Дамир Салимзянов: «В Буинске каждый татарин – артист!»

Первое интервью режиссера Дамира Салимзянова в Татарстане в журнале «Идель» выходит в контексте Буинского государственного драматического театра. Наш регион его привел Раиль Садриев. Итогом стали две постановки на буинской сцене – «Памятник» и «Дуры мы, дуры», премьеры которых состоялись в марте 2018 года и произвели фурор.

Дамир Халимович Салимзянов – театральный режиссер, заслуженный деятель искусств Удмуртской Республики, первый обладатель премии имени Владимира Рубанова. Он родился 29 декабря 1968 года в городе Глазов Удмуртской АССР. Свои первые роли он сыграл, ещё будучи школьником. После срочной службы в армии работал на родине художником в кинотеатре, методистом по работе с детьми парка культуры и отдыха, техником, культорганизатором, а затем актером театра-студии «Парафраз» при городском ДК. В 1997 году стал режиссером Детско-юношеского театрального творческого Центра «На набережной», а затем – педагогом дополнительного образования Центра детского творчества «На Вадковском» в Москве. В 1995 году окончил Высшее театральное училище им. Бориса Щукина по специальности «режиссура драмы». В 2004 году стал главным режиссером Глазовского драматического театра «Парафраз». Поставил более 70 спектаклей в разных российских театрах, из них более 40 в родном театре.

 

Известный татарский режиссер Дамир Салимзянов никогда не встречался с легендарным татарским режиссером Марселем Салимжановым, несмотря на то, что является его двоюродным племянником. К слову, если фамилия Марселя Хакимовича на русском звучит как «Салимжанов», то Дамир всегда носил фамилию в другой транскрипции – «Салимзянов». 

 Мы похожи. Мне приятно. Но мы не знакомы.

– Дамир, что вас связывает с Марселем Салимжановым, помимо родства?
– Его отец Хаким и мой дед  были братьями, когда-то разъехались и не пересекались вообще. Я про него с детства слышу, но не видел никогда. У меня никаких воспоминаний нет. Мне неловко становится – все сразу про это говорят, а я не могу в ответ ничего сказать. Мы похожи, мне приятно. Я фотографии видел, они с моим папой внешне похожи. Как режиссер я формировался самостоятельно, без участия знаменитого родственника. Но я собираюсь приехать в Казань и посмотреть спектакль Салимжанова. Говорят, что-то идет еще… (Единственная постановка Салимжанова в театре Камала, которая идет до сих пор, – комедия «Зятья Горгори», - прим. авт.).

– Можно ли вас называть татарским режиссером?
– После того, как стал ездить в Татарстан, я начал об этом задумываться. Менталитет у меня отличается от того, что я встречаю здесь. Язык формирует мышление, язык формирует менталитет. У меня русский менталитет, и я, наверное, больше – русский режиссер татарского происхождения. Татарский менталитет я изучаю в Буинске. Когда я там ставил «Памятник» («Урам себеркесе»), советовался с артистами, правильно ли я делаю, не обижают ли какие-то моменты. Пьесу Владимира Жеребцова не только перевели, но и перенесли действие в татарский город. Я погружался в эту среду. Благодаря буинскому театру, я начал осваивать язык. Хотя по папиной линии у меня вся родня по-татарски говорит. Но так сложилось, что я вырос в русской среде.

– Признайтесь, вас же в Глазове всю жизнь татарином называют? 
– Да, в шутку, и мне это нравится. И мама, когда сердилась, татарином называла. И артисты так называют. Говорят: «Татарина главное перед репетицией накормить, тогда он добрый»…Моя национальность в первую очередь выражена в фамилии, имени и отчестве. А про черты характера мне трудно судить. Думаю, они не определяется национальностью. Я знаю много разных татар, удмуртов, эстонцев, русских, которые не соответствуют стандартному представлению о национальных характерах. Но какие-то свои черточки – хозяйственность, бережливость – это я вижу у буинцев. Когда даже в городе проходишь по частному сектору, хозяйственность очень в глаза бросается, если сравнивать с Удмуртией или другими местами. И это, наверное, есть и во мне. Конечно! Без этой черты руководить театром вообще нельзя. Чтобы он жил хорошо, чтобы жили хорошо те, кто там работает.

