ДАЛЕКО, НО СЛЫШНО, КАК ПАДАЮТ ЛИСТЬЯ

Было тихо и слышно, как падают листья. Деревья трогали ветвями, словно пальцами, рыжий, мхом покрытый шифер крыши, а листья ложились на подоконник и скатывались в траву. Лес притих за окном, слушая листопад. И далеко, и близко - повсюду, где только можно представить, летели, осыпались листья и оставались лежать на земле.

Толстый щенок завозился у ног, заворчал и, зевая, проснулся. Проследовал косолапо к миске, ткнулся в нее носом, фыркнул и вернулся обратно.

У маленького щенка была своя маленькая история. Сергей взял его недавно и, поскольку ничего не понимал в собаках, твердо решил, что приютил овчарку мужского пола, назвав щенка Гармом в честь мифического скандинавского пса. Точнее сказать, псом Гарма посчитала знакомая Сергея, в чем клятвенно его заверила. Именно она, не сумев пройти мимо оставленного в подъезде подкидыша, забрала щенка домой.

Вскоре знакомая разместила объявление в социальных сетях о поиске нового хозяина для своего питомца. Его и увидел, вернувшись под утро из бара, Сергей. И вместо того, чтобы, по своему обыкновению, рухнуть, не раздеваясь, в кровать, Сергей уже через час ехал в маршрутке, прижимая к себе кошачью переноску, из которой торчал любопытный нос.

Оказавшись в квартире, щенок повел себя соответственно своему грозному имени, отгрыз кабель интернета, уничтожил мышку и разорвал в клочья конкурента - игрушечную собаку, подарок бывшей девушки. Уходя на работу, Сергей оставил щенка дожидаться его в прихожей, плотно закрыв в квартире все двери, а когда вернулся, наткнулся на внушительную лужу, в которой плавали останки его тапочек. Ночью щенок скулил, плакал и просился в комнату, но утром скулить и плакать хотелось уже Сергею. Проснувшись, он обнаружил, что его подопечный каким-то чудом выгрыз дыры в линолеуме съемной квартиры, исцарапал двери и даже покусал углы стен там, куда смог дотянуться. На полу он устроил настоящее болото, из которого поднимались ароматные островки.

Квартиру Сергей нашел с трудом пару месяцев назад, вернувшись в этот город из столицы разбитым и во всем разочарованным. Того, что оставалось в карманах, едва хватало, чтобы внести залог за первую неделю аренды. Но он твердо пообещал хозяйке - строгой женщине в летах, что, как только появятся деньги, он тут же заплатит ей за несколько месяцев вперед. Хозяйка, с неприязнью оглядев его помятую физиономию, предупредила, что никаких пьянок и баб она не потерпит. А о домашних животных речь даже не шла.

Совсем недавно Сергею удалось, наконец, погасить долг за квартиру, даже частично соблюсти табу, касающегося женского пола и других увеселений. И вот теперь он наблюдал, как щенок, ликуя от появления хозяина, радостно увеличивает свое болотце.

– И что же нам теперь с тобой делать? Куда мы пойдем? – пробормотал растерянно Сергей.

Щенок тем временем доверчиво прижался к ногам хозяина и обслюнявил шнурок.

Когда-то, очень давно, у Сергея уже была собака. Маленький, вредный песик размером чуть больше кошки. В детстве он притащил его домой, и мать решила, что уход за собакой приучит сына к дисциплине. Она милостиво разрешила оставить песика дома, но союз пса и Сергея не принес ничего хорошего. Было непонятно, кто на кого из них дурно влияет, однако портиться начали оба. Сергей совсем перестал слушать мать, своевольничал и грубил. Песик же не слушал вообще никого, убегал из дома, сутками проводя время в стаях бродячих собак.

Мать только качала головой.

Результат не заставил себя долго ждать. После очередного побега песик вернулся домой сам. Обычно Сергею подолгу приходилось разыскивать его на местных свалках, гоняться и ловить, но в этот раз, собираясь выйти на улицу, он обнаружил рыжее тельце на коврике у двери. Песик скулил и часто дышал. Когда его подняли, что-то черное и густое капало из-под хвоста.

Он жил еще два дня. Под ним натекла вязкая черная лужа, испачкав подстилку, слюна свисала из открытой пасти, высыхая липкой кляксой на полу. Он умирал, а Сергею было неловко смотреть на его клочьями выпадающую шерсть, местами все еще рыжую, живую. Он знал, что должен погладить пса, побыть с ним, и не мог себя заставить. Он перестал заходить в комнату, где умирала собака. Винил себя, но ничего не мог с собой поделать. Последние дни с псом проводила мать.

