РАМЗИЯ МУХАМЕДОВА: «В довоенном Зеленодольске я впервые осознала интерес к истории»

В гости к Рамзие Гиниатовне Мухамедовой шел я не только с большим интересом, но и с волнением. Это объяснимо: не каждый день доводится общаться с живым классиком науки. Трепет был двойным, если учитывать мое давнее заочное знакомство с ней через книги, среди которых одна – подлинный труд эпохи – монография «Татары-мишари» еще 1972 г. издания.

Асколько пластов академической жизни ТАССР хранит память Рамзии Гиниатовны! Особая тема – работа в 1970-80-е  гг. над Историко-этнографическим атласом татарского народа, когда коллективу казанских ученых удалось бережно собрать и осмыслить целый пласт духовной и материальной культуры. Ныне очень многое из бытовавшего безвозвратно ушло и стерлось, а книги о былой татарской жизни остались на полках и приносят пользу. 

Солидный возраст (а моя собеседница его не скрывает) – разговору не помеха, и в 96 лет Рамзия Мухамедова живет наукой, рассказами о старом Казанском университете, своих экспедициях по республике и десяткам татарских деревень за её пределами, детально разбирает сложнейшие проблемы этногенеза. Я уже начинаю терять нить, но Рамзия Гиниатовна плавно и аргументированно движется от века к веку, от одного племени к другому. Однако мне особо интересен её ХХ  в., впечатления от поездок и людей. И мы возвращаемся в молодую Татарскую республику, в 20-е годы.

БАЗАР В ЗЕЛЕНОДОЛЬСКЕ 

Откуда дороги ведут к этнографии? Рамзия Мухамедова начала свой путь на… зеленодольском базаре. Здесь пришло вдохновение на целую большую жизнь. 

Отец – мулла, получивший образование в медресе Хивы. Он вынужден был покинуть Ульяновскую область: в деревне началось раскулачивание, и семья подалась в ТАССР. Но осели не в самой Казани, а в Зеленодольске. Благодаря предупреждению добрых людей, удалось избежать ссылки и обрести новую родину. 

Вокруг приволжского Зеленодольска, тогда только обретшего статус города, располагались татарские, марийские и чувашские деревни. Крестьяне приезжали на базар, куда маленькая Рамзия ходила с отцом. Чувашки и марийки еще носили тогда свою традиционную домотканую одежду, выглядели очень колоритно. Девочка даже научилась немного говорить по-чувашски:

 «Крестьянки,    торговавшие яйцами на базаре, слыша мое произношение,    говорили, что я не татарка, а чувашская    девочка. Так,    на зеленодольском базаре я прониклась интересом    к народной культуре». 

Школу она окончила летом 1941 г., работала в Зеленодольске на заводе и лишь позже смогла поступить в Казанский университет.

В ПОИСКАХ МИШАРЕЙ

 В 1940-е гг. в Казани фактически не было профессиональных этнографов, кроме Николая Иосифовича Воробьева (1894-1967), читавшего на географическом факультете Казанского университета курс общего землеведения. Воробьев принадлежал к числу наиболее глубоких знатоков этнографии Поволжья, в 1920- е  гг. принимал активное участие в организации краеведческого движения в ТАССР. Фактически в атмосфере 1940-х гг. он олицетворял собой еще дореволюционную казанскую университетскую среду. 

Однако Воробьев не знал татарского языка, ему было трудно работать в экспедициях в татарских деревнях. И здесь простительный тогда для этнографов недостаток учителя пошел лишь на пользу вдумчивой ученице. Уже в студенческие годы Рамзия Мухамедова постоянно общалась с Воробьевым, помогала ему с переводами собранных материалов, и Николай Иосифович предложил ей заниматься мишарями. Под большим научным влиянием Воробьева находился тогда и Гарун Валеевич Юсупов, ставший впоследствии известным знатоком татарской эпиграфики. В эти же годы в кружке археолога Николая Филипповича Калинина занимался Альфред Халиков. 

