Казань в преломлении волшебного стекла

Если ангел объектива

Под крыло твой мир берёт.

Арс. Тарковский

 

Когда-то река Казанка вытекала из сломанной уличной колонки; за чёрным пианино был потайной вход в мир теней; в печке старого дома на улице Горького жила ведьма; на радиоприемнике светился таинственный зеленый глаз, через который можно было увидеть любой город планеты; ночью в окно заглядывало темное лицо с горящими глазами, а за окном хрустел снег и эхом доносилась музыка с катка на стадионе «Динамо»; на вершине улочки-горки стоял старинный замок Кекина с зубчатыми башенками-шпилями и с «химчисткой» на первом этаже; с этой улочки-горки можно было с ветерком промчаться на салазках. «Я качусь на пувырге!» – почему-то закричал мальчик, захлебнувшись снежным восторгом полёта. «Пувырга» – слово не из земных словарей, «пувырга» – это головокружение, когда границы между мирами становятся прозрачными, когда сквозь время проглядывает вечность.

Все эти незабываемые детские впечатления и легли в основу проекта игрового художественного фильма «Пувырга», который занял первое место на питчинге международного культурного форума, проходившего на Ленфильме в ноябре 2017 года. История этого проекта началась с восьмимиллиметровой кинопленки, найденной в подвале дома моего детства на Галактионова (той самой улочке-горке). Это была семейная хроника, снятая моим дядей в семидесятых, – «консервы времени». Серый сумеречный свет; захваченные врасплох куски пространства – иногда просто дерево, угол дома с мезонином на Горького или мокрый после дождя асфальт; странные случайные композиции, где голова человека оказывается в самом низу экрана, а остальную часть занимает кирпичная стена... Это было похоже на проекцию воспоминаний непосредственно из головы или на отображение настоящих снов. Там были совсем юные папа и мама (которые не захотели взрослеть и навечно остались в семидесятых) и совсем маленький я. Мне стало  понятно, что хочу сделать фильм, созданный из снов и воспоминаний. Посредством кино показать мир глазами ребенка. А всем «миром» для этих глаз тогда была Казань. Впрочем, также и сейчас.  

Даже если когда-нибудь я буду снимать кино в другом городе, то оно все равно получится «казанским». Иначе и быть не может. Кино же является тем волшебным инструментом, который помогает разглядеть неизвестные доселе грани города, постигать его неизведанные измерения и глубины.

Впервые я столкнулся с этим на съемках своей первой короткометражки «Ad cor» («Под сердцем»). Фильм задумывался как короткий ужастик для ТВ, но в момент поиска локаций (это было в самом начале нулевых) я много ходил по старым дворам на Пушкина, Жуковского, Тельмана, Большой и Малой Красной; забредал в подъезды заброшенных домов, фотографировал окна…  Все они излучали такую тайну, такую запредельность, что стало ясно – в них таится своя заветная история, и не одна. Отказавшись в итоге от первоначального сюжета, я попытался выявить, ухватить и передать в кадре эту мистическую составляющую, растворенную в воздухе. В итоге вместо ужастика про девушку и старый телефон получилось некое художественное исследование старого города.

Кино помогает нам вдумчиво вглядеться в прошлое, в будущее, друг в друга. Причем не только через объектив. Съемочная группа – это семья, которая связана неким таинством, таинством прикосновения к чему-то запредельному, что «руками не потрогать, мозгами не понять». И во время съемок по-новому видишь не только то, что попадает в кадр, но и тех, кто участвует в создании этого кадра. Моя жена, Анна Устиновская, прошла весь путь рядом со мной – от самой первой версии сценария (всего было около десяти) до самого последнего монтажного варианта (которых было несколько десятков); оператор Эдуард Ситдиков участвовал и в формировании сценария, и в поиске локации, и непосредственно как оператор-постановщик; писатель Денис Осокин ввел в сюжет персонажа с подзорной трубой, керосиновый фонарь и написал несколько сцен, фразы из которых стали крылатыми («Вы не видели здесь крышку?»); поэт Тимур Алдошин  исполнил роль Человека с подзорной трубой, художник Вероника Сорокина – главную роль, фотограф Игорь Джанибеков – старьевщика с керосиновым фонарем, журналистка Тамара Ишметова – подругу главной героини, – все в этом фильме раскрылись в совершенно неизвестных мне до этого ипостасях. Для меня «Ad cor» (хотя между собой мы до сих пор пользуемся рабочим названием этого фильма –«Телефон») – это не просто дебютная короткометражка. Это те же «консервы времени» (многие дома и дворы сохранились только в пространстве этого фильма) и это первая попытка прикоснуться к тайнам старого города –настоящим, зазеркальным, непридуманным…

