ЗАХИДА БУРНАШЕВА 1917 год и одна женская судьба

100-летие Октябрьской революции, грандиозного исторического события XX века, поднимает из небытия целые пласты нашего прошлого. И хотя до общественного согласия в оценках 1917 года еще далеко, но уже отрадно само понимание масштабности Октябрьской революции. Мало кто теперь, подобно публицистам 90-х гг., уничижительно считает Октябрь банальным «переворотом». Но оставим оценки и обратимся к человеческим судьбам.

Мне довелось посетить в эти осенние дни замечательную московскую выставку, вроде бы и не приуроченную к юбилею революции, но концентрированно иллюстрирующую время «до» и «после». Речь идет о камерной выставке «Мгновение и вечность: образы татар в фотографиях конца XIX – начала XX века», прошедшей в октябре в Российской государственной библиотеке искусств, которую многие знают как Театральную библиотеку.  

И это уже третья за год московская выставка, посвященная татарским фотографиям. Интерес к старым фото как к источнику, артефакту колоссален. Фотографиями наполнены страницы социальных сетей, выходят специальные научные альбомы, фото используют не только историки и искусствоведы, они прочно вошли в повседневную жизнь многих людей. И хотя связь времен чаще всего оборвана и мы, скорее, потомки не дореволюционных поколений, а наших прямых родных из СССР, теплая иллюзия родства с людьми на фото все же есть. 

Вот и у меня сразу же на выставке возникло родство или, точнее, сопричастность с поэтессой Захидой Бурнашевой (1895-1977), едва я увидел её архивное, не публиковавшееся ранее фото. Судьба её, тесно связанная с моими родными, с миром татарской интеллигенции начала  XX века, всегда привлекала меня. 

И нельзя сказать, что Захида Бурнашева забыта. О ней время от времени выходят статьи в казанских изданиях, но все же фигура поэтес сы известна скорее специалистам, и её старые стихи не на слуху – и у читающих на татарском, и тем более на русском (профессиональных переводов её поэзии фактически нет).  А стихи, между тем, замечательные, мудрые и актуальные всегда – о проблеме отцов и детей (или скорее – матерей и дочерей), о выборе своего пути и призвания, когда обстоятельства сильнее самого человека. И главное, умеющим читать на татарском не составит труда понять поэтический стиль Захиды Бурнашевой, уже испытавший тукаевское реформаторское влияние в его отказе от восточной архаики и обращение к народному языку. 

И не революционеркой она была, в отличие от неистовой Сагдии Булатовой из Касимова, с балкона купеческого особняка обличавшей самих же купцов, агитировавшей татар по деревням. Не избиралась в гласные Казанской городской думы между революциями 1917 года, как Хадича Ямашева. 

В Азеево Рязанской области, все еще большом и многолюдном родном селе Захиды Бурнашевой, я искал сведения о поэтессе – сведения эти были сухими и официальными. Но зато нашел я сохранившиеся следы её мира и сословия. Двухэтажные дома с каменным первым этажом и деревянной надстройкой, скорее, облика провинциального уездного города, чем села; капитальные белокаменные амбары, по традиции татар-мишарей бывшей Тамбовской губернии, парадно размещенные вдоль улицы. И хотя Азеево за XX век численно уменьшилось в несколько раз, а в советские времена азеевцев скорее можно было встретить не на берегах Мокши, а в Ташкенте или Андижане, это известнейшее татарское село крепко стоит и сейчас. 

Бытие определяет сознание. Но марксистская теория лишь внешне иллюстрирует уклад старого дореволюционного Азеево. Торговое, зажиточное село, религиозное, с семью мечетями и большим медресе. Имамы, купцы, богатые крестьяне. Схемы трудно применить к человеческой судьбе, и к женской в частности. 

