ПАВЕЛ БЕНЬКОВ. Казанские портреты.

Два лета. Две московские выставки вдали от родных для Павла Петровича Бенькова городов – Казани и Самарканда, но напоминающие о счастливых годах жизни художника и  прославляющие его имя, быть может,  впервые открывают для многих работы мастера.

ГОД НАЗАД – большая выставка «Место под солнцем» в модном Музее русского импрессионизма, где кураторы на несколько месяцев собрали в одних залах память о двух соучениках по Казанской художественной школе, двоих друзьях – Бенькове и Фешине. В хлебосольном доме Фешина Беньков находил приют, дружба их продолжилась и в Петербурге, в Академии художеств, и в родной школе, которую они в послереволюционные годы подняли на небывалую творческую высоту, сделав Казань одним из центров художественного образования. Простились навсегда в 1923 году, перед расставанием создав портреты друг друга.

НЫНЕШНЕЕ ТРЕВОЖНОЕ ЛЕТО. 

Музеи, казалось навечно погруженные в онлайн, все же нашли силы открыть свои двери. Уже Музей Востока, пусть и с запозданием, представил свою выставку, посвященную художникам, родившимся в Средней Азии, проведшим в этом краю считанное время эвакуации, или, подобно Бенькову, выбравшим Самарканд своим домом. Беньков здесь был в центре внимания, все взоры редких и робких посткарантинных посетителей устремлялись к его залитым солнцем и счастьем узбекским полотнам. Павел Петрович умеет утешить, наполнить здоровьем и силой, передать тепло не изнурительного азиатского зноя, но благодатной тени дивного сада.

 Ныне пришло время славы художников, запечатлевших Узбекистан, и охраняющий это щедрое наследие таинственный музей в пустыне – Игоря Савицкого в Нукусе – недавно сам пришел в Россию с масштабной выставкой. У многих Нукус теперь на слуху. Беньков же обрел новое признание уже за пределами цеха искусствоведов – зрительский успех! Здесь и соцсети в помощь, посты и перепосты, добрые комментарии. Без помощи Интернета сейчас трудно художнику прийти к людям – и современному, и маститому, почти классику. Впрочем, классика применительно к оценке художника навевает ассоциации с холодным академическим искусством. Беньков не допустил холода даже на осеннем «Пейзаже с желтыми листьями», где остывающая, уже припорошенная снегом земля продолжает согревать своим покоем. 
Он дарит тепло уже больше века.

СОБСТВЕННЫЙ ВОСТОК 
Похоже, что все больше Беньков будет занимать положение одного из главных символов русского художественного восприятия Востока. Но пришедшие, когда художнику было почти пятьдесят, базары, хаузы, арыки, чайханы и ашханы, минареты стали Востоком приобретенным, постигаемым. Поворот судьбы, двадцать насыщенных лет в ином краю, где восхищение перед красками жизни передавалось на холсты. Так и представляю себе Бенькова, сидящим с мольбертом под тенью чинар самаркандского двора или подле бухарского медресе и передающим сочность средневековой майолики. Затейливая музыка его картин: «Весна в Биби-ханым», «Ранняя весна на Регистане», «В горах Пенджикента», «Мечеть Чор-Минор», «Хауз на Сузангаранской». Когда в 1928 году Беньков встретил в старой Бухаре своего казанского друга, известного искусствоведа Петра Корнилова, то вопрошал у него с укоризной: 
«Почему ты ничего не говорил мне раньше о Средней Азии и обо всем, что здесь есть интересного для художника?»

 А был ведь у Бенькова и собственный Восток, окружавший с детства, – неброский, скромный, но хранящий свою инаковость посреди русского губернского города, настоянный не на пряностях, а, скорее, на поволжском разнотравье. Свои минареты и свой Сенной базар. Беньков хорошо знал татарскую народную культуру.

 Как точно сказал о Фешине и Бенькове лидер казанского художественного авангарда 1920-х Константин Чеботарев: Фешин любил в природе «серый день» и достиг в передаче «серебристого света» большого блеска и совершенства, Беньков же предпочитал «солнечный свет». Об этом различии в восприятии света вспоминал и «последний передвижник» Павел Радимов, любивший проводить время с Фешиным и Беньковым на пристани в Казани, где художники за пельменями и воблой беседовали об искусстве.