Вместе с ней они похоронили своего питомца в березовой роще рядом с железной дорогой. Взяв за горлышко две, найденные там же, бутылки из-под водки, Сергей молча разбил их над рыхло вскопанной землей. Из практических целей, для того, чтобы недавние друзья пса по бродячей жизни не раскопали его могилу. И поезд, прогромыхавший мимо, долго и протяжно прогудел, уходя.

 «Далеко»

Мать умерла через два года после этого случая, и подростка Сергея отправили к тетке на Урал.

Тетка жила в поселке городского типа, но в деревянном доме. У нее был огород и корова Мурка, пьяница-муж и очень консервативные взгляды на жизнь, чего Сергей поначалу не заметил.

Его, мальчишку, что вырос в маленьком, но все же городе, удивлял поселковый быт. Удивляло, что прямо за огородом протекала маленькая речушка, в которой водились мелкие, но вполне съедобные пескари. Удивляла теплая и бодливая корова Мурка и ее совсем нетипичное для коровы имя. Удивительно было то, что если собрать на подсолнечном поле достаточно подсолнухов, то взамен можно получить трехлитровую банку терпко пахнущего янтарного масла, что масло вот так получается, а не продается в магазине.

Тетка вообще мало ходила в магазин. Жила своим хозяйством. Молоком и сметаной бесперебойно снабжала рогатая Мурка, сметана тоже получалась при помощи непонятного аппарата – сепаратора. Огород кормил овощами. Даже хлеб тетка пекла сама, вязкий и сероватый внутри.

Сергея отдали в новую школу, где он выгодно отличался от местных ребят. Отличалось его поведение, образ мыслей и манера одеваться, из дома Сергей приволок ворох футболок с рок-группами, искренне считая их основным своим сокровищем. Вопреки сложившемуся мнению о новичках-изгоях, Сергей изгоем не стал, а, напротив, занял одно из лидирующих мест в классе, уступив его лишь паре главных хулиганов и заводил, с которыми вскоре сдружился.

Ощутив себя в своей тарелке, своевольный, привыкший к безнаказанности, Сергей немедленно начал вести себя соответственно. Сев за привычную последнюю парту, ощутив спиной надежную опору стены, сразу повеселел.

Надо сказать, что галерку он выбирал вовсе не из-за статуса сидящих на ней плохишей и разгильдяев, просто терпеть не мог, когда кто-нибудь смотрит ему в спину. Всегда старался, чтобы спина была закрыта, а обзор впереди максимальным. Он предпочитал рюкзак всем другим видам сумок, брал его даже тогда, когда в нем не было никакой необходимости, и со временем привык к нему настолько, что без него чувствовал себя неуверенно.

Мелкие пакости сходили ему с рук, хотя тетка уже начала к ним присматриваться, и контроль над Сергеем угрожающе возрос. Но приближался тот роковой случай, по вине которого Сергей был вынужден оставить навсегда корову Мурку, речку с пескарями и отправиться далеко, в огромный, казалось ему, неизведанный Волжский город.

Это был теплый и солнечный день красно-зеленой, оранжевой осени. Листья бесшумно ложились на воду, не оставляя следов за собой, скользили прочь, влекомые слабым течением.

ЗДЕСЬ что-то пропущено??????????Один из них, словно живой, коснулся ее плеча, притих и притаился в складках одежды. Она осторожно сняла с себя листок, улыбнувшись, опустила на воду, и он, кружась и покачиваясь, унес с собой ее прикосновение.

А он смотрел на нее во все глаза, и голова кружилась, и лес за ее спиной и вокруг цвел красно-зеленым узором. Сергей будто оглох, не слышал ни голосов, ни смеха. С усилием все же отвел глаза, взглянул на огонь, услышал, наконец, как трещат угольки, увидел, как искры скачут по сухим еловым веткам. Заметил, что картошка в золе уже запеклась и стала трескаться.

Сергей снова перевел взгляд на девушку напротив, она стояла, прислонившись спиной к шершавому, грубой корой покрытому стволу дерева. Костер разделял их, и она тоже смотрела в огонь задумчиво. Пламя осторожно принюхалось к предложенному ему хворосту, фыркнуло, облизывая подношение, и радостно бросилось вверх, отгоняя дымом и искрами собравшихся вокруг него людей.

Сергей сбросил с себя оцепенение и отряхнул от пепла штаны. Подошел одноклассник Вадим, хлопнул его по плечу.

– Ты чего залип? Где там твое винище?

– А, да, в рюкзаке, ща достану. Слышь, Водич, а может сэму?

– Не вопрос! – Вадим вытащил из-за пазухи пластиковую бутылку с самогоном. Там же откопал два мятых стаканчика, разлил самогон, подумал и плеснул в стаканы еще по чуть-чуть в каждый.