Здесь Захида Бурнашева родилась в октябре 1895 года в семье маклера. Ветер перемен всегда ощущался в этих местах. Уроженцы Азеево отличались предприимчивостью и мобильностью, часто путешествовали по торговым делам – особенно в благодатный Туркестан, вовремя вошедший в пределы империи,  словно на удачу для татарских купцов. Каракуль (включая изысканную мерлушку), хлопок, сухофрукты – все шло через энергичные азеевские руки из русского Туркестана и из бутафорного Бухарского эмирата в центральные губернии и даже в Европу. Вместе с товаром шли и перемещались впечатления, знания, приходило открытие большого мира. Пришел и джадидизм. В родном доме Захида читала Тукая и Фатиха Амирхана, выучила русский язык и стала познавать классику. Но дальше идиллическая картинка джадидского дома завершается. А может, дом и не был джадидским, хоть сообразительной девочке родители и позволили учиться в деревенском мектебе и читать русские книги? Сколь была сообразной новым веяниям семья Хусаина Бурнашева в посреднических торговых операциях, столь и не готова к демаршу, которым одарила дочь своего добропорядочного отца. Вместо подготовки к замужеству пятнадцатилетняя азеевская девушка отправила свои стихи Гаязу Исхаки, в Москву, в редактируемую им газету «Иль». Стихи Исхаки напечатал, раз рыв с семьей наметился, не помог и раскрытый родителями псевдоним, сочиненный не без иронии - Гыйффәт туташ (что-то вроде «целомудренная незамужняя девушка»). 

Интересная параллель. Дома я нашел старое письмо одной из наших родственниц, жившей в Узбекистане, датированное концом 1980-х гг., где обсуждалась статья в журнале «Азат хатын» (нынешнем «Сююмбике»). Статья эта была посвящена Захиде Бурнашевой. Наша родственница полагала, что в статье речь идет о её бабушке. Многое совпадало: фамилия, детство, проведенное в Азеево, предреволюционные годы, приют, полученный в соседней деревне Богданово, затем – отъезд в Среднею Азию. Да и имена похожи – «Захида» и «Сажида». Конечно, это было совпадение, но символичное, определявшее схожесть судеб целого поколения татарских прогрессивных девушек. В Азеево бывали и бунты детей против строгих родителей. Например, в селе много лет была памятной история о том, как выданная замуж за купеческого сына богатая девушка полюбила местного конюха и убежала через окно к любимому. Но то – история любви. А наша героиня – целомудренная барышня. И конфликт лежит в иной плоскости. 

История эмансипации татарских женщин хорошо исследована в научной литературе, включая известные исследования казанских историков Альты Махмутовой и Тамины Биктимировой. Разные женские судьбы начала века изучены учеными и продолжают привлекать новых специалистов. Особенно интересно изучать гендерные темы применительно к татарскому дореволюционному обществу – мусульманскому, но жившему внутри европейского государства. В большинстве случаев стремление девушек получить образование все же поддерживали их родители, сама джадидская среда формировала подобный характер и выбор. Один из ярчайших примеров – выпускница Сорбонны, героиня одной из наших прошлых статей в журнале «Идель», математик Сара Шакулова (1887-1964).

 В случае с Захидой Бурнашевой все было драматичнее. Её поэтический талант не был понят и принят консервативными родителями, желание учиться, покинуть родной дом вызвали острейший конфликт. Захида все же ушла из Азеево (на постой никто из односельчан не осмелился пустить), но ушла недалеко – в деревню Богданово, где местный землевладелец и купец мурза Хусаин Яфарович Ширинский содержал новометодный мектеб, покровительствовал молодежи. Знаю о его щедрой благотворительности и по истории своей семьи: в эти же годы в Богданово училась моя прабабушка. Но в том случае все было гармонично и счастливо. 

А Захиде пришлось испытать унижения от родных. Еще в Азеево родители спрятали её письменные принадлежности, а потом дело приняло уже скандальные обороты. Мать, прознав о желании Захиды продолжить образование в городе, обратилась в волостное управление по обвинению дочери в краже семейного имущества, а потом и вовсе в желании убежать в Турцию и поступить в публичный дом… Волостной старшина отказался выдать Захиде паспорт.