Окончила университет Рамзия Мухамедова в 1945  г., диплом её был, кстати, не по истории или этнографии, а сугубо географический, неожиданно посвященный климату Алма-Аты. Однако интересы выпускницы находились совсем в иной области.

 Весной 1946 г. в Москве проходила сессия, посвященная этногенезу казанских татар. В ней участвовали известные ученые, включая антрополога Трофимову, этнографа Толстова: 

«Воробьев, принимавший участие в этой сессии, вернувшись в Казань, позвал меня и сказал, что сейчас    начнется интенсивная    работа    по изучению казанских татар,    а мишарей не    изучает никто, что это    перспективная    неосвоенная    тема.    И я поступила    в аспирантуру    Казанского института истории, языка и литературы    АН СССР. 

Передо мной фактически    не было, кроме работ Воробьева, целостных    этнографических материалов.    И это учитывая, что и Николай Иосифович изучал    преимущественно материальную культуру,    а духовной почти не касался.    Некоторые этнографические сведения были опубликованы в XIX в. Марджани и особенно Каюмом Насыри, но все же базой для научной работы они послужить не могли. Доводилось пользоваться и весьма подробными миссионерскими отчетами.    Миссионеры    большое внимание уделяли бытованию доисламских верований. И все это было опять же посвящено преимущественно казанским татарам. Поэтому надо было ехать в экспедиции и в ходе полевых исследований изучать материальную и духовную культуры мишарей».    

 

Темой кандидатской диссертации Рамзия Мухамедова выбрала этнографию татар Мордовии. Защита проходила в Москве в 1966 г. в Институте этнографии. Все тепло поздравляли и говорили, что надо издать диссертацию. Так постепенно началась подготовка монографии «Татары-мишари. Историко-этнографическое исследование». Книгу тоже хорошо приняли, причем не только историки и этнографы. В Казани тогда жил поэт Мустафа Нугман. Он прочитал в монографии описание темниковской свадьбы и сказал Рамзие Гиниатовне, что этот сугубо академический материал воодушевил его на создание поэмы о татарской свадьбе. 

Кстати интересно, что труды Р. Г. Мухамедовой являются не только достоянием академической науки, но и получили известность среди большого числа любителей татарской истории. Тенденцией последних лет является активизация интереса к истории и культуре татар-мишарей как в рамках научных исследований, так и через различные формы сетевых сообществ, посвященных мишарской тематике. В целом, распространение в Интернете ресурсов о татарской истории существенно повлияло на появление новых исследований о мишарях и даже на рост мишарского самосознания у многих татар. Если учесть присущую татарам-мишарям социальную активность, прочную интегрированность в современное общество, урбанизированность, становится понятным, почему именно они в значительной мере стали определять лицо раннего Татнета и в целом проблематику татарской истории в сетевом пространстве. Монография Мухамедовой 1972  г. воспринимается среди современного татарского сетевого сообщества в качестве наиболее авторитетного труда, посвященного мишарям, активно цитируется в подтверждение тех или иных точек зрения. Работу Р. Г. Мухамедовой еще с 1990-х гг. активно используют и многочисленные татарские представители фолк-хистори. 

Так сложилось, что в свои первые полноценные экспедиции в татарские деревни Мордовии она отправилась лишь в конце 50-х гг. 

Однако мир старой деревни, пережившей коллективизацию и другие лихолетья XX  в., все же не был окончательно разрушен. Собеседниками-информантами Р. Г. Мухамедовой были люди, зачастую родившиеся еще во второй половине XIX века! Рамзия Гиниатовна тщательно фиксировала в своем дневнике примечательные черты, иногда лишь придающие колорит, а часто и курьезные, но всегда полезные для этнографа: 

«Например, многие мои информанты отрицали этноним «татары»    и вообще старались себя не обозначать. Помню, один мулла в Мордовии спорил со мной, что он не татарин,а    мусульманин. Некоторые говорили, что они    из рода мурз.    Интересно, что женщины спрашивали у меня:  «Синдә  татарын бармы?» – в    значении «есть ли у меня муж». Под    татарами эти женщины определяли только мужчин или, точнее, мужей». Ей многое еще удалось застать, например бытование особых, архаичных женских головных уборов – тастаров. Быт мишарей сильно отличался от жизни казанских татар. 