 Солнечный свет Бенькова опускался на его картины задолго до отъезда в Среднюю Азию. Вспомним хотя бы его работы «На Волге. Ташевка» или «На террасе». Покой, лиризм, слияние человека и природы. Все это он вынес из своих долгих европейских путешествий молодых лет, бесспорно, из Италии, но лишь жизнь у Волги превратила ученичество в подлинное искусство. 

Любопытство Бенькова к татарскому – того же рода. Не в поисках колорита, лишенное ориентализма, оно вело не к передачи внешних деталей, а к проникновению в параллельный для большинства русских казанцев того времени мир. И татары считали его своим, впускали в свои потаенные кладовые. Как позднее будут доверять и узбеки. Об этом вспоминал Баки Урманче, познакомившийся с Павлом Петровичем в 1927 году еще в Казани: 

«Беньков был одним из первых выдающихся художников, которые очень много сделали для татарской культуры. С полным основанием можно считать его одним из основоположников современного татарского изобразительного искусства. Помню прекрасное оформление, выполненное для татарских спектаклей («Тагир и Зугря», «Галия-Бану»), некоторые декорации, написанные с большим проникновением в содержание пьесы. Как сейчас вижу декорации дворика – дворика Галии-Бану – с типичными нашими тесовыми большими воротами…»

ПОРТРЕТ ТАТАРКИ 
В Узбекистан, в свою новую жизнь, Павел Петрович привез из Казани лишь две-три работы, в том числе «Портрет татарки» – ныне одну из самых знаменитых своих картин. Привез он её с умыслом, чтобы на примере татарки-мусульманки убеждать узбекских девушек, еще закутанных в паранджу, позировать ему. Приезд Бенькова совпал с эпохой культурной революции «худжум» – «борьбы», когда Средняя Азия, казалось, меняла свои древние устои. Изысканная «Татарка» Бенькова становилась агитационным материалом. 

Кто же позировал Бенькову в Казани? 

Во время своей интенсивной работы над декорациями для татарского театра Павел Петрович особенно сблизился с семьей Терегуловых. Глава семьи – известный казанский врач Абубекир Батыр-Гиреевич Терегулов, ставший много лет спустя прототипом хирурга Абузара Гиреевича Тагирова в романе Абдурахмана Абсалямова «Белые цветы» – собирал богатую библиотеку, в том числе по истории и этнографии Казанского края. Благодаря библиотеке Терегулова, Беньков расширял свои знания об истории татар, народном костюме, жилище, особенностях булгарских поселений. Так впечатления из Старо-Татарской слободы дополнялись текстами XIX века. Трудно уже ныне восстановить круг чтения Бенькова. Видимо, это были работы Фукса, Пинегина, скорее всего, и скрупулезные публикации миссионеров Казанской духовной академии. Кстати, читал он книги о татарах и в доме Галиаскара Камала, с сыном которого, Анасом, был хорошо знаком. 

Только вспомнил я Анаса Камала и его ученичество у Бенькова, как получил щедрый дар – возможность поработать с уникальными материалами. Благодаря известному искусствоведу и галеристу Ильдару Галееву, смог я прочитать письмо Анаса Камала, датированное декабрем 1977 года и хранящееся в архиве московской «Галеев-Галереи». С трепетом в уютном переулке у Патриарших, рядом с галереей стал я читать о Бенькове эту весть, отправленную с казанской улицы Нариманова более 40 лет назад. В доме купца Хайбуллина, увенчанном ныне мемориальной доской, посвященной Галиаскару Камалу, радушно принимали Павла Петровича. 

Письмо адресовано Маргарите Соколовой – составителю ташкентского сборника, посвященного Павлу Бенькову. До выхода издания Анас Камал (в юности – художник, позднее драматург и переводчик) не дожил. Вероятно, воспоминания о художнике – один из последних его текстов, в котором автор подробно рассказывает, как помогал в Татарском театре Бенькову в качестве знатока каллиграфии – выписывал строки из Корана для декораций ханского дворца. Павел Петрович представлял своему помощнику большую свободу. «Позднее дозволял исправить на татарский лад-стиль свои эскизы. Даже позволял написать эскизы декораций мне. Эти самостоятельные работы меня окрыляли. ... Он искренне желал, чтобы мы, татарские мальчики, были настоящими художниками. Он умел поднимать дух молодых. Умел оценить маленькие успехи. Научил любить природу. И он сам был исключительно талантлив, правдив», – вспоминает Анас Камал. 