 6 сентября 1915 года в одной из самых известных татарских газет «Вакыт», издававшейся в Оренбурге, Захида выступила с открытым письмом: 

«Необразованная мать и придерживающийся старых взглядов отец создали бесконечные препятствия на моем пути. Мои настойчивые попытки объяснить им что-либо не привели ни к каким результатам. И когда они узнали, что стихотворения, подписанные псевдонимом, принадлежат мне, на меня обрушились страшные несчастья… Мать заперла меня дома, все мои вещи были припрятаны, книги сожжены, письменные принадлежности отняты. Я не могла ни выйти из дома. Ни принимать кого-либо у себя. Меня лишили возможности общаться с подругами. Так в течение нескольких месяцев я была заточена, подверглась ругани и оскорблениям. 12 августа, махнув на все рукой, я вынуждена была уйти из дома. Рассказывая на страницах печати, каким бесчеловечным оскорблениям и преследованиям я подверглась, призываю нацию защитить свою дочь, испытавшую столько мучений на пути к образованию». 

К матери она обратилась вновь, но уже поэтическими средствами. В пронзительном по своей открытости стихотворении «Әнигә хат» («Письмо матери», 1916) свой уход из родительского дома Захида объяснила нежеланием жить жизнью людей своего круга. 

Письмо и стихотворение вызвали резонанс, активно обсуждались в татарском обществе. Казалось бы, тривиальная и понятная проблема впервые приобрела публичное звучание. На страницах «Вакыт» появились статьи, авторы которых требовали покончить со старыми обычаями, преследовавшими девушек, стремящихся к образованию, призывали организовать им помощь. Некоторые татарские газеты, например казанская «Йолдыз», перепечатали письмо. 

Была предложена и конкретная помощь. Земляки-азеевцы пригласили Захиду в Москву, где она стала работать репетитором в богатых татарских семьях. Вскоре, в том же 1915 году, на средства касимовских купцов Карамышевых был издан первый сборник её стихов под названием «Гыйффәт туташ шигырьләре» («Стихи Гыйффэт туташ»), состоявший из 33 стихотворений. Сборник этот был переиздан в 1916 и в 1917 годах и имел большой читательский успех. Стихотворения «Айлы кичәдә» («В лунный вечер»), «Юлчы» («Странник»), «Идеал эзләгәндә» («В поисках идеала») проникнуты лиризмом, но в них отчетливо слышны мотивы борьбы за светлое будущее. Затем, с 1916 года, поэтесса значительно увеличила объем этого сборника, издав его двумя самостоятельными частями. Новые стихотворения ( «Идел өстендә» – «Над Волгой», «Ялкынлы йөрәктән» – «От пламенного сердца» и др.) свидетельствовали о росте её поэтического таланта. Большая поэма-сказка этого сборника «Зөһрә йолдызы» уже в 1919 году была переиздана в 11-й книге сборника «Балалар күңеле» («Настроение детей») за подписью Загиды Гиффэт, а в 1922 году в Казани сказка вышла в русском переводе В. Клюева под названием «Звезда Венера». 

В татарских газетах даже отмечалось, что Захида Бурнашева «в поэзии проявляет подлинное мастерство и после Тукая рождает надежды у поклонников настоящей поэзии». Были и критики, но не поэзии, а выбранного пути. Так, известнейший и тогда, и сейчас богослов, общественный деятель Муса Бигеев высказывался за необходимость поиска компромисса с семьей, примирения с матерью. 

Очевидно, что драма Захиды Бурнашевой получила такую широкую известность и отклик, поскольку воплощала в себе не только очевидное для молодых татар начала века стремление к образованию, но и неприемлемость для многих столь резкого разрыва с родными и непочтения к матери, хоть и деспотичной, и отсталой. 