К примеру, вся жизнь казанских татар проходила в избе на нарах (саке), где спали и принимали пищу. У чокающих мишарей подобных нар не было, а имелись обеденные столы. Дальние и сложные дороги Р. Г. Мухамедову не пугали. Было интересно бывать и в знаменитых селах: Сургоди – родине Хади Такташа или в нижегородском Большом Рыбушкине, и в маленьких деревушках, где мог жить всего один знающий информант. Например, она специально ездила в деревню Атенино (Әтәнә) Теньгушевского района Мордовии, чтобы побеседовать с местным жителем.

 За пределами Татарии люди в деревнях чувствовали себя намного свободнее, чем казанские татары. Читали Коран, делали дуа, отмечали обряды жизненного цикла. Носили с одеждой и особый мусульманский оберег – пәти, представлявший собой зашитый в ткань текст суры Корана. Мишарские деревни отличались религиозностью. Об этом в печатных работах можно было упоминать лишь вскользь, но в любом случае мишари, благодаря Мухамедовой, обрели свой голос. Часто в прямом смысле – через зафиксированные песни, свадебные причеты, поговорки. Читаю их сейчас иногда и вслух, и словно слышу этих бесхитростных людей, делившихся с Мухамедовой своими столь ценными ныне историями.

 Р. Г. Мухамедова обладала важной чертой полевого исследователя – вызывала доверие. 

ЗНАХАРКА ИЗ ДЕРЕВНИ ТАШКИРМЕНЬ 

В экспедициях бывали разные случаи. Жили на постое у хозяек в деревенских избах и городские девушки – молодые исследовательницы, работавшие под началом Рамзии Гиниатовны. Приезд этнографа из Казани – событие в деревне. Вспоминает ученица Р. Г. Мухамедовой, кандидат исторических наук Фарида Шарифуллина: 

«Она    всегда    строго    следовала намеченному    плану,    ее не могли остановить непрерывные дожди,    жара, ветер. Своим примером учила    нас работать, несмотря на неблагоприятные обстоятельства. В экспедиции    мы не раз убеждались, что ей    также    присущи такие    качества, как смелость и решительность. Помню, как Рамзия Гиниатовна,    несмотря на ночь, выходила из дома, где мы    квартировали,    навстречу подвыпившим    деревенским    «кавалерам»,    требовавшим пропустить их к нам,    городским    девушкам,    дабы    познакомиться. Рамзия Гиниатовна умела    дипломатично    отправить    их восвояси.    Благодаря ее    решительному    характеру, как-то раз    была    спасена от пожара деревенская    изба,    в сенях    которой при    приготовлении пищи    неожиданно    вспыхнула    керосинка.    Пламя    поднялось    до    потолка. Рамзия Гиниатовна не    растерялась,    не    запаниковала,    не    стала    звать    на    помощь. Она схватила плащ    и накрыла им    керосинку». 
А вот экспедиционное воспоминание уже самой Рамзии Мухамедовой, как однажды она, советский ученый, чуть не стала деревенской знахаркой. 

«Помню интересный случай в    кряшенской деревне Ташкирмень (Ташкирмән) Лаишевского района. Это совсем недалеко    от Казани. Там    я познакомилась с одной очень колоритной    бабкой-знахаркой. Её    звали    Авдотья әби. 

