МАХМУД МАКСУД. На заре новой жизни

«Я родился в последнем году прошлого века, а в первом году этого века начал ходить. В 5-6 лет знал буквы. В десять лет отец привез меня в медресе села Кшкар в 40 километрах от нашей деревни Верхние Кибя-Кози. Отец выписывал журнал «Дин
вә мәгыйшәт» и газету «Йолдыз». В нашем доме и в деревне периодика тех лет этим и ограничивалась. Художественных произведений не было совсем. Однажды я привез из города какую-то книгу. Отец её увидел и утопил в бочке».

Так неспешно, колоритно, сочным татарским языком начинаются автобиографические заметки забытого ныне писателя Махмуда Максуда. Разумеется, имя его осталось в энциклопедиях, его упоминают через запятую, говоря о раннесоветской татарской литературе. Но живой образ незаурядного, талантливого прозаика и переводчика постепенно стерся. Нет уже давно его современников и родных, без малого 60 лет прошло с момента кончины. Да и иные могут сказать, что не создал Махмуд Максуд значительных произведений, оставивших след в культуре, работал на злобу дня и произведения его скорее публицистичны. Если посмотреть обширную библиографию Махмуда Максуда, то, и вправду, большую часть из напечатанного составляли газетные очерки, критические заметки. Но не оставляет меня его имя – из разрозненных воспоминаний уже ушедших старых татар-москвичей, из реплик скорее. Рядом с Джалилем, в стенах Дома Асадуллаева, ставшего рабочим клубом, во фронтовой печати.
Но вначале был старый памятник.

СТАРЫЙ ПАМЯТНИК
Гуляя с Альбиной Абсалямовой пять или шесть лет назад по дорожкам Даниловского мусульманского кладбища в Москве, разглядывая старые камни с причудливой арабской вязью, мы увидели и памятник Махмуду Максуду. Активно публикуясь в ТАССР, сохраняя тесную связь с Союзом писателей республики, провел он большую часть жизни в Москве.
В Москву он приехал из Казани зимой 1921 г., уже вступив в партию, пройдя фронты Гражданской войны, имея публикации. Тогда Москва являлась важнейшим центром формирования новой татарской культуры.

Вплоть до середины 1930-х гг. Махмуд Максуд работает в издательствах и редакциях татарской литературной секции «Центриздата», газете «Коммунист». Вместе со всеми переходит с арабицы на яналиф, часто выезжает в командировки в Татарию. В Москве и Казани появляются друзья, самые верные – Муса Джалиль, Хасан Туфан, Ахмед Ерикей. С Туфаном он запечатлен на редкой фотографии времен их юности.

На памятнике иное фото – уже 50-х гг., когда пришла пора подводить итоги. Фото это вижу сейчас перед собой и в сборнике Махмуда Максуда, предпоследнем из пока изданных, но с названием, обращенным к иным годам, – «На заре новой жизни». Шел 1980 год. Чтились тогда ветераны партии, почти все давно ушедшие, а обращение к сюжетам революции и Гражданской войны еще не вызывало иронии. В том же 1980 г. к юбилею писателя о его творчестве в журнале «Казан утлары» была опубликована теплая и содержательная статья Афзала Шамова.

В сборнике бережно собраны его произведения ранних лет, включая стихи. Не просто мне довелось найти в библиотеках эту книгу. Но было бы желание. Если возникнет такая потребность – услышать подлинный ритм молодой ТАССР, то тексты Махмуда Максуда помогут, станут источником, документальным и романтичным, даже наивным, трогательным своей убежденностью и верой. И читать эти строки – одно удовольствие! 

Богатство литературного языка и не архаичное вроде, подлинно народное, идущее из тюлячинских деревень, но приправленное высоким штилем, почерпнутым в медресе. А были еще в жизни Махмуда Максуда двухклассная русско-татарская школа в Арске, училище в Малмыже, тайное чтение Тургенева. Русский язык вроде бы осваивался по благословению сурового отца, чтобы сдать экзамен на указного муллу, но все сложилось иначе. С русского довелось переводить Пушкина, Некрасова, «Анну Каренину», горьковскую «Мать». Вспоминал:

«В дом муллы не могла проникать музыка (и все же, я научился играть на кубызе, втайне от отца купил гармонь-тальянку, которую хранил у соседки – тети Хупжамал), но в мою кровь вошли песни деревенских парней и девушек, вместе с тукаевским Моң. Произведения прогрессивных татарских писателей демократов сотворили большую работу с моим сердцем, а певец знания Пушкин осветил мой путь».

Символично место его захоронения – среди имамов и благочестивых потомков купеческих фамилий. А ведь был романтиком и бунтарем, убежденным строителем нового времени.

 Один только перевод на татарский «Манифеста Коммунистической партии» о многом говорит. Но время все примиряет, сглаживает острые углы, соединяет, казалось, несоединимое. И сын муллы из деревни Югары Кибәхуҗа (нынешний Тюлячинский район Татарстана), шакирд кадимистского медресе Кшкар нашел в 1962 году упокоение здесь.