В эти же годы появляется один из шедевров Бенькова – его «Татарин-старьевщик» с лицом мудреца. Как же удавались Павлу Петровичу восточные старики! Преисполнены величественного спокойствия колхозник-ударник, эмирский сановник, бухарский еврей, грек. Но начало было положено в Казани портретом старьевщика – распространенного в ту пору городского типажа (протяжное «Старьё берём» раздавалось по всей России), так точно схваченного Беньковым. Портрет этот хранится ныне в собрании Государственного музея изобразительных искусств РТ и в прошлом году приезжал на московскую выставку вместе с другой работой Бенькова «Татарин-грузчик» (1925). 

У Терегуловых Павел Петрович встретил осенью 1924 года Халиму Булатову. Она приходилась сестрой хозяйке этого просвещенного дома – Амине Ибрагимовне. Старшие сестры Булатовы были гимназическими подругами жены Бенькова Ольги Траубенберг. Более того, тесть Бенькова Петр Викторович Траубенберг и Ибрагим Валиуллович Терегулов вместе преподавали в Казанской татарской учительской школе. 

Совсем недавно случайно в рукописи москвича Рустэма Загирова, собирающего различные генеалогические материалы о своем роде, встретил я отрывок из письма еще одной из сестер будущей «татарки с портрета» – Фатимы Ибрагимовны Терегуловой, жившей в Бугульме: 

«…Кстати, портрет моей сестры Халимы висит в картинной галерее в Ташкенте. Наш близко знакомый художник Беньков задумал портрет татарки. Вначале хотел изобразить мать и дочь. Но с мамой не вышло. Халима одета в старинное татарское платье». 

И снова архив Галеев-Галереи. Читаю письмо-воспоминание самой Халимы Булатовой, датированное январем 1978 года. Халима Ибрагимовна вспоминает, что позировала она Бенькову шесть или восемь раз. Павел Петрович сразу назвал картину «Обреченная невеста»: девушку-татарку выдают замуж за нелюбимого, богатого жениха. Начал работать весной, а после летнего перерыва завершил осенью, правда изменив краски лица: Халима за лето заметно загорела. При создании картины пригодился калфак матери Халимы и старое, дореволюционное платье их родственницы. Планировал Беньков вплести в косы подвески из монет, добавить ожерелья, показать руки. Но потом художник отказался от этого. 

Именно Терегуловы убедили Бенькова уехать из Казани в Среднюю Азию. 

В Бухаре жили их родственники. 
Ученик П.П. Бенькова, узбекский художник Абдулхак Абдуллаев вспоминал, что «Портрет татарки» мастер хранил у себя в самаркандском доме, не расставаясь с этой картиной. Все приходившие в гости сразу видели её.

 «Портрет татарки» находится ныне в Государственном музее искусств Узбекистана. А Халима Ибрагимовна Булатова (1905-2000) стала одним из первых татарских профессиональных музыковедов, окончила Московскую консерваторию и преподавала в Казанской. До конца своей долгой жизни она вспоминала свой образ, запечатленный мастером.

СБЕРЕЖЕННАЯ КАРТИНА 

А есть среди казанских портретов кисти Павла Бенькова и оставшийся дома, в Казани, чудом уцелевший. 

Появилась эта картина в общем-то вынужденно, ради заработка. В Казани середины 20-х гг., где власть в искусстве принадлежала левому искусству, реалист Беньков пытался найти свою дорогу. Пишет тогда же портрет Ленина для актового зала Казанского университета, но комиссия принимает его далеко не сразу: ленинский канон даже в авангардной Казани спустя несколько месяцев после смерти вождя уже обретает свои черты.