«В Буинске я понял: каждый татарин – артист»
 

– Дамир, буинский театр пока находится в стадии становления, в труппе почти нет профессиональных артистов…
– Мне хорошо с ними, они доверчивы. Они учатся очень быстро. Да, мне приходится их учить, даже если работаешь с народными-принародными, это все равно обучение. Я сам каждый раз учусь, и артисты, естественно, учатся. Иногда приходится подсказывать то, что в других местах кажется очевидным. Но здесь есть не заученный, не замученный наив актерский, и это очень сильная черта здешних актеров. А спустя некоторое время большая их часть станет очень сильными актерами. 

– То есть, актерское образование не имеет значения? 
– Актерское образование, безусловно, важно, но не главное. Помимо него природные данные при грамотном использовании сами по себе могут работать. Актерское образование важно в том плане, что актер научается (Лена, такое ваще говорят? НАУЧАЕТСЯ… Из этого же разряда – «написание» сценариев) пользоваться тем, что ему дано природой. Учится пользоваться своим темпераментом, своим телом, голосом. Учится подходу к роли. Необученный актер пробует, выхватывает у других, от фильмов. Постепенно его надо от этого уводить. Актер с образованием начинает от себя искать. И это очень важная вещь, которая дает актерское образование. В течение пяти лет актер к этому привыкает. А здесь ежедневный выход к зрителю – тоже обучение. Это настоящее исконное образование. Как раньше на площадях работали. Кто их учил? Никто не учил. Просто сегодня вышел – тебя на руках носят, завтра – яйцом залупили. Очень хорошая актерская школа получается. Актер постепенно понимает, что от него ждут, что хорошо и что плохо. 

– А скажите, если бы у Раиля Садриева было театральное образование, что стало бы с его актерской изюминкой? 
– Не знаю. История не имеет сослагательного наклонения. Я думаю, у него был бы просто более осмысленный подход к роли. Он двигается по наитию. Благодаря природному обаянию. Кстати, это очень татарская черта. Здесь от природы обаятельные люди. В таком большом количестве их я только здесь встречал. Здесь в каждый двор зайди – везде актеры. Я тут на дне рождения был, сидели за столом. И хотя из всех присутствующих действующий актер – только Раиль, они все – актеры, обаятельные, интересные, с хорошим чувством юмора. Я прямо удовольствие получал. Татары – театральный народ, в них сочетается взрывной темперамент, умение им пользоваться и обаяние.

«Мой театр, что хочу то и делаю»

Справка: Театр «Парафраз» в Глазове основал в 1983 году Игорь Владимирович Маслов, выпускник Щукинского училища. Он же стал первым художественным руководителем театра и заложил основной творческий принцип: «спектакль – это фантазия на тему пьесы». Статус Муниципального театр «Парафраз» получил в 1996 году.

– Почему Вы вернулись в Глазов из Москвы? 
– Это мой родной город. Я в молодости там работал актером. Когда Игоря Владимировича не стало, меня пригласили возглавить театр. В тот момент я подумал, что творческая свобода стоит того, я уже к тому времени семь лет работал в Московском областном театре, который теперь губернским называется, им Сергей Безруков руководит. Там особо творческой свободы не было, а здесь – театр мой и что я захочу, то и делаю. Сейчас понимаю, что это было правильное решение. На сегодня это – мой авторский театр. А в Москве вряд ли я к такому в свои пятьдесят подошел бы…

– И не тесно в Глазове?
– Мне там комфортно. У нас четыре сцены в городе в разных местах. Два зала по сто двадцать, два очень маленьких – по шестьдесят и по сорок пять мест. Я имею возможность ставить малую форму, большую форму. Вперемежку на разных сценах идут разные спектакли. Мы – аншлаговый театр. У нас всегда полный зал. К сожалению, билеты мы не продаем через интернет, только в кассе. И распространители не ходят... Мы планомерно стратегически выращивали своего зрителя. Мы этим занимаемся постоянно. В Глазове уже несколько поколений водят своих детей на детские спектакли. 

