Выбор из двух цариц. Шаляпинский-2019

Бесшабашно гуляю в праздники,
Сам себе не даю покоя,
И напрасно меня вы дразните,
Ожидая услышать лихое.
В воскресенье смеюсь без устали,
А стемнеет – я маску сброшу
И пишу сочиненья грустные,
Избавляясь от слов тяжкой ноши.
О, когда я один, то многое
Сам себе расскажу сквозь грубый сип.
В понедельник подвожу итоги –
По понедельникам сжигаю рукописи…

В эти выходные начался Международный оперный фестиваль имени Фёдора Ивановича Шаляпина. И можно поплакать о судьбе третьей жены Ивана Васильевича Грозного, безвинно загубленной на сцене Татарского академического государственного театра оперы и балета имени Мусы Джалиля. Премьера «Царской невесты» обещала быть громкой: режиссёр уверял, что ставит «про взаимоотношения власти и народа» и что

царская невеста для него вовсе не Марфуша Собакина, а Россия в целом,

где «все друг друга любят, все друг друга ненавидят, все друг друга убивают». Своеобразное прочтение истории государства нашего, однако… Но, видимо, Михаил Александрович Панджавидзе знает, о чём говорит. Это же далеко не первое его обращение к опере Николая Андреевича Римского-Корсакова. Дошёл, как говорится, до сути, разгадал загадку.

Уже первые кадры, возникшие на занавесе во время увертюры, давали ключ к этим тайнам: титры с названием и авторами оперы уж очень напомнили о первом художественном фильме, снятым в Российской империи, – «Понизовая вольница».

Псевдо-Русь проступила и в одеждах опричников, более похожих не монашеские чёрные подрясники, а на казачьи шинели, и в их поведении – этакие братки из преступной группировки, и в их жилищах, отсылающих память к давно опробованным сценическим стилизациям. Если дом Грязного чем-то напомнил тифлисский дворик начала прошлого века, то улица в Александровой слободе вызвала в памяти декорации Малого театра к «купеческим» пьесам Александра Николаевича Островского, а дом Собакина оказался в тёмном лесу…

Да, это и впрямь – Россия в целом, где всё смиксировано, где всё одновременно и правда, и ложь. И об этой сути остаётся только рыдать. Точно так, как это делал Александр Сергеевич Пушкин: «И с отвращением читая жизнь мою, я трепещу и проклинаю, и горько жалуюсь».

Публика, собравшаяся в зале на открытии фестиваля, к такому явно была не готова. И сколько не пыталась возбудить овации «могучая кучка» особо рьяных почитателей оперы, зритель аплодировал лениво и неохотно.

Но ведь можно поплакать и о судьбе «Сююмбике» Резеды Закиевны Ахияровой, с таким успехом засверкавшей на сцене нашего театра на исходе сентября минувшего года. Рустам Нургалиевич Минниханов оказался опять прав, напророчив, что опера «обязательно войдет в историю». Туда она и вошла, а вот в афишу Шаляпинского – не сумела. Хотя руководство оперного много лет заверяет досточтимую публику, что все премьеры обязательно появляются на фестивале. «Политика всегда мешала, мешает и будет мешать человеческому счастью», – вспомнились мне слова либреттиста «Сююмбике» Рената Магсумовича Хариса, замеченного в vip-ложе на премьере «Царской невесты». Вот и здесь, видимо, политика вмешалась. Не государственная, нет, – театральная. И ханбике – символом татарской независимости – опять пожертвовали.

Вообще-то, обе оперные премьеры этого сезона переносят нас в эпоху Ивана Грозного. И там, и там – гибнут царицы, и там, и там – вакханалия беспредельников-опричников, и там, и там – растерзанное государство, и там, и там – явственные отсылки к реалиям сегодняшнего дня. Только вот ещё гибнущая Марфа Васильевна в «Царской невесте» волею режиссёра адресует последние слова не своему возлюбленному, как прописано в либретто, а Грозному царю: «Приди же завтра, Ваня!». Что это – тоска по «железной руке» и государственному террору? Надеюсь, что это просто случайность, а не позиция руководства оперного театра.

Грустно? Но что делать – «февраль. Достать чернил и плакать!» И подводить итоги по понедельникам.