Сергей тем временем силился достать палкой из присмиревшего огня круглые, обугленные клубни. Наконец, ему это удалось, и он, обжигаясь, начал подкидывать их в руках, будто бывалый фокусник:

– Держи, горячая!

– Погоди, – Вадим, ухватив один стакан зубами, сорвал с ветки зеленый листок тополя и накрыл им свободную ладонь, – клади!

– Век живи – век учись, – процедил Сергей, глядя на свои обожженные, грязные от сажи руки.

– Чего? – отвлекся Вадим от картофелины, которую ловко, со знанием дела чистил.

– Да ничего! Слушай, Водич, а это кто такая? Почему я ее раньше не видел? – Сергей кивнул на девушку, которая, отойдя от огня, шепталась о чем-то с подругами. Иногда он слышал ее звонкий смех, и его взгляд скакал по округе в ее поисках, помимо воли Сергея.

– А, это Гордеева. Из «А» класса, – пожал плечами Вадим. – Почем я знаю? Ее первое время не было, может, болела. Давай выпьем уже?

«Гордеева», – повторил про себя Сергей. Он снова нашел ее глазами, а она вдруг серьезно и вопросительно посмотрела на него. Дыхание перехватило, он отвернулся и молча выпил, не чокнувшись с Вадимом. Забытая в руке, так и не очищенная картофелина дымилась жаром из желтой раны-трещины на спекшейся от пламени кожуре.

Когда они всем классом собрались в поход, Сергей быстро сообразил, что следует сделать. Уже давно исследуя огород, он обнаружил за баней припрятанную дядькой бутыль вина. Объемная, литров на двадцать, стеклянная бутылка притаилась за срубом в желтой опавшей листве. Призывно блестела в ней красноватая жидкость. До этого дня Сергей бутылку не трогал, только разок понюхал, не ошибся ли? Нет, не ошибся.

Он верно хранил дядькин секрет, так как волей случая секрет автоматически становился и его, Сергея. Хранил секрет и от дядьки, в том числе.

Проснувшись пораньше и накидав в рюкзак немудреной огородной снеди, Сергей прокрался за баню с пустой пластиковой бутылкой в руках.

Слить из тяжелой бутыли литр вина оказалось делом непростым, добрые пол-литра Сергей пролил в листву и себе на руки, но, в конце концов, справившись с непослушной заначкой, он тщательно закупорил бутылку, кинул на дно рюкзака свою пластиковую тару и проложил сверху сорванными наскоро огурцами. Выбравшись из-за бани, Сергей бросил рюкзак на крыльцо и отправился в огород, мыть руки в поливальной бочке. Когда он вернулся, тетка копалась в его рюкзаке.

Сергей застыл на месте. Если ему уже влетало даже за неудовлетворительные оценки в школе, страшно было представить, что будет за литровину ворованного вина. Тетка застегнула рюкзак и разогнулась, лицо ее не выражало ничего хорошего, впрочем как и всегда.

– Ты почему хлеб и яйца не взял? – сердито поинтересовалась она. – Я с вечера тебе приготовила.

– Забыл, – с облегчением выдохнул Сергей, – сейчас возьму.

– Я положила уже, – проворчала тетка и добавила, когда он подхватил рюкзак: – Чтобы дома был затемно!

– Хорошо! – весело откликнулся Сергей, выскакивая за калитку. Маскировка бутылки с вином огурцами, на счастье, удалась.

Все, что тогда получилось принести или стащить пацанам из дома, девочки аккуратно раскладывали на газетах. К вину прибавились еще две бутылки самогона, и, выпив по рюмке, парни принялись разводить костер.

Погода была чудесная, самый разгар бабьего лета. Лес вспыхивал на солнце яркими красками, желтыми листьями кленов, красными пятнами рябин. Листья шуршали под ногами, срываясь с ветвей, едва слышно опускались вокруг. Вадим нагреб их огромную кучу и под всеобщее одобрение с удовольствием в ней извалялся.

Сергей тем временем поджаривал на костре кусок Краковской колбасы, насаженной на заточенную ножом ветку, наслаждаясь запахом и наблюдая, как капли прозрачного жира, шипя, падают в огонь.

Пыльный, с листьями в рыжей шевелюре, рядом подсел Водич. На его прутике красовались сразу несколько кружков колбасы, ломоть хлеба и помидор. Все это он, не скупясь, полил кетчупом.

– Че, как тетка твоя? Слышал, лютует? – Вадим довольно жмурился, глядя на свой «шашлык». – В школу недавно приходила.

– Да блин! – Сергей поморщился. – Она туда просто так таскается, просто узнать, как я учусь.

