ЛИДИЯ ФЕДОТОВА: «Мы счастливейшие люди, потому что избрали профессию музыканта»

Музыкальный путь героини нашего интервью начинался в молодом уральском городе Магнитогорске. Как и многие дети военного времени, музыкой она начала заниматься довольно поздно, но всегда чувствовала, что это ее призвание. После двух месяцев летних подготовительных курсов она поступила в музыкальное училище и попала в группу пианистов и теоретиков – к студентам, которые считаются одними из самых сильных. Сегодня Лидия Алексеевна Федотова – заслуженный деятель искусств Республики Татарстан, профессор Казанской консерватории, кандидат искусствоведения. Истинный музыкант, профессионал и выдающийся педагог, вот уже более полувека она преподает в Казанской консерватории, а в школе-десятилетке с самого основания проработала 44 года. Выпустила 75 специалистов, многие из которых сегодня сами работают в консерватории. Лидия Алексеевна обладает прекрасным чувством юмора и завидной памятью: она с легкостью называет имена педагогов, у которых училась еще в начале 50-х годов. Помимо музыки, она любит книги, животных, пишет поздравительные стихи коллегам, а еще с детства увлекается рисованием. Все эти качества очень располагают к себе не только ее студентов, но всех, кому посчастливилось встретиться с Лидией Алексеевной в жизни.

– Лидия Алексеевна,    как Вы    пришли в музыку? 

– На втором этаже общеобразовательной школы у нас была школа музыкальная, куда я часто бегала, потому что мне было очень интересно. Музыка всегда была чем-то настоящим и привлекательным, но заниматься ей я начала довольно поздно, в 14 лет. Два месяца ходила на подготовительные летние курсы, а потом поступила в Магнитогорское училище, где попала в группу пианистов и теоретиков. Нам преподавали очень хорошие педагоги, после войны многие из них приехали работать со стороны: Виктор Викторович и Нонна Николаевна Купревичи из Прибалтики, Лилия Лазаревна Фрейверт, Калерия Алексеевна Ронферт. Поэтому в музыкальном училище я получила фундаментальное образование. Многие музыканты, выросшие в профессиональных, начали заниматься музыкой довольно поздно, вот и я в их числе.

– Вы из    музыкальной    семьи? 

– Музыкантов в семье не было, но отец играл на балалайке, на народных инструментах, старший брат прекрасно пел, играл на гитаре. В детстве он приглашал гостей и просил меня играть им. От природы у меня хороший музыкальный слух, поэтому я легко подбирала гармонии, играла на гитаре довольно хорошо.

– Каким Вы запомнили Магнитогорск? 

– Наш город молодой, индустриальный, где завод – это центр всего! Все мужчины работают там, к сожалению, долго не живут. И мои братья работали: один – прокатчиком-электриком, другой – доменщиком. Это тяжелый труд. Нас водили на экскурсию на завод, это очень интересно, но очень страшно.

– А как    Вы в итоге попали в Казань?    

– На выпускных экзаменах председателем государственной комиссии был педагог из Казанской консерватории Ростислав Сергеевич Таубе. Нас приглашали учиться в Казань, но на семейном совете было решено отправить меня в Харьков, где после войны остался жить мой отец. Но в Харьковскую консерваторию принимали абитуриентов только из Украины, поэтому я с удовольствием уехала в Казань в числе многих наших выпускников. Мы сами себе создали конкурс при поступлении, и только трое из группы остались в Казани.

– Каким было Ваше первое впечатление о Казани?

 – Честно говоря, ужасное. Казань тогда, в 50-е годы, была грязная, неубранная, какая-то… невостребованная. Я шла от вокзала до консерватории – домишки покорёженные, старые. После молодого социалистического Магнитогорска это воспринималось непривычно. Но когда мы поступили в консерваторию, тут все изменилось. Казань, консерватория на Пушкина (тогда дом был под номером 1, сейчас – 31) стала нашим любимым домом.

– Какой была атмосфера в консерватории? 

