МЕДАЛЬ с Нижегородской ярмарки

– Внучек, как звать того доктора, от которого я без ума? – Альцгеймер, бабуля, Альцгеймер… (Байка)

От судьбы героини этой байки и от ее желания что-то вспомнить почти никто не застрахован. Так уж мы устроены. Наступает такой период нашего пребывания на этом свете, когда мы начинаем вспоминать то картинки из далекого детства, то из юности, то в вдруг сознание переносит нас в не очень далекое прошлое, и это прошлое кажется совсем недавним. А там родные лица, голоса близких – и замираешь, погружаясь в необыкновенное состояние – в воспоминания, даже судорожно начинаешь перелистывать страницы семейных альбомов и перебирать россыпи фотографий, разложенных по пакетам с надписями «Школа», «Универ», «Экспедиции», «Италия»… Неужели это все про меня? В такие минуты понимаешь, что связь поколений существует. Близкие, родные – те, кто уже давно ушел, продолжают жить во мне, а я их реальное продолжение. Через воспоминания прикасаешься к их жизни, далеким временам, когда еще ничего не предвещало твоего появления на свет божий, да и родителей твоих тоже не было.

О связи времен и поколений говорят и пишут довольно часто, но мало кто глубоко задумывается. Да это не всегда и безопасно, особенно у нас. У многих ли россиян сохранились, например, фото прадедушек и прабабушек? А многие ли знают, где их могилы? Кто они, как жили и чем занимались? Лишь жалкие обмолвки из уст их детей, то есть наших бабушек, удавалось услышать. Почему молчали? Было что скрывать? Пусть потомки поменьше знают, крепче спать будут. Вот живешь в похожей на улей коммуналке, напичканной разными людьми, и не задумываешься, как все эти люди оказались под одной крышей, в одном дворе. Эти из Питера эвакуированные во время войны, а вот папин двоюродный брат, а тут бабушкина родная сестра – одинокая старуха, потерявшая сына на войне, а еще и тетя Лида – дедушкина сестра, на верхнем этаже чужие, но уважаемые люди – врачи, ученые. В подвале живет многодетная семья дворника, еще какие-то люди ютятся в своих клетушках. В доме тихо, во дворе дети играют, на крылечке возлежит Пальма – любимая моя собака. Главный для нее человек – тетя Лида, а мы так, для развлечения, хотя кусочком, особенно вкусненьким, каждый делится. Безоблачная жизнь для Пальмы закончится трагично. Однажды утором, когда уже все ушли на свои работы и дом опустел, во двор ворвались мужики с огромной сеткой и, запихав туда ничего не подозревавшую Пальму, уволокли ее в грузовик. Я была дома одна и все видела в окно, но мой крик и слезы не остановили живодеров. Как вспомню это, так до сих пор комок в горле.

 Наша семья, то есть мама, папа, бабушка, ютится в небольшой комнате, часть которой отгорожена буфетом: там спит бабушка Ольга. Это папина мама. Она считает себя хозяйкой жилища, любит своего сына, а маму переваривает с трудом, меня вообще замечает редко. Иногда, правда, берет с собой на кладбище на могилу дедушки. Других родственников не навещает. Больше никаких могил здесь нет. Дед умер лет за шесть до моего рождения. Единственное, что я знаю о нем от папы, это то, что он был добрым человеком и уникальным мастером по настройке музыкальных инструментов – роялей и пианино, а унаследовал он эту способность от своего отца. А кто же был его отец – мой прадед? Папе года не было, когда деда не стало. Случилось это в 1918 году. Все, больше ничего… 

Спустя годы кое-что удалось узнать. Времена наступили другие – оттепель 60-х, и начали люди вспоминать. Мне стало понятно, почему папа не хотел переезжать в новую квартиру – в хрущевку. Оказывается, тот дом в центре города был построен тем самым дедом Яковом, который был крепостным, но получил вольную за свои уникальные способности делать музыкальные инструменты. Семья была немаленькая – пятеро сыновей и дочь, та самая тетя Лида. В комнате, где мы жили, и был до революции салон музыкальных инструментов, правда, он занимал весь этаж, а не одну нашу комнату... 

Когда я училась уже в седьмом классе, папа получил квартиру, по тем временам почти шикарную. Правда, на семью из трех человек две комнаты были не положены! Пришлось прописать мамину маму, скитавшуюся в то время по разным домам: то у сестры поживет, то у сына в Ангарске нянчится с внуками. Бабушка Ольга категорически отказалась от переезда. Папа, конечно, мать не бросал и навещал до последнего дня ее жизни. Я после школы обычно шла к своей подруге, а она жила на той же улице через два дома. Не очень-то хотелось возвращаться в свое новое жилище. Там все пока оставалось каким-то неродным: и новый район на окраине, и другие улицы, и одинаковые скучные пятиэтажки...