– Хреново! – Вадим подвинул свою ветку ближе к огню.

– Да вообще. Я тут на дневник наклеил наклейку Мэйдановскую, заставила чистить дневник и обещала все мои футболки сжечь.

– Какую наклейку?

– Мэйденовскую, группа такая есть, Айрон Мэйден называется.

– Есть у тебя? Дай послушать? – Тут прутик Вадима, вспыхнув, надломился, и весь его «шашлык», отчаянно шипя, полетел в угли. – Вот сука! – зашипел в тон шашлыку Вадим и полез было пятерней вслед за ним прямо в угли, но вовремя одумался, схватил обломок своего прутика, с силой воткнул его в помидор и выудил из огня изрядно почерневшее лакомство.

– Жадность фраера погубит, – заметил, улыбнувшись, Сергей. – Слушай, а как эту Гордееву зовут?

– Жадность и тонкие прутики, – Вадим подул на пузырившийся соком помидор. – Надя зовут, а тебе зачем? Запал что ли? Пошли, познакомлю.

И, не дожидаясь возражений Сергея, поднялся и направился в сторону девушек, стоящих в отдалении.

– Сеньорина Гордеева, – укусив помидор, важно начал Водич, подойдя, – простите меня великодушно, но мой спутник, право слово, весь вечер не сводит с вас глаз.

Стоявшие стайкой девушки прыснули, а густо-красный Сергей смог только выругаться про себя и отвернуться. Зная идиотские повадки одноклассника, он все же не был готов к такому повороту событий. К тому, что этот болван  вот так запросто и при всех ляпнет нечто подобное.

– Вадим, прекрати кривляться! – засмеялась Надя, бросив через плечо Вадима на сконфуженного Сергея заинтересованный взгляд.

А Вадим продолжал:

– Драгоценная Надежда, не разбивайте его воспылавшего сердца, но скрасьте ему угасающий вечер своим вниманием и добротой.

– Иди к черту, Водич! – Сергей сплюнул и направился обратно к костру, где, ни с кем не разговаривая, налил себе стакан самогона, выпил его и угрюмо уселся на бревно отдельно ото всех.

– Вот идиот! – процедил он сквозь зубы, сам про себя. – Нашел кому сказать! Не удастся обойти в школе насмешек. Конец репутации.

– Ну почему идиот? – Надя тихо присела рядом так, что Сергей её не заметил. – Отнюдь! Вот пришла составлять компанию.

Вокруг костра все примолкли и уставились на них.

– Пойдем, погуляем? – Надежда запросто взяла за руку несколько обомлевшего Сергея. – Здесь ушей скоро будет больше, чем грибов.

Они долго петляли по замысловатым лесным тропинкам. Надежда, собрав букетик из кленовых листьев и помахивая им, легко шла впереди, Сергей шагал следом, не сводя с нее глаз, отчего поминутно спотыкался о корни. Река лучилась между деревьев, солнце играло в золотистых волосах девушки, искрящимися ручьями опадая ей на плечи. Когда она, улыбаясь, оглядывалась на него, солнце смотрело из ее синих глаз и обещало, звало за собой.

Вся его былая самоуверенность съеживалась и пряталась в темные уголки подсознания, ища защиты от ее смеющегося взгляда. Он опускал глаза, но тут же поднимал их, боясь упустить ее из виду, боясь того, что она вдруг растворится в солнечном свете и ослепительных красках осеннего леса, а он останется один, и солнечные зайчики будут смеяться над ним, прыгая вокруг. Но она по-прежнему шла впереди, а он шагал следом, любуясь ее легкой походкой.

Наконец они вышли к реке. В этом месте половодье обвалило часть песчаного берега и унесло его за собой. Нависая над образовавшимся обрывом, на самом его краю рос огромный старый дуб. Вода подмыла его корни, и они, обнаженные, казались теперь лапами, на которые опирается старый гигант. Несмотря на это, дерево было вполне живо, там, куда дотянулась его широкая крона, великана полукругом опоясывал целый лес молодых дубков. Очевидно, именно туда падали его желуди, давая жизнь новому поколению могучих деревьев.

Они присели у дуба, прислонившись к стволу.

– Значит, ты новенький, и тебя зовут Сергей? – Надежда прикрыла глаза ладонью. Солнечные зайчики, сновавшие всюду, резвились в реке так, что на воду было больно смотреть.

– Именно так.

 Сергей тоже зажмурился от искрящейся водной ряби

– Не люблю это имя.

– Почему? Обычное имя.

– Так звали маминого друга, я его не любила.

– А что с твоим?.. – Сергей не договорил, поняв свою неучтивую глупость.

