Александр Крупинин. Стихотворения

Поэтическая подборка победителя Всероссийского конкурса имени Гавриила Каменева «Хижицы-2018»

 

ПО РЕКЕ ЗАБВЕНИЯ

 

Где-то на самом верху фиолетовой ветки

Сидят и грустно смотрят на юг

Бывший премьер Мариинского театра Эткинд

И бледно-розовый кот Нестерюк.

Сидят давно. Над ними тополь безлистый.

Вокруг скамейки – дома-корабли.

Эткинд коту говорит, мы с тобой аутисты,

Мы чужие для жителей этой Земли.

Жаль, продолжает Эткинд, что мы не птицы.

Суждено навсегда нам остаться среди кораблей,

Потому что метро теперь стоит, кажется, тридцать,

А трамвай чуть не двадцать восемь рублей.

Как хотел бы я заглянуть хоть на миг в Мариинку.

Может быть, сегодня дают «Гаянэ».

В третьем акте там парни танцуют лезгинку.

И потом мой коронный проход при луне.

В театре совсем недавно сменился директор. 

И фамилия нового вроде Козлов.

Ведь он не узнает меня, думает, Эткинд,

А если узнает, не пропустит назло.

Обнявшись, Эткинд сидит, как с братом,

В классической позе мадам Рекамье

С утратившим волю к жизни котом-кастратом

Посреди кораблей на лодке-скамье.

Кот Нестерюк о юности вспоминает суровой,

Как он в бой вступал, никого не боясь,

В кошачьих бандитских кругах Комарова

Известный по прозвищу Розовый князь.

А потом променял... Променял свободу на жалость,

На тепло обольстительных женских рук.

Но растаял мираж. Ничего от него не осталось.

Только имя дурацкое – Нестерюк.

По реке забвенья плывут на лодке-скамейке.

Бывший первый танцовщик и розовый кот.

Над ними тополь листок выпускает клейкий. 

А лодка плывёт.

 

РЕСПУБЛИКА ВООБРАЖЕНИЯ

 

В понедельник поэты захватили деревню Бурцево,

прошли по единственной грязной улице строем,

поставили перед сельсоветом монумент д'Аннунцио,

используя кирпичи, лилии, листья лопуха, рубероид.

Согнали на площадь всех местных жителей:

Казакову, старика Сергеича да бабу Женю,

и тогда вождь поэтов весьма решительно

провозгласил Республику Воображения.

 

Вождём был поэт Алексей Трохманевич-Мищенко.

Он выкрикивал лозунги и махал руками не менее часа,

говорил, миром правят духовно-нищие,

настоящих аристократов задавили массы.

Он пророчил, что против новой элиты

скоро бросят в бой свои танки плебеи,

и бурцевский снег, благородной кровью политый,

станет весенних небес голубее.

Но не шли отбивать деревню войска метрополии.

Кто хотел, целый день кричал стихи возле сельсовета.

Плебейская власть равнодушно взирала на это, тем более

что поэты стали исчезать из Бурцево незаметно.

Только вождь сумел дотерпеть до пятницы,

а герои один за другим растворились в ночи по-английски.

У кого-то была намечена презентация,

кто-то есть хотел, Шерстюку не хватало виски.

Тогда Трохманевич глотнул отнятую у Казаковой настойку,

в печке сжёг неоконченную драму в стихах «Фиуме»,

почувствовал себя неважно, лёг в сапогах на койку

и умер.

 

Но Республика не исчезла, только изменила обличие,

она по сельским праздникам, по городам рассыпана.

Иногда весной кричит Республика голосами птичьими,

веселит в Александровском парке шуршанием лип она.

Увядшие лилии баба Женя заменила душистым горошком,

постоянно ходит, присматривает за монументом,

оставляет поблизости корм деревенским кошкам,

«потому что нельзя, – говорит, – никому забывать об ентом».

 

НАД ВЫЧЕГДОЙ

 

Весь день перепела летят на юг,

Слышны над Беломорьем крики птичьи.

Вдруг захотел полакомиться дичью

Дневной хозяин комиссар Сердюк.