«УМНЫЙ, СПРАВЕДЛИВЫЙ И ОЧЕНЬ ТРУДОЛЮБИВЫЙ ЧЕЛОВЕК»

Старые татарские литераторы долго помнили Махмуда Максуда. Не только встречи в Москве и Казани, но и его критические статьи. Многим он адресовал ободряющие слова, поддерживал. Его слово было весомо и авторитетно. В разные годы он сохранял верность своим идеалам в литературе – Габдулле Тукаю, Фатиху Амирхану и Галимджану Ибрагимову. А уже эта верность создавала так необходимую в культуре преемственность, неразрывность связи. Очень любил Махмуд Максуд стихи Сибгата Хакима, поддерживал его публикации.

Особая страница – военное время, фронтовая печать, где служил Махмуд Максуд. Еще вовремя Освободительного похода Красной Армии в Западную Белоруссию, на рубеже 1939-40 гг., Махмуд Максуд служил военным корреспондентом в дивизионной газете, выходившей на русском языке. В годы Великой Отечественной войны М. Максуд находился в действующей армии, был политруком, батальонным комиссаром, агитатором политотдела, заместителем редактора фронтовой газеты. Теперь пришел черед обращаться к бойцам на их родном языке. Срочно формировались кадры. Многие талантливые литераторы ощутили тогда заботу Максуда-редактора. К счастью, об этом времени сохранились строки Мустая Карима, служившего под началом Максуда. Они опубликованы в мемуарной книге Мустая Карима
«Мгновения жизни»:

«Через неделю, как выехал из Москвы, в одном большом селе наконец разыскал редакцию «Советского воина». Как уже говорил, под этим общим названием выходят еще шесть национальных газет. Одна из них татарская — «Совет сугышчысы». Ее редактор — писатель Махмуд Максуд. Когда я прибыл к месту назначения, он был в командировке на передовой.

Услышав имя Махмуда Максуда, я был, по-русски говоря, приятно удивлен. Потому что задолго до войны с большим увлечением прочитал его книжку рассказов и новелл. Какая-то нежность была в этих произведениях. Одна из новелл начиналась так:

«Не плачь, Рашида, не плачь, не лей попусту слез своих…» Потому что в Гражданскую войну любимый ее ушел воевать на стороне красных. Значит, Рашида гордиться должна, а не плакать. А Рашида все равно плачет, потому что любит и тоскует… Вот, выходит, кто мой будущий редактор! Как только он вернулся из командировки, я предстал перед ним. Он встал с места, поздоровался и сел обратно. Моего доклада по уставу слушать не стал, сказал:

«Садитесь». А я, как увидел его, сразу разочаровался. Ростом, можно сказать, карлик, ножки короткие, кривые, животик выпирает, волосы сильно поседевшие, тусклые выпученные глаза сквозь очки смотрят. Даже обмундирование на нем сидит как не свое – будто чужое с кого-то снял. Пилотка еле на макушке держится. Разве может такой человек красивую тоскующую девушку утешать: «Не плачь, Рашида, не плачь…»? Ворчливый, наверное, старик.

А «старику» было тогда 42 года… Но и месяца не прошло, от первого впечатления не осталось и следа. Оказывается, наш редактор – умный, справедливый и очень трудолюбивый человек. И лицом, и всем обликом приятный, и одежда ему под стать. За два года и споры, и даже перепалки, наверное, случались, однако он никогда на человека напраслины не возводил, зла не держал, кривое за прямое, а черное за белое не выдавал. Он был не только редактором татарского издания, но еще и руководителем парторганизации всей объединенной редакции. О вещах, беспокоивших его, на собраниях говорил доказательно, взвешенно, если критиковал — то говорил человеку все безбоязненно, но тактично».

МОРСКОЙ ВЕТЕР

Стихи становились песнями. И из довоенных сборников и публиковавшиеся уже на фронте. В 1943 году, на освобождаемой от немцев Украине Махмуд Максуд
однажды увидел, как снайпер Ахтямов в свою тетрадь переписывает строки его «Песни разведчика». А после войны казанский композитор Исмай Шамсутдинов рассказал при случайной встрече, что взял его стихотворение 1918 года и положил на музыку. Этот порыв молодого музыканта особенно тронул Махмуда Максуда, даже приободрил.
Максуд не считал себя профессиональным поэтом, скорее прозаиком, журналистом, переводчиком, но строки приходили сами собой, в течение всей жизни. Жаль, они не были переведены на русский.

Одно стихотворение называется «Морской ветер».

На первый взгляд судьба была отмерена Махмуду Максуду сравнительно счастливая: он смог реализовать свой очевидный литературный талант, избежал гибели в годы репрессий, его миновала вражеская пуля на фронте. Но жизнь не могла не состоять из компромиссов, да и выбор Москвы в качестве дома обернулся уходом от стихии родного языка.
 

Подобно Ахмеду Ерикею, Махмуд Максуд вернулся из фронтовой газеты в Москву, где не было уже татарского клуба в Замоскворечье, и вся официальная культура стала возможной лишь в Казани.

Может быть, строки о морском вольном ветре и были метафорой несбывшейся мечты?