 Из воспоминаний дочери художника Натальи Павловны Беньковой (1912-1992):

 «Наконец портрет закончен, его увезли в университет на просмотр. Результат был такой, какого мы с мамой боялись. Приемочная комиссия почти единогласно предложила портрет переделать, заявив, что Ленину всегда была свойственна подтянутость, аккуратность, четкость, что блуз он никогда не носил, только пиджак или полувоенный френч, что такая небрежность внешнего вида несовместима с представлениями о вожде революции и что это даже не политично. Против изображенного на портрете духовного облика В.И. Ленина возражений не было». 

Беньков мучительно переделывает свою работу, заменяя неприемлемую блузу черным костюмом. И она все же приобретается властями. «Ленин» Бенькова получает одобрение влиятельного еще Луначарского.

 Спасает заказами театр, где работает талантливый ученик – Петр Сперанский, быстро ставший ведущим казанским сценографом. 

Неожиданно помощь приходит от Баки Урманче: «К этому портрету я неравнодушен, может быть, еще и потому, что принимал некоторое участие в его создании. Павел Петрович как-то сказал, что хотел бы написать портрет одного из передовых литераторов Татарии. Я предложил Галимджана Ибрагимова. 

Классик татарской литературы и ученый, Г. Ибрагимов охотно позировал Бенькову. Портрет получился отличный. Я знал Ибрагимова лично, поэтому мне легко судить, насколько хорошо удалось художнику передать внутренний характер и внешний облик писателя. Лучше написать его портрет невозможно. Это – предел». 

Портрет Галимджана Ибрагимова по праву считается одним из ценнейших в собрании ГМИИ РТ. Именно казанским музейщикам он и обязан существованием. В своих опубликованных в ташкентском сборнике в доперестроечном 1981 году воспоминаниях о Бенькове Баки Урманче, конечно, не мог рассказать, что картина случайно пережила 1937-38 гг. 

Покинувший Казань вскоре после создания этой картины Галимджан Ибрагимов переселился по состоянию здоровья в Крым. Как известно, в августе 1937 года в Ялте Ибрагимов был арестован и после прибытия в Казань помещен в Плетеневскую тюремную больницу. Суда над писателем не было, не было никакого приговора, но его произведения были изъяты из библиотек, а имя запрещено. Следствие было прекращено в связи со смертью писателя 21 января 1938 года. Исчезали люди, что говорить об их книгах или посвященных им картинах. Но беньковская картина заботливо «затерялась» в запасниках и вышла в свет уже в «оттепельные» годы. 

ЗИНАИДА 

Среди беньковских портретов всем ценителям его творчества известны образы жены Ольги: и казанские, и самаркандский – на закате жизни, 1945 года. В том же победном году Павел Петрович пишет и образ другой женщины – художницы Зинаиды Ковалевской (1902-1979). О ней и её семье, тесно связанной с Казанским университетом и просвещением, надо говорить особо.

 Ученица Бенькова, Фешина и Надежды Сапожниковой Зинаида Ковалевская приняла художественный стиль именно Павла Петровича, отправилась вслед за его семьей в Узбекистан, фактически связала с Беньковым свою судьбу. Они и поселились в одном доме в Самарканде, вместе преподавали, вместе ходили на этюды.

 Зинаида Ковалевская стала верной сподвижницей стареющего Бенькова в быту и искусстве, и их не заботило восприятие окружающих. Тем более, в Самарканде окружали ученики – юноши из патриархальных семейств, проявлявшие такт и уважение к своим мастерам. Среди них были Чингиз Ахмаров, Александр Винер, отец ныне широко известного тренера Ирины Винер, и большая часть самых маститых впоследствии художников Узбекистана. Сплетни и зависть в благодатном Самарканде обходили Бенькова и Ковалевскую, а их высокие отношения, подчёркнутое взаимоуважение восхищали молодежь. Потом пришла война, и Самарканд переполнился эвакуированными. В этот город вывезли из Ленинграда Репинский институт, приехали многие художники. Беньков и Ковалевская принимали собратьев, помогали им привыкнуть к новому быту. В Самарканде они пережили и забыли всю суету былой казанской жизни, дожили до признания реализма, но так и не стали социалистическими реалистами. Павел Петрович Беньков умер зимой 1949 года. Зинаида Ковалевская пережила своего учителя и друга на 30 лет. 

Зинаида Ковалевская часто повторяла слова Бенькова о том, что «время – лучший судья». Давние казанские портреты Павла Бенькова обретают ныне свою новую жизнь.