 Детям – чудо, а подросткам вообще ничего

– Какие спектакли нужны современным детям? 
– У меня есть свое отношение к этому. Оно несколько отличается от мнений педагогов и театральных критиков. Считается, что с детьми надо говорить на сложные и взрослые темы. Я ничего против этого не имею. Я думаю немножко по-другому. На мой взгляд, первый приход ребенка в театр должен стать большим событием для него. Для меня сверхзадача любого детского спектакля такая – ребенок, посмотрев один спектакль, должен захотеть прийти сюда еще раз. А что это за тема будет – неважно. Важно, как об этом говорится с ребенком. Для ребенка это должно быть чудо!

– Как сотворить такое чудо?
– А это каждый раз надо придумывать заново. Я с детства фокусами занимаюсь, и для меня это не так сложно. Я знаю технологию чудес. Будет ли это чудо в прямом смысле, когда визуальные фокусы какие-то, где все меняется и играет – мы и такие спектакли делаем. Будет ли это эмоциональное чудо – что ребенок пришел и в течение всего спектакля хохочет. Он через несколько лет не может вспомнить, что за спектакль, но в подсознании остается, что ему было здорово. Абсолютно все детские спектакли, на мой взгляд, должны быть такими, независимо от материала. Детские спектакли я делаю всегда сам. И никого не допускаю к этому. Я это люблю, во-первых, во-вторых – это серьезная стратегическая вещь. Благодаря правильно построенной детской политике в театре, я думаю, мы и стали сейчас аншлаговым театром. Несколько поколений в детстве подсели на наш театр, и теперь они водят своих детей. 

– У нас с подростковым репертуаром в театрах вообще беда.
– Что касается подросткового театра, я пытался это делать, разные подходы пробовал. На сегодня я пришел к выводу, что не надо подростков трогать. Вообще не надо водить в театр. Особенно не надо водить их классами – это психологически неправильно. Что такое подросток? Под+росток. Это переходный период. У детей взросление, мальчики становятся мужчинами, девочки женщинами. Даже по физиологии у них есть для них более важные вещи в собственном организме, в отношениях между собой. Если мальчики и девочки классом пришли, для них своя драматургия важнее – выпендриваться друг перед другом, позиционировать себя в этом обществе. Какая там сцена! Единичные дети есть, кому это интересно, они сами придут. Если им неинтересно, зачем их тащить? Для них это – пытка, для актеров тоже. Я в своем театре хозяин-барин, и я принял решение – нет! Мы не делаем этого! У нас есть студия при театре, которая работает для подростков. Они занимаются, играют, на их спектакли подростки ходят. Они ходят и смотрят на своих. Вот это их ниша.

Модный театр

Что интересно, «Парафраз» – не репертуарный театр. Глазовский театр работает по бродвейской системе: то есть, спектакль с декорацией поставлен, его не убирают, он идет, пока билеты продаются. «Когда мы продаем 8 тысяч билетов, его можно снимать. Он себя оправдал, и его в Глазове больше не для кого играть. Потому что в городе население – 93  тысячи человек», – говорит Дамир Салимзянов. Если подумать, восемь тысяч – это очень большая цифра. Это больше восьми процентов. Средний показатель театральных – это четыре процента. Добавлю, на разных сценах одновременно идут разные спектакли, ведь у театра четыре зала. 

