Профессор Ирина Дубинина: «В травматологии мне вынесли приговор: “Руку-то мы соберем, но вот играть Вы никогда не сможете”»

В этом году Казанская государственная консерватория  им. Н.Г. Жиганова отмечает свое 75-летие. В преддверии юбилея мы предлагаем читателям серию интервью с музыкантами, которые стали свидетелями истории становления главного музыкального вуза республики.

Беседа с нашей первой героиней проходила в уютной домашней обстановке – в теплой светлой комнате, где все внимание к себе сразу притягивает черный красавец-рояль фирмы «Бехштейн». На подоконнике удобно устраивается пушистая кошка Ксюша, молча внимая нашему разговору. 

На стене размещена целая галерея фотопортретов самых близких и дорогих людей... Повсюду фотографии и открытки из путешествий, сувениры, книги, афиши концертов – словом, все то, что характеризует выдающегося, легендарного педагога – Ирину Сергеевну ДУБИНИНУ. 

Ирина Сергеевна – удивительный человек, воплощение женственности, красоты и доброты. Хранительница лучших традиций отечественной пианистической школы, безо всяких сомнений, гордость Казанской консерватории. 

Окончив Московскую консерваторию и аспирантуру, где ее наставниками были знаменитые педагоги Яков Зак и Лев Оборин, пианистка переехала в Казань. В Казанской консерватории Ирина Сергеевна преподает с 1951 года и, что самое ценное, до сих пор продолжает делиться опытом со студентами своего класса. 

Ирина Сергеевна признается, что не любит давать интервью. Тем ценнее для нас эта беседа.

– Почему Вы решили приехать работать в Казань? 

– Мне предлагали и Новосибирск, и Свердловск, но уже было известно, что я поеду в Казань. Этим я обязана своему профессору Якову Израилевичу Заку. Он сказал, что Казань – более культурный, университетский город. Там много интеллигенции, которая любит музыку.

 Яков Зак и Эмиль Гилельс хотели, чтобы я была их ассистентом, но при всем моем уважении к ним я должна была уехать. Так сложились обстоятельства, что я не могла принять их предложения, хотя это было очень заманчиво… Семейные обстоятельства в то время были очень сложные: отец вернулся с фронта с ранением. А в Воронеже, где жили мои родители, все разбомбили. Квартиры у нас не было, ничего не было. Так я приняла свое решение.

– Ирина Сергеевна, Вы помните свой первый день в Казанской консерватории?

– Я приехала в Казань поздно вечером. В городе было темно, ничего не было видно. В консерватории меня встретил Владимир Григорьевич Апресов. Тут мы и познакомились, и попрощались до утра. Сам он в то время жил в консерватории – в комнате, где сейчас находится класс Динары Шамилевны Галеевой. Я тогда думала, что я немножко здесь поработаю, а потом все-таки куда-нибудь уеду… В Москву…

– Значит, мысли вернуться в Москву все-таки были? 

– Очень часто. Как я уже сказала, мне предлагали быть ассистентом у профессора Якова Израилевича Зака. Он много разъезжал по гастролям, и класс оставался на мне, так что опыт был уже накоплен.

– А кто еще из педагогов приехал работать в Казань?

– В консерватории было много приезжих, некоторые эвакуированы из Москвы. Григорий Михайлович Коган – известнейшая фигура в музыкальном мире, создатель курсов по истории фортепианного искусства. До него даже не было такого предмета. У Григория Михайловича занималась София Губайдулина, у него закончила Казанскую консерваторию, а уже потом уехала в Москву. Еще был профессор Московской консерватории – Леопольд Генрихович Лукомский, но он сколько-то пробыл и уехал.

– Как состоялась Ваша первая встреча с Назибом Жигановым?

 – В это время я находилась в Москве, там шел концерт, где исполнялись произведения Жиганова. Я пришла на этот концерт, чтобы познакомиться с ним. До этого я также получила телеграмму-приглашение на встречу. Вот так мы и познакомились.

– Вы долгое время были заведующим кафедрой специального фортепиано. В одном из интервью Вы сказали, что просили Назиба Жиганова и Рубина Абдуллина – ректоров консерватории – освободить Вас от этой должности. Почему? 

– Просила освободить несколько раз, потому что у меня нет способностей руководителя, и никогда не было. Я не видела, чем это могло помочь непосредственно искусству. Меня это не интересовало, но меня просили остаться. Это не всегда от тебя зависит.