– Он ушел, – просто, без тени сожаления ответила Надя.

– Прости.

– Ничего. Я тогда совсем ребенком была. Не помню его.

– Мой тоже ушел.

 Сергею вдруг сразу странно полегчало, словно он аннулировал свой бестактный вопрос.

Надежда рассмеялась.

– Смотри, как красиво! Солнце, река блестит. Тихо совсем стало. Слышно, как каждый листочек падает. А мы сидим тут с тобой, две сиротинушки, и наш неспешный разговор идет о наших нерадивых папашах. Ну что, будешь рассказывать мне о своем обделенном отцовской любовью детстве?

– Пожалуй, что нет.

Сергей тоже улыбнулся.

 – Подожди, я кое-что вспомнил.

Он потянулся к своему извечному рюкзаку, который валялся здесь же, рядом, под деревом. Высыпал ненужные уже огурцы в траву и выудил оттуда бутылку вина, о которой совсем успел позабыть.

– А ты запасливый! – Надежда одарила его лукавой улыбкой. – Тоже следствие сиротского детства? Вино с огурцами. Ты знаешь, как удивить девушку! – добавила она, делая первый глоток.

– Огурцы нам, положим, есть не обязательно. Это… ммм… камуфляж.

– Камуфляж? – Надя удивленно округлила глаза.

– Да, я в огурцах вино прячу. Вот это уже следствие сиротского детства.

Вечерело, они пили вино маленькими глотками, едва пригубив, только чтобы почувствовать его вкус, и разговор их тек плавно, не мешая притихшим вокруг деревьям. Пламя леса не угасло, оно становилось задумчивым, по-домашнему уютным и немножечко грустным, словно прощалось с последним своим, уходящим теплом. Солнечные зайчики тоже присмирели, не плясали вокруг, а искали в траве укромные норки и прятались в них до утра.

Только листья продолжали тихо падать, словно кто-то невидимый осторожно ступал по лесу, и лес слушал его шаги. И Сергей тоже вслушивался в эту мягкую поступь осени. Маленький желудь подкатился к самым его пальцам, чуть коснувшись их блестящим боком. Сергей поднял его, решив оставить на память, сунул в карман. В его краях дубы встречались редко, и такое их обилие здесь удивляло его.

– Ты ведь не отсюда? – Надя передала ему бутылку и поежилась, становилось прохладно. – А откуда ты?

– Издалека.

 Сергей покрутил бутылку в руках и сунул ее, с оставшимся в ней вином, обратно в рюкзак.

Они поднялись. Пора было возвращаться к костру.

– А помнишь те листья на воде. Я все гадала сегодня, куда они плывут? Где это «далеко»? И хотела уплыть с ними.

– А я бы хотел остаться здесь, – тихо обронил Сергей, глядя в глаза девушке, и чуть не добавил: «С тобою».

Он провожал ее до дома, молчаливую и задумчивую, и сам думал, где это «Далеко», куда плывут листья.

И выходило так, что «Далеко» бывает очень разным, что оно измеряется не только километрами, но и временем. Значит, может быть не только «где далеко», но и «когда далеко»?

Надя, выезжавшая из дома лишь до областного центра, тратила на поездку туда и обратно несколько часов. Желудь, свалившись с родной ветки и упав в родную же землю, тратит на это от силы секунду. Весь его полет от «далеко» до «близко» ограничен одной секундой и несколькими метрами.

Тут все понятно, для них было только «где Далеко».

Если смотреть с точки зрения «где», то выходило, что «Далеко» Сергея находилось примерно на расстоянии в три тысячи километров от этого места, там, где он садился в поезд. А если смотреть с точки зрения «когда», то «Далеко» находилось намного дальше. Оно было у порога родного дома и ждало, когда он в последний раз переступит через него. Холодок пробежал по спине Сергея. Он вдруг сообразил, что «когда Далеко» может быть дальше даже самой жизни.

– Мы пришли, – отвлек его от странных мыслей мягкий голос Нади. – Тебе отсюда до дома недалеко?

– Не знаю, – честно признался он, чем привел ее в растерянность. И вдруг, не дав ей опомниться и сам себе удивляясь, Сергей обнял Надежду и привлек к себе, чувствуя легкий вкус вина на губах девушки. Она не противилась, лишь чуть отпрянув, тут же притихла в его объятиях.

– Не надо тебе хотеть туда, куда уплывают листья, – Сергей внимательно посмотрел на нее. – Неизвестно, что происходит с ними за поворотом.

Она промолчала, взглянула ему в глаза и нежно коснулась пальцами его щеки. Скрипнула калитка, и Надежда исчезла из виду. А он все стоял, чувствуя ее прикосновение на своем лице.