– В чем секрет такой популярности?
– Мне кажется, мы нашли на сегодня верную интонацию. Я не знаю, будет ли она долго актуальной. Мы нашли интонацию разговора, внешне легкого, о важных, серьезных и простых смыслах. У нас самый популярный спектакль на данный момент, на который за два месяца билеты раскупаются и на который попасть невозможно, это – «Вино из одуванчиков» по роману Рэя Брэдбери. Там совсем простые, всем понятные смыслы, если не сказать, банальные. И при этом рассказанные увлекательно и эмоционально. Нет поучающего чего-то. Поэтому и идет на него народ.  До этого спектакль «Дуры мы, дуры» шел у нас три сезона. На него невозможно было достать билетов, ходили по несколько раз. Сначала смотрит какая-то часть театралов, от них расходится «сарафанное радио», а потом в какой-то момент вдруг становится модным сходить на спектакль. Для людей, которые не могут поддержать беседу про то, что все говорят, а ты не в теме. Надо сходить, а билетов нет, как так? Значит, это модная штука… Но заранее просчитывать успех нельзя. У нас были спектакли, которые я делаю, вроде, как всегда, но по разным причинам они не столь востребованы. Зритель любит комфортный материал. Был спектакль «Где-то и около» по пьесе Ани Яблонской, где кто-то погиб в теракте в Домодедово. Спектакль на всех фестивалях востребован, а в городе шел хуже, чем другие постановки. Потому что – с ненормативной лексикой. Народ выходил и говорил, что там все хорошо, но мат убрать бы. А потом мы сделали объявление перед началом спектакля: «Спектакль поставлен при поддержке Комитета по культуре при Президенте России». Мы действительно грант получили и закупили свет для этого спектакля. И как только мы сделали объявление, народ перестал напрягаться из-за мата, типа Президент разрешил…

– А мат там важен? 
– Конечно, да. Это очень важная составляющая одного из персонажей. Он не ругается, он разговаривает матом. Причем, когда другие говорят матом, он напрягается: «Я к мату, … отрицательно, нельзя». А за собой не замечает… А потом мы вербатимный спектакль выпустили, там тоже ненормативная лексика. Но там уже легко воспринималась народом. Тоже спектакль был востребованный. По рассказам людей о своих огородах. Люди очень любят об этом говорить…

– Значит, дело не только в менеджменте? 
– Нас любят, мы модный театр. И не только в своем городе, но и в республике. К нам возят из других городов на автобусе. 

– В Удмуртии развит театральный туризм?
– Да, театральный туризм у нас очень развит. В конце 2015 года имел беседу с  министром культуры Удмуртской Республики. Он все говорил: «Давайте, приезжайте на гастроли. Вы вот на «Золотую маску» ездите, приезжайте в Ижевск, показывайте». Я объясняю, что это нам крайне убыточно – возить наши спектакли, аренда сцены. На гастроли мы не ездим, очень редко. Раз в три года выезжаем на короткие гастроли по Удмуртии. Я говорю, нам бы привозили зрителей, так вышло бы дешевле. Так как министр культуры у нас еще и министр туризма, он сразу уцепился на это. «Точно, – говорит, – это будет внутренний туризм». И это вдруг стало востребованным, теперь к нам возят и из других городов Удмуртии. Взрослых. Эти туристические фирмы так развились, они уже не только к нам, и в Набережные челны возят, и в Пермь. Театральный туризм разрастается...

– Получается, у вас хорошие отношения с власть имущими?
– В последнее время это начало выражаться и в деньгах. До этого нас на словах любили – как бы «денег нет, но вы держитесь». А в последнее время глава республики и глава города очень полюбили ходить в наш театр. И финансово помогают. С поездками на гастроли и на фестивали стали поддерживать. 

– А государственный статус не обещают? 
– Сейчас мы по показателям – самый успешный театр республики. В перспективах есть возможность стать государственным. Я еще до конца не понимаю преимущество этого статуса. С одной стороны, и финансы другие, с другой стороны, и госзаказ другой. Муниципальный заказ и государственный заказ – разные вещи. 

– Дамир, вы как-то комфортно работаете с современной драматургией...
– Я начинал с классики. В начале 2000-х я понял, что начинаю повторяться, и занырнул глубоко в современную драматургию. В русскую новую драму. Ездил на лаборатории, познакомился с современными драматургами. Мне стало понятно: нет большой разницы, классика это или современность, если это говорит о человеке. Если сидящий в зале человек понимает, что это про него, это увлекательно, и что он готов за этим идти, какая разница, в каком веке это написано. Мне близок эмоциональный театр, который в первую очередь пробуждает эмоции. А следом за эмоциями и какие-то рассуждения. Мне кажется, для себя я выбрал правильное направление. И театр у нас с аншлагами, и то, что мы на разных фестивалях побеждаем, подтверждает мое мнение. 