Если первый фильм стремился к бесплотности (в нем даже не прозвучало ни одного диалога, они появлялись как титры в немом кино), то в «Пувырге» есть и плоть и кровь. Самого меня – как зрителя – фраза «основано на реальных событиях» не только никогда не привлекала, но скорее отпугивала. Я опасался, что такой фильм окажется лишенным мифологическо-мечтательной составляющей, которая важна для меня в любом жанре.  С другой стороны, вымышленный мир, придуманный из головы, а не от сердца, оказывается миром химер, которые по-настоящему не затронут заветные струны души. Поэтому девиз моего нового проекта таков: «Ткань фильма – сновидческая, истории людей – настоящие».

Сюжет начинается со сцены на речной дамбе. Молодой человек считает шаги, чтобы показать своему сыну, какого размера кит. Досчитав, он оборачивается и видит вместо маленького мальчика взрослого мужчину. Отец и сын оказались по разные стороны мироздания. Там, где сын, – время неумолимо бежит вперёд; там, где отец, – оно навсегда остановилось. Сюжет этого фильма –метафизическое путешествие повзрослевшего сына (alter ego автора) в то переломное время, которое соединило его родителей, казанских

Ромео и Джульетту, и которое их и погубило. Это время, когда сам автор был маленьким мальчиком и видел жизнь в преломлении волшебного стекла.

Изначально я планировал проводить съемки в тех небольших городах, где время застыло и где без труда можно воссоздать атмосферу сорокалетней давности. Но вскоре я понял, что при том же самом сюжете это будет, как ни парадоксально, совсем другая история. Чтобы передать дух «Пувырги» – снимать нужно только в Казани. Размышляя над фильмом, я много гулял по тем местам, где происходили реальные события, послужившие основой для повести и сценария: старый двор напротив Дома Кекина; Дворец пионеров, волшебным маяком возвышающийся над крышами; большой тополь в проходном дворе на Галактионова, – и понял, что душа этих мест жива. Внешне город очень изменился, а душа осталась. Сквозь новые дома просвечивают старые – они никуда не исчезли. Нашлись и вообще нетронутые временем островки, в которых очень легко забыть, какой сейчас век на дворе.

Если говорить о моих сверхзадачах, я хочу связать свою историю с пространством – с фактурой белой кирпичной стены, с проемами между домами. Буду искать эту Казань в Казани! Даже если бы для какой-то сцены понадобилось совершить киноэкспедицию в другой город, то и там я бы искал Казань.

В фильме будет достаточно таких моментов, как раскачиваемая ветром форточка, текущая из сломанной колонки вода, фрагмент обшарпанной стены, стук дождя по щербатому асфальту, скрип старой мебели... Предметы должны быть показаны в кадре таким образом, чтобы их скрытая сущность, их внутренняя драматургия, их тайна завораживали зрителя не меньше, чем сюжет.

Я не стремлюсь к точному историческому портрету эпохи. Для меня улица, нарисованная художником, гораздо правдивее, чем запечатлённая на фотографии. Память хранит не геометрию места, а его духовный образ. Образ этого фильма складывается из смутных детских воспоминаний, сновидений и подсказываемых воображением картин. Фильм должен показать мир глазами ребенка, где смешаны явь и сон, реальность и фантазии, время и вечность.

Хотя изначально я задумывал «Пувыргу» как кино, первой родилась повесть. Из того, что я писал и снимал до и после, не было ни одной вещи, вызвавшей такой резонанс. Очевидно потому, что это самое искреннее мое произведение. А что искренне, что по-настоящему пережито – всегда находит отклик. Поэтому я бы хотел видеть казанское кино искренним, но в то же время и сновидческим. Ведь на самом деле нельзя быть до конца правдивым, если не рассказывать о своих снах и грёзах. И еще о том щемящем ощущении тайны, которое мы помним и бережем в душе с детства. О том ощущении, которое с древних времен растворено в казанском воздухе.