Со временем все сгладилось, потихоньку отступило. Я взрослела, папа старел и иногда начинал воспоминать, показывать хранившиеся реликвии. Я запомнила серебряную медаль с Нижегородской ярмарки. На ней было написано: «За мастерство и трудолюбие», а год стоял доисторический – 1890. Эту медаль получил его дед. А еще на стене висели старинные часы, которые папа всегда сам заводил, не разрешая никому к ним прикасаться. Часы тоже были из той жизни… Если такое благоговение перед памятью, то почему же нет могилы, куда можно сходить и поклониться? Папа так и не открыл мне тайны, да я тогда и не очень этим заморачивалась. 

Жизнь менялась, недолгой была «оттепель» за окном, я взрослела, читала, делала открытия для себя. Ну, в общем, все больше из пионерки и комсомолки превращалась в очень инакомыслящего человека. Да и не могло быть по-другому. Теперь понятно, почему в день похорон Сталина я, слыша из соседней квартиры траурную музыку, начинала плакать, а моя любимая нянечка говорила мне, четырехлетнему ребенку, что плакать сегодня не нужно… Помню, как читали Солженицына, «Крутой маршрут» Евгении Гинзбург, Шаламова, а в университете даже обсуждали, хотя не на занятии, роман Булгакова «Мастер и Маргарита». Много догадок возникало в моей голове. Поделюсь с папой, а он уходит от ответа. Тоже понятно: в секретном «ящике» работает, до пенсии далеко. Да и не верил особенно, что переменится жизнь в стране, а если и полегчает, то ненадолго. Прав ведь оказался. Что тут скажешь? Жизненный опыт. 

Теперь, когда проходила мимо своего старого дома, испытывала очень странное чувство тоски, даже неприкаянности. И сердце начинало так болеть, что казалось: до инфаркта один шаг. Пришлось запретить себе эти прогулки по местам детства и юности. 

И вот дом снесли: архитектурной ценности не представлял, хотя вписывался в городской пейзаж неплохо. Улица полностью стала новой и чужой. Последние связующие ниточки оборвались. А в памяти остается, но это уж никому извне неподвластно. И оживают все воспоминания и мысли в самый неожиданный момент.

 Как-то во время путешествия по северу Италии я оказалась в средневековом замке в Альпах. Над главной башней развевался флаг, и не государственный, а какой-то особенный. Мне объяснили, что флаг поднимают тогда, когда владелец находится в замке. А как же туристы? Почему они в присутствии хозяина входят в замок? Оказалось, все просто. Владелец – служащий банка, средств на содержание своего наследства у него нет, и ему помогает муниципалитет, а за это часть помещений открыта для туристов. Похоже, всех устраивает такое решение: и собственности никто не лишен, и памятник архитектуры сохраняется, и туристам есть что посмотреть. 

Войдя в главные ворота и оказавшись во внутреннем дворике, поднялась, как указывала стрелка, на галерею, которая шла по всему периметру замка. Не преувеличу, если скажу, что чувство благоговения от соприкосновения с многовековой историей испытала. Гид рассказывал очень интересно, эмоционально. Всех знаменитых посетителей замка не упомнить. Но что ни имя, то история. Даже наш император Петр I бывал здесь. И все-таки главное потрясение меня ждало впереди: гид достаточно мимоходом предложил взглянуть на потолок галереи. И вот что я увидела: от самого входа по всему периметру галереи на потолке изображение родового древа, на многочисленных ветвях которого имена, имена, имена… Это владельцы, родственники – те, кто здесь жил, владел или состоял в родстве. И точные даты рождения и смерти. И так почти за 300 лет… Дар речи и способность трезво мыслить я утратила на некоторое время. О сравнении и сопоставлении лучше промолчать. Без меня много уже написано и сказано. 

Может, было бы лучше, если бы мы тоже знали своих предков и передавали бы эту память своим потомкам. Хотя некоторым, действительно, лучше не знать. Живешь и не напрягаешься, продолжаешь творить то, что тебе сегодня удобно и выгодно, и не надо думать о фамильной чести – это химера какая-то… 

О своем прадеде я так ничего точно и не узнала, конечно. А вот в результате обрывков дошедших воспоминаний и сопоставления некоторых фактов картина все же нарисовалась. И помогла мне Ольга Ильина. В повести «Канун Восьмого дня» она рассказала о гибели своего отца Александра Николаевича Боратынского в 1918 году. Когда я читала эти страницы, мне казалось, что я там, на нашей улице. Ведь дом наш был совсем недалеко от Боратынских. И если прочесывали всю улицу и арестовывали всех «врагов», то и мой прадед, вероятно, попал в их число. Расстреляли всех на другой день и засыпали ров. Сестрам А.Н. Боратынского удалось получить разрешение похоронить своего брата – этого замечательного человека, столько сделавшего полезного для людей нашего города. Теперь, когда я прихожу на его могилу на Арском кладбище, я вспоминаю и своего прадеда: в ту ночь они – потомственный дворянин известного рода и получивший свободу крепостной – были рядом и оказались в одной яме Архангельского кладбища с сотнями других ни в чем не виновных граждан нашего города, в которых власть видела врагов и так их боялась… 

Если подумать, то эпидемия Альцгеймера гораздо страшнее и разрушительней, чем все прочие, а вакцину от памяти давно уже состряпали. 

Галина СЛЕСАРЕВА