– Атмосфера была замечательная, несмотря на то, что консерватория была маленькая, камерная. Более того, в 1960 году, когда школа-десятилетка открылась, здесь же занимались группы учащихся. Я была еще студенткой, и меня пригласили преподавать в школе. А когда мы были на пятом курсе, открылся еще музыкальный факультет пединститута, где нынче физкультурный факультет, рядом с Варваринской церковью – там были музыкальные классы. И мы там «поднимали целину». Вообще в консерватории студенческая пора – это самое прекрасное время. Мы все между собой дружили: исполнители, музыковеды, композиторы. Мы как следует учились, занимались спортом: баскетболом, волейболом, настольным теннисом. Внизу был спортзал, где мы до двенадцати часов ночи играли в пинг-понг.

– И Вы    могли    так долго находиться    в консерватории?

 – Первый год мы вообще жили в консерватории, потому что общежития не было. Лишь потом мы с Ларисой Владимировной Бражник сняли угол возле Колхозного рынка. А поначалу внизу классы были отданы под комнаты, и приезжие студенты жили там. А в 1961 году консерватория переехала, и образовалось общежитие.

– Многие педагоги рассказывали о капустниках, а Вам они запомнились? 

– Да, капустники были роскошные, причем педагоги тоже участвовали. Мало того, мы новый год вместе встречали – студенты и педагоги. Руководил организацией капустников заводила Леня Волович (певец, философ, в Казанской консерватории преподавал на кафедре сольного пения, вел предметы гуманитарного цикла: «Эстетику» и «Научный коммунизм»). Я и сама участвовала, однажды меня даже несли на контрабасе со свечкой в руках...

– Какие педагоги запомнились Вам больше всего? 

– Я всех помню. Ростислав Сергеевич Таубе вел у нас гармонию, Халима Ибрагимовна Булатова-Терегулова преподавала историю музыки. Это был очень знающий педагог. Очень нравились занятия Генриха Ильича Литинского! Он приезжал к нам раз в месяц из Московской консерватории и устраивал полифонические недели, когда мы занимались контрапунктами и фугами – больше ничем. Мы играли фуги с однокурсницей Соней Раимовой, одна – правую руку, другая – левую. За хорошо выполненные задания Литинский называл нас «профессорами». Галина Яковлевна Касаткина вела историю русской музыки, а потом советской. Она была моим педагогом по специальности и думала, что я продолжу ее предмет, но я всегда тяготела к теории музыки: к гармонии, полифонии, сольфеджио.

– Как она отнеслась к    Вашему выбору? 

– Галина Яковлевна была очень хорошим педагогам, очень мудрым, не навязывала свою волю. Да, она могла предложить тему, но я всегда имела право выбирать. Она позволяла мне появляться на уроках раз в месяц – даст какие–то указания, и я слушаю музыку, читаю, играю, анализирую… Умница она была необыкновенная, и методист первоклассный! Ироничная, могла кого угодно по-доброму поддеть. Была в кругу друзей Назиба Гаязовича Жиганова. Она даже уроки назначала по специальности в доме Жиганова, когда он уезжал, а уезжал он часто. Меня это смущало, конечно. Но квартира, комната композитора с прекрасным роялем, книгами, нотами, пальмами в кадках – это было очень уютно. Войти в квартиру ректора, композитора, прекрасного музыканта – это вдохновляло, что и говорить.

– Каким Вы запомнили Назиба Гаязовича?

 – Жиганов обладал непростым характером. Был жестким, но справедливым. Вообще он был мудрейший человек, сделал необыкновенно много для консерватории и музыкальной культуры Татарстана. Дал путь симфоническому оркестру, Союзу композиторов, специальной музыкальной школе, поволжским музыкальным училищам, оперный театр открылся его оперой. Кстати, симфонический оркестр я впервые услышала в Казани, это было в зале финансового института. Я не помню, кто был дирижер, но была Шестая симфония Чайковского. Я помню, как подскочила в начале разработки! Каждый раз ждешь этого момента, и все равно вздрагиваешь. Консерватория и Жиганов – это нечто единое, он отвечал абсолютно за все и вторгался абсолютно во все. Например, на наших защитах он постоянно бывал. Интересовался, читал, спрашивал, какая судьба у выпускников, спорил, но и поддерживал. Он ревниво относился к тому, как музыковеды пишут о композиторах. Я помню, как он не позволил взять в качестве дипломной работы творчество Александра Миргородского, потому что считал его только-только «вылупившимся» композитором… Потом я много о нем писала.

