первом ректоре Казанской консерватории Назибе Гаязовиче Жиганове. Вы ведь тесно общались?
– С Назибом Гаязовичем я общался очень много.
Наше общение началось с того, что я, еще будучи студентом первого курса, сделал переложение его симфонической сюиты на татарские темы для двух роялей. В дальнейшем мы с однокурсницей Тамарой Семеновой исполнили эту сюиту на концерте. Назибу Гаязовичу понравилось наше исполнение. Вот так со студенческих лет и гораздо позже я делал переложения его симфонических сочинений для разных инструментов. Он не писал для отдельных инструментов, а играть духовикам и виолончелистам было надо.
Когда я стал заведующим кафедрой композиции, мы начали общаться еще ближе. Я часто бывал у него в кабинете, бывал и дома. Меня любила его жена Нина Ильинична. Я был красавец в молодости! Иногда мы все вместе ездили на Голубое и Лебяжье озера. В 1973 г. был поставлен мой первый марийский балет «Лесная легенда», на заработанные деньги я купил машину, и мы вместе с моей женой Асей ездили к ним на дачу в Матюшино. Нас очень многое связывало.
Жиганов был удивительным человеком. Он занимал высокие должности, но никогда не имел начальнических привычек. Назиб Гаязович одинаково общался и со студентами, и с профессорами. Это был умнейший и талантливейший человек, выдающаяся личность, таких сейчас нет.
– Вы писали в своей книге, что у него было много завистников. Почему?
– Талантливым людям всегда очень непросто. Завидовали, потому что никто не мог дотянуться до величия этого человека. Зависть разъедает не только искусство…
– Как пианист Вы учились в консерватории у Владимира Григорьевича Апресова. Каким педагогам он был?
– Владимир Григорьевич был моим любимым педагогом. Он удивительный человек, пианист от Бога.
В то время он был проректором по научной и учебной работе консерватории. В свой класс он взял меня еще мало чего умеющим… Я помню его концерт в Доме офицеров. На небольшой сцене умещались и рояль, и оркестр. Полный зал слушал в его исполнении 24 этюда Шопена. Это было удивительно.
– А занятия у Григория Михайловича Когана Вы помните?
– Да, это был настоящий профессор, он вел историю пианизма. На его занятиях всегда было интересно. Он был изумительным лектором и вел предмет так, что все студенты заслушивались. Класс всегда был забит: приходили студенты с других отделений. А рояль у него звучал, словно клавесин. Я до сих пор храню все его лекции, которые карандашом записывал. Храню, чтобы посмотреть, как нас интересно учили.
– А как проходили капустники в консерватории в Ваше время?
– О-о-о, замечательно. Каждый год в старом здании консерватории проходили капустники, это было обязательное мероприятие. Мы с Лёней Воловичем выходили в масках на сцену. Я на балалайке играл, а он – на скрипке. Когда мы уже после выступления снимали маски, аплодисменты не стихали.
– А чья это была идея?
– Это Лёня придумал. Он был заводилой всех капустников, а я – музыкальным оформителем. Мы разные номера ставили.
– А педагоги посещали подобные мероприятия?
– А как же, мы не стеснялись ни педагогов, ни кого другого.
– А какие еще у вас развлечения были?
– Мы ходили на демонстрации первого мая и седьмого ноября. Вот это и было для нас развлечением.
– Я знаю, что Вам очень нравилась физкультура в консервато
рии. Чем?
– Об уроках физкультуры остались самые приятные воспоминания. У нас был физрук-фронтовик. Он был настоящим заводилой. Мы и на лыжах соревновались, и на коньках. А когда уже моторные лодки появились, то он организовывал соревнования между молодыми педагогами, мы на моторных лодках гоняли. Многое зависит от человека, когда педагог – настоящий энтузиаст, тогда он всех привлечет и организует.
– Вам нравится преподавать?
– Мне очень нравится. Особенно мне нравился лекционный курс по оркестровке. Группа ижевских студенток – сейчас они уже все педагоги – когда поздравляют меня, говорят, что так интересно о музыке им никто не рассказывал. Это очень приятно.
– Анатолий Борисович, Вы одновременно и учились, и работали, и обеспечивали семью. Как на все хватало времени и сил?
– Советское время — это счастливое время для меня. По молодости успевал вcё. Я еще работал в Доме офицеров. Подрабатывал, чтобы прокормить семью. Тогда жизнь была трудная, но мы не чувствовали этих трудностей. Человек ко всему приспосабливается.
– Как получилось, что Вы стали председателем Союза композиторов Марий Эл?
– В 1963 году случилась трагедия. Ушли из жизни марийские композиторы: Эрик Сапаев, Кузьма Смирнов, а в Москве скончался Яков Эшпай. В Йошкар-Оле осталось три композитора: Нифонт Сидушкин, Алексей Искандаров и Лев Сахаров. Марийский Союз композиторов был на грани развала. Дмитрий Дмитриевич Шостакович был в это время председателем Союза композиторов СССР. Он посчитал своим долгом исправить это положение и предложил мне возглавить марийский Союз композиторов. Наверное, Шостаковичу подсказал Жиганов. Я сначала отказывался, говорил, что работаю и живу в Казани. А он однажды спросил меня: «Сколько километров от Йошкар-Олы до Казани?». Я говорю: «Сто сорок семь». А он отвечает: «Анатолий Борисович, от Москвы до Ленинграда – восемьсот. А я каждый месяц езжу туда для занятий с аспирантами». У него тогда учились Борис Тищенко, Сергей Слонимский.
– Каким Вы запомнили Дмитрия Дмитриевича?
– Шостакович был скромнейший человек, но такая личность! Хотя внешне это было совершенно незаметно. У него с ногами было плохо, кости часто ломались. Его как-то спросили: «Дмитрий Дмитриевич, а что это у вас все время с ногами плохо?». А он отвечает: «Знаете, партия нас призывает смотреть вперед, а оказывается надо смотреть под ноги…»
Он все прекрасно понимал. Редкий человек выдержит такой напор. Выдающимся людям очень трудно жить…
– А у вас были завистники?
– Мне и гадости делали, но странно… У меня есть какой-то ангел-хранитель, видимо. Он меня всегда спасал.
– В молодости вы увлекались лыжами и рыбалкой. А как сейчас проводите свободное время?
– Чтение. Я перечитал Уильяма Шекспира, Эрнеста Хемингуэя, всего Антона Чехова, Николая Лескова. Это увлечение у меня всегда было, еще в детстве, я зачитывался книгами Вальтера Скотта, Жюля Верна и Майн Рида.
– Как Вам удается в 90 лет сохранять такой позитивный настрой? В чем Ваш секрет?
– На этот вопрос очень трудно ответить. Мне повезло: я больше смеюсь, чем плачу. Главное не впадать в депрессию, смотреть на жизнь ясно и светло, не завидовать никому. Я прожил счастливую и насыщенную до предела жизнь. Сколько музыки, впечатлений и интересных людей в ней было!
автор: Алина Раджабова
Теги: консерватория, теория, музыка время, культура, журнал "Идель"
Следите за самым важным и интересным в Telegram-каналеТатмедиа
Нет комментариев