Пыхтя, поезд переваливался через Уральские горы или петлял между ними, и осень с востока на запад гналась вслед за ним.

«Далеко» могло зависеть и от событий. Это Сергей понял еще вчера, когда вернулся к тетке домой.

Он второй раз за день забыл о чертовой бутылке с вином, притаившейся на дне его рюкзака. Именно она в тот вечер стала катализатором процессов, что пустили его жизнь по одному из возможных сценариев и вели его к той точке, в которой в итоге он должен был оказаться.

Сергей часто потом задумывался над тем, что, казалось бы, пустяковая мелочь, незначительная деталь способна изменить целую жизнь, и почти перестал сомневаться в той силе, что именовалась Судьбой. Даже спустя двадцать лет на то, кем он стал и где находился, оказывала влияние полупустая пластиковая бутылка с недопитым вином. Трудно сказать, была ли она отправной точкой, но поворотным моментом стала именно она.

Дядька дожидался его, стоя рядом с домом, и, когда Сергей подошел, страшный удар в челюсть свалил его с ног.

– Мать, в рюкзаке у него посмотри!

Тетка схватила за лямку легко соскользнувший с плеча Сергея рюкзак и открыла его.

– Вот, полюбуйся! – Она брезгливо, двумя пальцами, словно гадюку, потянула за горлышко пластиковую бутылку.

– Это не мое, – попытался выкрутиться Сергей, – пацаны попросили спрятать.

– Пацаны, говоришь? – Дядька отобрав бутылку и свинтив с нее крышку, сделал большой глоток, кадык его прыгнул вверх на худой шее, задержался там на пару секунд и плавно опустился вниз. – Ты чё, гаденыш, думаешь, я своего вина не узнаю?

К тому же наверняка наметанный глаз забулдыги без труда определил еще утром пропажу из заначки целого литра жидкости. Отпираться было бесполезно.

– Вот что мы решили, – тетка стояла над ним, подбоченившись, – вору, вруну и алкоголику в нашем доме не место. Завтра ноги твоей здесь не будет, уедешь к братцу своего папаши. Вот уж правду говорят, яблоко от яблони… иди, собирайся, – добавила она с железом в голосе.

Собственно, собирать ему было нечего. Почти все уместилось в его рюкзаке, когда он уходил, покидая этот дом. За спиной оставалась речка с пескарями и бодливая корова Мурка. События дня и события вечера привели к тому, что «когда Далеко» принялось стремительно разворачиваться перед его ногами.

Осенний лес, в котором слышно, как падают листья, он забирал с собой. Огромный дуб, блеск реки и солнечных зайчиков. Все это лежало в кармане Сергея под тонкой скорлупой маленького желудя.

Он крутил желудь в пальцах, сидя за столом в плацкартном вагоне.

Недавно поезд, громыхая, пролетел мимо пограничного столба, символизирующего границу между Европой и Азией, беспокойные горы за окном прекратили громоздиться друг на друга, сдались, стушевались, а после исчезли вовсе, уступив место серому, однообразному горизонту и вгрызшимся в него силуэтам зубастых елей.

– Не думал, дружок, что упадешь так далеко? – обратился Сергей к желудю и покатал его по столу. – Теперь твой дом в моем кармане, где-нибудь да остановимся.

Желудь согласно подпрыгнул и продолжил переваливаться с боку на бок в такт ритму колес.

А еще Сергей мучительно понял, что, если тебя, как листок, гоняет ветром из стороны в сторону, «Далеко» может продолжаться бесконечно долго. Если тебе некуда прийти и некуда вернуться, «Далеко» всегда с тобой.

***

Щенок зевнул и завозился на своей подстилке. Старая шуба, брошенная возле кровати, приятно щекотала шерстью его голое брюхо. Тогда он попробовал лизнуть шерсть, но, к сожалению, она не ответила ему взаимностью. А раньше могла, он это прекрасно помнил. А еще раньше шерсть была теплой. Тем не менее, зарывшись в нее до ушей, щенок чувствовал себя в безопасности. 

Там, за мягкими ее пределами, начинался опасный, хотя и небезынтересный мир. Щенок уже сталкивался с ним, и теперь был страшно благодарен хозяину за то, что тот, наконец, вернул его в надежное укрытие.

Хозяин тоже был теплый, но шерсть росла на нем местами и не каждый день. Обычно, заметил щенок, она вырастала, когда становилось особенно холодно. Когда же становилось тепло, хозяин шерсть сбрасывал. Он называл ее «свитер» и вечно заманчиво кидал где попало, но щенку валяться на ней все равно не разрешал.