– Возвращаясь    к школе-десятилетке:    как началась Ваша работа там? 

– Как я уже сказала, я была еще студенткой, оканчивающей консерваторию, когда меня пригласили работать. Как мне потом сказали, искали «лучшего сольфеджиста» в школу. Занятия были в старой консерватории, только по музыкальным предметам – специальность, гармония, сольфеджио, теория музыки. А потом, в 1961 или 1962, появилось здание на Жуковского. Первым директором был Георгий Христофорович Ходжаев. Он же мне сказал после окончания консерватории: «Вас берут в консерваторию!» Я удивилась: «Как?!» Это было неожиданно: преподавать и в школе, и в консерватории.

– Вы помните    своих    первых    учеников в школе? 

– Школа для меня – любимейшее детище, я там работала с 1960 до 2004 года. У меня были замечательные ученики: Рубин и Гузель Абдуллины, Стелла Федосеева, Владислав Маклецов, Резеда Сабитовская, Альберт Асадуллин, Юра Егоров, Рэм Урасин, Юля Виват… всех я и не назову. Рубин Кабирович до сих пор говорит: «Сольфеджио – мой любимый предмет. Лидия Алексеевна научила меня писать диктанты». Я отвечаю: «Вас и учить не надо было». Когда он поступал в консерваторию, с ним вышел интересный случай. Юрий Васильевич Виноградов принимал экзамен, а Рубин Кабирович написал диктант за две минуты, переписал его восемнадцать раз и раздал всем абитуриентам. Его вызвали к Жиганову, но тот не стал его ругать: ему понравилось, что этот пигалица не только написал первым, но еще и успел всем помочь. 

– Какие трудности возникали    в работе с детьми? 

– Всегда были проблемы в совмещении предметов общеобразовательного и музыкального циклов. Другая проблема – специальность и теоретические проблемы. Педагоги по специальности гнули свое, а мы хотели, чтобы ученики были образованными людьми. И до сих пор эта проблема есть в школе. Например, по специальности ученик прекрасно занимается, а по гармонии и сольфеджио – нет. Чаще всего такие проблемы возникают у тех, кто пришел в школу не с первого класса, а с четвёртого и выше. Они относятся к теории музыки несерьезно, а ведь это очень важные дисциплины. У меня в классе была одна пианистка, по специальности она занималась прекрасно, а по сольфеджио так себе. Так это же в игре чувствуется! Как же без сольфеджио?

– А сейчас возникают    у учеников проблемы    с сольфеджио?

 – Проблемы возникают в музыкальных школах постоянно, потому что преподают сольфеджио как элементарную теорию музыки, а этого делать нельзя ни в коем случае! Педагог по сольфеджио обязательно должен быть творческим человеком. Я сама творчески проводила занятия, придумывала игры, упражнения. Сборников по сольфеджио о современной музыке не было, так что приходилось придумывать самой диктанты. Игровую атмосферу помнят мои ученики. 

– У Вас    большое количество    выпускников в консерватории...    

– Я выпустила 75 студентов, девять из них защитили диссертации, а Ольга Владимировна Жесткова даже докторскую. Кстати, Ольга Владимировна мне говорила: «Вы любите музыку больше, чем музыковедение». Конечно!

– Лидия Алексеевна,    что вдохновляет Вас и    дает силы для    новых    свершений? 

– Музыка! Мы счастливейшие люди, что избрали эту профессию. Мы все время находимся в художественном, эмоциональном, добром и мудром мире – чем бы мы ни занимались. Я благодарна всем, кто помог мне стать музыкантом. Брату, который отвел меня в училище, педагогам на факультете, которые пригласили работать сразу после окончания консерватории. Мне всегда везло:  рядом со мной всегда были внимательные и порядочные люди!