– Какие отношения складывались в коллективе?

– Очень хорошие, ничего не могу сказать плохого. У нас была хорошая кафедра.

– Вы устраивали концерты, подбирали интереснейшую программу для своих учеников. Всегда были полные залы? 

– Было очень много концертов. И моих, и студентов. Публика была всегда, среди них наш постоянный слушатель – академик Александр Арбузов. И сын его приходил, и внучка Марина Борисовна Арбузова – пианистка, которая затем стала известнейшим педагогом Средней специальной музыкальной школы при Казанской консерватории.

– Какой из студенческих концертов запомнился Вам больше всего? 

– Педагогу всегда чего-то не хватает. Он всегда думает, что студент мог выступить и лучше. Мне повезло, что у меня были очень яркие ученики: Юрий Егоров, Гузель Абдуллина, Марина Сухаренко, Александр Михайлов, Динара Галеева, Стелла Федосеева, Дина Абдуллина, Марина Михайлова, Мадина Набиуллина, Миляуша Хайруллина… и многие другие. Всех не перечислишь. Многие сами сегодня преподают в Казанской консерватории. Как-то на одном мастер-классе знаменитый Генрих Нейгауз хорошо отозвался о моей студентке Марине Сухаренко – она исполняла Шопена. Сказал, что не ожидал услышать в Казани такого Шопена.

– Бывали ли курьезные случаи?

 – Я помню, как один товарищ играл на концерте. Я до этого ему сказала: «Смотри, Женя, только не загоняй, не играй быстрее, чем ты можешь». Он, конечно, согласился со мной. И вот выходит Женя и начинает еле-еле играть токкату Прокофьева. А я-то сказала ему совсем немножко помедленнее! На последней строчке в нотах стояло ускорение, и он это ускорение сделал в четыре раза быстрее! Он закинул голову и так высоко вскинул руки, что с него чуть не слетел пиджак. Было очень смешно.

– С кем из своих учеников Вы поддерживаете связь сегодня?

– Почти со всеми. Многие пишут, приезжают. Откуда только не звонят – из Сибири, даже из Америки.

– Я заметила, что среди афиш студентов есть только одна Ваша. Чем она так дорога Вам?

– Я обычно не вешаю своих афиш. Я не думаю о том, хорошая афиша или красивая. Дело не в этом… Эта афиша – память. Однажды я сломала руку, когда вышла погулять с собачкой. Поскользнулась и сломала правую руку. В травматологии мне вынесли приговор: «Руку-то мы соберем, но вот играть Вы никогда не сможете». Когда мне сняли гипс, рука была похожа на куриную лапку. Постепенно я пыталась ее разжать: сначала дотянулась до квинты, потом до сексты, потом, наконец, до октавы. И тут уже решила выйти на эстраду. Выбрала программу, которая не требует больших рук, большого физического напряжения. Я исполнила эту программу, для меня это была победа. 

– А этот рояль Вам подарили? 

– Нет, я его купила. Однажды мне позвонила Стелла Леонидовна Федосеева и сказала, что у них в подъезде продают инструмент. Я приехала, мы с ней его посмотрели: он был очень хорош. Это очень старый инструмент, дореволюционный. Несмотря на то, что он давно не настраивался, рояль по-прежнему звучит хорошо. Чувствуется порода.

– Ваши студенты занимаются на нем? 

– Когда нет классов или непогода, мы занимаемся дома.

– Какие театры Казани Вы любите?

 – Я довольно много общалась с актёрами драматического театра им. Качалова. И вызвано это было тем, что напротив меня жил главный театральный художник Эрнст Брунович Гельмс. Мы очень дружили с его женой. После премьер мы собирались все вместе, иногда долго сидели. Конечно, с театром сложились особые дружеские отношения.

– А надо ли студентам консерватории посещать не только концерты, но и ходить в театр? 

– Ходить надо. И своим ученикам говорю, чтобы они по возможности посещали спектакли. Я понимаю, что им некогда, что они чрезвычайно загружены.
– У Вас есть любимое место в Казани?

 – Мне приятно, что она так красиво строится. Недавно я была потрясена, когда увидела, как цветут лотосы на Кабане. Белые, розовые – очень красиво.

автор: Алина Раджабова