Щенок всегда знал, что у него должен быть дом. У каждой уважающей себя собаки должен быть дом. Дело осложнялось тем, что он не имел ни малейшего понятия, что это такое. Попробуй найти то, не знаю, что, когда даже не знаешь, где искать. Он смутно припоминал, что дом у него когда-то был, но он уже столько пережил за свою длинную щенячью жизнь, что совершенно не помнил, как дом выглядел. Дом приходил к щенку в странных тревожных снах, тогда он скулил, и плакал, и прятал нос в шерсть своей подстилки. Тогда приходил хозяин. «Ну что, Гармошка, опять кошмар приснился?» – говорил он тихо и трепал щенка за ухом. Щенок шумно вздыхал и прятался под его большой теплой ладонью.

***

Гармошкой Гарм стал вследствие безграмотности и бестолковости своих спасителей в вопросах идентификации щенячьего пола. Сергею, например, сказали, что Гарм – пёс, и он считал, что Гарм – пёс. А подруга, забравшая щенка из подъезда и сходу определившая его половую принадлежность, была заядлой кошатницей и в собачьих вопросах ничего не понимала.

Вдобавок начались нестыковки и с овчарочьей родословной.

В один из пасмурных осенних дней, еще до полного уничтожения съемной квартиры, по совету той же подруги-кошатницы Сергей решил отнести щенка в ветеринарку, проставить ему необходимые прививки и заручиться документами, что прививки у щенка есть.

Позже Сергей подозревал, не месть ли за болезненные уколы та собачья ярость, обрушившаяся в ту ночь на квартиру.

Разыскав в углу свитер, а вместе с ним и щенка – Гарм по какой-то причине старался устроиться спать именно на нем – Сергей стряхнул узурпатора с одежды, натянул свитер, сунул щенка под куртку и отправился в путь.

В ветеринарной клинике Гарм высунул из-под куртки нос, язык и уши и принялся радостно разглядывать собравшуюся вдоль стен собачью братию. Сергей тоже разглядывал собак, а заодно и людей в очереди.

Не зря говорят о схожести хозяев и их питомцев. Сильно перекрашенная блондинка, с какой-то стриженой шавкой на руках, стояла у стены. Мрачный камуфляжный мужик присел на корточки, а рядом с ним устроилось такое же хмурое мохнатое чудовище. Девушка с веснушками, с рыжими кудряшками и легкомысленным шарфиком, небрежно брошенным через плечо, улыбнулась в ответ на взгляд Сергея, а в ногах у нее прыгал небольшой, полный счастья песик. Дальше в очереди тоже стояли похожие друг на друга типажи.

Сергей примерил этот стереотип и на них с Гармом. Нет, они похожи не были, по крайней мере, пока. Впрочем, ударная доза алкоголя, которая заставит Сергея спать, высунув язык, пожалуй, все же внесет нечто общее в их внешний вид. 

– Вы на прививку? Как собачку зовут? – доктор глянул на них, отрываясь от своих бумаг.

– Гарм.

– Хммм… оригинально.

– Что здесь оригинального? – буркнул Сергей, которому надоело стоять в очереди, и он хотел скорее со всем покончить.

– Гарм – это ведь скандинавский пес?

– Совершенно верно.

– Так у вас сука.

– Кто сука?

Доктор рассмеялся:

– Собачка ваша, кто же еще?

Сергей оторопел, известие не укладывалось в мироустройство последних дней. Он не то чтобы был против, он просто Гарма по-другому и не воспринимал. Гарм – он, щенок – он. А тут, вот те здрасьте, Гарм – это она!

И тут в голову Сергея закрались смутные сомнения:

– Скажите, доктор, а каких он… эээ… она кровей?
Доктор взял щенка на руки и внимательно рассмотрел:

– Один родитель, скорее всего, овчарка, про другого так сразу сказать ничего не смогу. Где вы ее взяли?

– Это не я… это… в общем, в подъезде.

 Сергей только сейчас заметил, что кончик левого уха у щенка чуть свисает совсем не по-овчарочьи. Раньше он этого не замечал.

– Что ж, это ожидаемо в таких случаях. Хорошо, что не на помойке нашли со сломанной шеей.

После уколов бывший Гарм заметно погрустнел. Они стояли на крыльце ветклиники, и Сергей обдумывал слова доктора.

«На помойке со сломанной шеей. Да-а-а, дела его питомца могли пойти действительно худо. Но что теперь делать ему, Сергею? Пес еще ладно, а тут? А если щенки? Сам как перекати-поле, ни кола  ни двора… куда я их дену? На помойку со сломанной шеей? – И тут его посетило смутное ощущение предрешенности происходящего: если бы щенок попал не в тот подъезд, если бы его подруга не питала нездорового чувства любви к любому живому существу, если бы Сергей не встретил случайно старого друга и они бы не напились, как черти, в баре, все могло бы случиться совсем по-другому, но случилось именно так».