 

Перепела над Вычегдой летят.

Вдоль берега расставлены тенёта.

На пойменном лугу садится кто-то

И в дудку бьёт четыре дня подряд.

 

В лесной избе темно горит свеча.

Из пьяных трав зырянин варит зелье.

В деревне, изнывая от безделья,

Сидит Сердюк под бюстом Ильича.

 

Откуда-то доносятся слова:

«Беги, беги, Меланья». Ночь у входа.

В холодных реках неспокойны воды.

У плёсов зацветает сон-трава.

 

Звезды не видно в небе ни одной.

«Беги, беги, Меланья», – кто-то шепчет.

Румяна, пудра, кольца, римский жемчуг,

Цветные ленты, гребень костяной.

 

«Не дёргай клювом, крастель. Не боись», –

В сетях премудрых перепел застрянет,

Напоит сон-травой его зырянин

И выпустит, и взмоет птица ввысь.

 

Ещё дневной хозяин за столом,

И крастель возвышается на блюде.

По комнатам ещё толпятся люди,

Пришедшие сопеть и бить челом.

 

Над крастелем Сердюк заносит нож.

Хозяин ночи корчится в камланьи.

Его огонь на солнце не похож.

В ночную тьму беги, беги, Меланья.

 

СКУЛЬСКАЯ

 

Ты ходишь по городу с лыжными палками, Скульская.

Безумствует пух тополиный и в нос забивается,

Надежды, зимой заржавевшие, вроде сбываются,

И раннее лето уже наступило и буйствует.

 

Забудь эти палки. Снега безвозвратно растаяли,

А пух тополиный – не снег, это только пародия,

И птицы щебечут, они возвратились на родину.

Стрижи-интроверты и те собираются стаями.

 

Здесь туя не спит, замышляя свои шишкоягоды.

Они будут цвета небесного, нежно-пахучие.

А я по бульвару иду и надеюсь на лучшее.

Мне хочется верить, что снова окажемся рядом мы,

 

Что годы уймутся, что лысина вновь разлохматится,

Ты палки отбросишь, их летом таскать не положено,

И мы рассмеёмся, носы перепачкав мороженым,

И сладкий пломбир потечёт на зелёное платьице.

 

Победную песню пою, и бренчу на гитаре я.

Свой флаг водружаю над миром, подобно Кантарии.

Есть только любовь, а всё прочее лишь комментарии.

 

ЕЖЕВИКА

 

Коридоры всё длятся и длятся, пустые, унылые –

повороты, развилки, секретные закоулки.

Только гнёзда летучих мышей высоко под стропилами,

только эхо тяжёлых шагов отзывается гулко.

 

Поэт Водовозов служит в тюрьме надзирателем.

Лицо его грустно всегда, потому что настало

тоскливое время – поэты свободу утратили,

штампуют стихи однотипные, блёклые, вялые.

 

А в тюрьме где-то варят кукнар, где-то в карты сражаются,

то ли смех за дверями звучит, то ли катятся слёзы.

Не вдаваясь в подробности, с сердцем, исполненным жалости,

ночь за ночью с дубинкой идёт мимо них Водовозов.

 

Как обычно, из камеры восемь доносятся крики.

Появляются, будто во сне, непонятные, странные образы:

сад запущенный, бабочка, солнце, кусты ежевики –

облаками теснятся они в голове Водовозова.

 

Вырастают слова из небесного Слова единого,

так бывало всегда и везде у поэтов великих.

Он идёт мимо камер, играя дубинкой резиновой

и бормочет чуть слышно: «бабочка, куст ежевики».

 

Где-то падают с веток в траву краснобокие яблоки,

равнодушное солнце бросает прохладные блики,

в лёгком танце осеннем кружит одинокая бабочка

над последним, неплодным, засохшим кустом ежевики.

 

Исчезает тюрьма, еле слышно бормочет свой стих он

в том саду, где так тихо, где так ослепительно тихо:

«Ежевика, сестра, ты ведь слышишь меня, ежевика.

Ежевика, сестра моя, дочка моя ежевика».