Я очень хотела зафиксировать от неё обряды, которые она совершала в деревне,    однако    Авдотья әби категорически отказывалась со мной делиться своими    магическими    секретами. Я    её убеждала:    

«Вот уйдешь, и все твои знания пропадут». Однако    в первый раз ничего не удалось. Когда я спустя    время    приехала к ней второй раз, то    в избе    неожиданно увидела фото нашего казанского этнографа Юлдуза Мухаметшина со    мной. Мухаметшин работал тогда над книгой, посвященной кряшенам. Отношение ко мне бабушки Авдотьи изменилось, и она    захотела передать свои сакральные знания, но с условием, что я останусь в    её деревне и сама стану знахаркой…

 Когда я возразила ей,    что состою в КПСС, Авдотья әби, напротив, обрадовалась, сказав, что если    я коммунистка,    значит,    не мусульманка». 

Не мог в этой связи я не задать маститому этнографу и сложный вопрос, актуальный в нынешний год проведения Всероссийской переписи населения:
 – Что Вы думаете относительно «кряшенского вопроса»? Кряшены – отдельный этнос или часть татарского народа? 

– В силу своей    принадлежности к православию, кряшены жили несколько    изолированно    от мусульман. Но    разумеется, они часть    татар.     
Среди    кряшен ныне    пропагандируется    идея,    что они    отдельный народ, но ведь    не существует отдельного кряшенского    языка,    не сложилось    и своей литературы. Обычно по две экспедиции в год коллектив отдела этнографии ИЯЛИ проводил в разные ареалы расселения татар. Сложился сильный коллектив этнографов. Наиль Халиков, сын Альфреда Хасановича Халикова и ученик уфимского этнографа Кузеева, занимался хозяйством татар, ученица Мухамедовой Фирсина Сафина – тканями, а другая ученица Светлана Суслова – ювелирными украшениями, Розалинда Мусина – этносоциологией, Дамир Исхаков – этнодемографией, Рауфа Уразманова – праздничным циклом. Фарида Шарифуллина изучала касимовских татар. Материалы регулярно публиковались, выходили монографии.

 КУЛЬТ ЦВЕТА
 Рамзия Гиниатовна — автор создания ряда историко-этнографических экспозиций в музеях Татарстана: в её родном Зеленодольске и в селе Большая Атня, а также экспозиции этнографического отдела Национального музея РТ. На протяжении десятилетий она являлась научным консультантом и экспертом этого музея. Как ведущего этнографа и знатока татарской культуры ее не раз приглашали для консультаций в Российский этнографический музей в Санкт-Петербурге, где она из имеющихся музейных артефактов помогала воссоздать татарские этнокультурные, в том числе и костюмные комплексы. После ухода из ИЯЛИ с 1991 по 2013 гг. Р. Мухамедова работала в качестве ведущего сотрудника и научного консультанта Республиканского центра развития традиционной культуры, одним из инициаторов создания которого она является. 

Интересно узнать о планах. Оказалось, что уже давно Рамзию Гиниатовну интересует загадочный культ цвета: 

«К сожалению, я очень плохо    вижу. Пишу, а    буквы    наезжают друг    на друга… Это    не дает    мне возможности    изложить свою давнюю мечту по изучению    культа    цвета    (төс) у    татар.    В ходе своих    экспедиций у самых разных    групп    татар    я встречала    упоминание    об    ана төсе (дословно – «цвете матери»,    но в значении    – «память о матери»).    Когда я    уточняла, почему они не употребляют здесь    слово    «истәлек» (память),    женщины-информанты настаивали    на слове «төс». Или собака громко лает при виде чужака – понимает, что это человек не нашего цвета – безнең    төс түгел. Женщина,    у которой умирали дети, надевала платье,    сшитое    из разноцветных    кусков    ткани.    Цветные лоскутки женщины    приносили    на почитаемые могилы (авлия    кабере) – последнее    было    распространено у цокающих    мишарей. О культе цвета я читала    много    лет назад в дореволюционных материалах Русского    географического общества.    

Эта тема меня    интересует теперь». Из гостеприимного дома Рамзии Гиниатовны уходил я с подарком – переизданием её монографии о татарах-мишарях с трогательным автографом-посвящением. Книга эта теперь в числе бережно хранимых в моем книжном шкафу, часто к ней обращаюсь, перечитывая фрагменты. И надеюсь на новую встречу в Казани – у меня еще много вопросов!