Для мусульманской нравственности, семейного уклада татар, следующих хадису о почитании матери, подобное невозможно. А если мать опорочила свою дочь, чью вину составляет лишь желание учиться и публиковать свои стихи? Столько вопросов, обращенных к одной двадцатилетней девушке... В этом заключалась и суть конфликта, и полярные мнения о Гыйффэт туташ. Ей суждено было стать человеком, обнажившим проблемы. Это всегда непросто. 

Октябрь 1917 года Захида Бурнашева встретила с воодушевлением. Подобно многим татарским интеллигентам начала века, она была увлечена идеей равноправия народов, в программе и первых мероприятиях большевиков видела воплощение своей мечты. В 1918 году Захида Бурнашева вступила в РКП (б) и вскоре была направлена на работу в Среднюю Азию. Начался долгий отрезок её жизни, связанный с партийной работой, образованием. Мало что известно сейчас об этой части её большой биографии. Очевидно, что она принимала участие в движении «худжум» («наступление») – партийно-агитационной работе, направленной на равноправие и образование женщин Средней Азии, против ношения паранджи и чачвана. 

Послереволюционные годы Захида Хусаиновна провела в Узбекистане, а затем почти двадцать лет работала на партийных должностях в Киргизии. Во Фрунзе она занимала и такой значительный пост, как начальник Главного управления по делам печати при Совете Министров Киргизской ССР.

Вот лишь небольшой перечень её должностей: с августа 1918 по май 1919 – заместитель заведующего уездным отделом народного просвещения узбекского города Каттакурган; сотрудник, позже редактор газеты «Голос тружеников», выходившей в Самарканде. В 1920-21 гг. – заведующий женским отделом Туркестанского бюро ЦК РКП (б), одновременно директор Узбекского женского института просвещения. В мае 1920 – делегат 1-го Съезда женщин Туркестана, в июле-августе этого же года делегат 1-й международной конференции женщин-коммунисток в Москве, где слушает доклады Коллонтай, Крупской, Инессы Арманд. После этого съезда некоторое время Захида Бурнашева работает в Москве инструктором женского отдела ЦК РКП (б). Затем она вновь возвращается в Узбекистан, где становится заведующим отделом Среднеазиатского коммунистического университета, директором Среднеазиатского техникума шёлковой промышленности, редактором сектора художественной литературы Узбекского государственного издательства, наконец – научным сотрудником Среднеазиатского НИИ по истории революции.

Средняя Азия стала её домом, она в совершенстве владела узбекским и киргизским языками, часто выступала в разных аудиториях, публиковалась в местной печати, ездила по кишлакам и горным аилам. И чудом избежала репрессий… 

В 1951 году Захида Хусаиновна Бурнашева вышла на пенсию и все же решила провести последние годы там, где жил её родной язык, на котором она думала, сочиняла в юности свои стихи. Партийные органы помогли ей перебраться в Татарскую АССР, сначала в Буинск. И здесь она еще несколько лет занималась делом, которое знала лучше всего, – работала в исполкоме горсовета, пропагандистом Буинского райкома партии, преподавала в школе. В 1957 году она переехала в Казань. 

Последние годы её жизни были отданы работе над книгой «Татар хатын-кызлары хәрәкәте тарихыннан» («Из истории движения татарских женщин»), изданной в Казани в 1971 году. Она изучала множество документов и старых газет в казанских архивах, благо помогала усвоенная с детства арабица, вспоминала свои пламенные годы. Несмотря на неизбежные идеологические приметы времени, эта книга является одним из важнейших источников по истории татарского женского движения. 

Уже сорок лет прошло со смерти Захиды Хусаиновны Бурнашевой – умерла она в ноябре 1977 года в Казани. Гыйффәт туташ, обратившая свой взор со старой фотографии, принявшая Октябрьскую революцию, и, что редко для судеб пламенных большевиков, революция ответила ей взаимностью. 

Но очень хочется вспоминать её имя не только в контексте истории революционной борьбы, но и как замечательного татарского лирика. И на татарском языке читать её стихи, и в хороших переводах.

Архив журнала «Идель» ноябрь 2017 года 

фото из отрытых источников