 Непровинциальный театр в провинциальном городе

– Есть ли классик, которого вы не ставили? 
– Я вот около Антона Павловича хожу. И хочется, и боюсь. Что я скажу? Уже тысячи «Чаек»! Мне и «Три сестры» нравится. Вроде, о нас, о провинциальном мышлении. 

– А к понятию «провинциальный» вы как относитесь? 
– Благодаря интернету, это слово отменилось по большому счету –информационное поле очень широкое. Мы наравне с московскими театрами участвуем в «Золотой маске», ездим на фестивали. Мне кажется, мы уже не провинциальный театр на данный момент. 

– Глазов – провинция, и приходит на ум «Безымянная звезда»…
– Я ставил ее. А знаете, эта пьеса считается проклятой. Когда автор пьесы Михай Себастиан на машине ехал на премьеру и попал в автокатастрофу, в которой погиб, машина, столкнувшись с другой машиной въехала в тумбу с афишей спектакля. И дальше те, кто начинал ставить, у всех проблемы были с постановкой. И когда Михаил Козаков ставил, было много препятствий. Так как это история о том, что мы живем в глубинке, а где-то там, куда уходит поезд, там хорошо – за пределами железного занавеса. Тогда все считали, что идет сильный намек. 

– Боюсь предположить, что произошло с вами…
– У нас спектакль прошел всего лишь один раз. Мы выкупили авторские права. Мы на тот момент были очень бедным театром, тем не менее мы позволили себе выкупить авторские права у наследников Михая Себастиана и у переводчиков. Сделали спектакль, на мой взгляд, успешный. Зал был полный. Все ухохотались и уревелись. Но в тот день нам пришло письмо, что сменился правообладатель на территории России. И он требовал новый договор… 

– 2018-ый для вас юбилейный, вам исполнится пятьдесят. Уезжать не собираетесь? 
– Как у любого темпераментного творческого человека, желание хлопнуть дверью и послать всех время от времени появляется. 

– Что останавливает? 
– Люблю я этот театр. Я люблю этих артистов, знаю куда двигаться. Я там свободен.

– Есть ли планы на постановки в татарстанских театрах? В камаловском, альметьевском? 
–У меня свой театр, а на постановку я могу выехать максимум в два раза за сезон. У меня все расписано до конца 2020-ого года. Новосибирск, Таллинн, московский Театр на Таганке… В апреле – в Набережных Челнах. Мы с Фаридом Бикчантаевым говорили. В камаловском театре нужно делать национальную драматургию – я с ним абсолютно согласен. Если в театре Камала ставит человек с фамилией Салимжанов, – это знаковое событие. В итоге мы пришли к тому, что это может быть то, что я сам напишу. Это будет оригинальный драматургический материал. Я могу ориентироваться на общечеловеческие важные вещи, и во время постановки это обрастет национальным колоритом. Я не возьмусь татарам говорить про татар. Я татарин Дамир Халимович Салимзянов. Но рос то я в русской среде…

– Вы номинированы на главную эстонскую театральную премию за спектакль, поставленный в эстонском театре «R.A.A.A.M».
– Я эстонцам про эстонцев тоже не могу рассказать – я не эстонец. Но я могу говорить про общечеловеческие ценности, которые одинаково важны и являются болевыми точками в самых разных национальностях и менталитетах. Выдуманные людьми вещи мешают людям быть с любимыми людьми. И религия, и войны, и мнение толпы придуманы – в спектакле собрано все. Герои пробиваются через это. Для меня важнее быть с тем, кого люблю. Персонажи делают выбор в сторону любви. Это комедия. Там открытый финал, можно предположить по-разному. В следующем сезоне русский вариант у себя планирую ставить. 
 

ФОТО МАРИНЫ УСОЛЬЦЕВОЙ