– Знаешь? – развеселился Сергей и взъерошил щенку холку. – Мы и сами не голубых кровей. Будешь Гармошкой? Смотри, ну есть же Александры, Евгении, есть и Гармошки!

Дверь за спиной хлопнула, на улицу вышла рыженькая девушка с кудряшками, ее веселый песик скакал вокруг хозяйки.

– А она у вас молодчина! Даже не пикнула! – Девушка потрепала Гармошку за свесившееся ухо.

– Откуда вы знаете, что это она?

– Ну как же? Мордочка девчачья, – улыбнулась девушка. – До свидания!

– До свидания, – задумчиво ответил Сергей. 

Дом в старой части города

Он жил в этом городе уже несколько лет, и это было, пожалуй, самое счастливое время в жизни Сергея.

Брат отца или просто «дядя Вова», здоровый, бородатый сибирский мужик, перебрался сюда еще в девяностые из Красноярска и был здесь в городе достаточно известным художником. Он получил малюсенькую мастерскую, но в центре города, где и обосновался. Все это сыграло роль в выборе Сергеем профессии.

Здесь Сергей закончил последний год школы, здесь же поступил в местное художественное училище. В детстве он ходил в художку, а под чутким руководством дяди Вовы легко прошел вступительные экзамены, несмотря на немалый конкурс.

Жизнь в мастерской оказалась спартанской. Все помещение состояло из одной комнаты и совмещенной с ней кухни. Туалет и ванная были общие, две остальные комнаты занимал крайне вредный и ворчливый дед, по фамилии Петухов.

Понятно, что и без того небольшое пространство стесняли громоздившиеся друг на друга холсты, банки с красками, подрамники и прочий художественный скарб. Горячей воды в мастерской не было, и приходилось греть воду в ведре, которое, в свою очередь, тоже использовалось для различных технических и хозяйственных надобностей, поэтому перед тем, как помыться, ведро необходимо было тщательно почистить.

Дядя Вова спал в комнате на продавленном диване, а Сергей на кухне. Там в углу за столом располагался небольшой самодельный топчан. Ноги Сергея находились под раковиной, и на них постоянно капала вода из проржавевшей трубы. Стол был неправильной формы, один угол его был срезан обвалившимся когда-то потолком. Да и кухня была совмещена с комнатой исключительно в принудительном порядке. Когда дядя Вова заехал сюда, то обнаружил, что кухня и комната связаны друг с другом огромной пробитой в стене дырой, нанесенной предположительно кувалдой. Кое-как он дыру облагородил, и теперь помещения связывала между собой более-менее аккуратная арка.

Вдобавок мастерские принадлежали городу и являлись нежилым фондом, то есть жить в них запрещалось. В них частенько наведывались разношерстные муниципальные комиссии с целью обнаружить, аки тараканов, незаконных жильцов и мастерские отобрать. Поэтому предпринимались все меры, чтобы скрыть следы жизнедеятельности постояльцев. Прятали посуду, продукты, одежду, а холсты и этюдники нарочито разбрасывали у всех на виду, и в мастерских всегда царил жуткий кавардак.

Сергей же во время проверок и вовсе был вынужден битый час кружить по округе в ожидании того, когда очередная докучливая комиссия мастерскую покинет и он сможет туда вернуться.

В общем, положение их в те годы было крайне шатким, и они в любой момент могли вылететь на улицу.

Но после того, как Сергей поступил в художественное, жить так дальше стало уже невозможно. Если один раскидывал на полу свои холсты, для другого уже не оставалась места.

А еще в жизни Сергея появилась Настя, неся с собой то самое счастье упомянутых лет.

Точнее, Настя появилась не сразу, да и Сергей не сразу стал оказывать знаки внимания длинноногой, высокой девушке - своей  сокурснице.

Но шло время, Сергей все больше и больше начинал глазеть в её сторону и, проснувшись однажды утром, внезапно осознал, что жизнь без неё ему больше не в радость.

Настя же отвечала на все его нехитрые ухаживания холодно или же вообще откровенно враждебно. Разгоралась затяжная борьба двух воль. 

Сергей понял, что сходит с ума. Он таскался за ней по пятам по училищу, стал ночевать у ее двери и трясся от холода в бесперспективном желании проводить ее утром. Делал все возможное, чтобы хотя бы пару минут побыть с нею рядом. Но все было без толку.

Случались, правда, и удачные моменты. Однажды Сергей решил удивить Настю, прислав ей домой букет цветов, а проще говоря, просто пустить пыль в глаза. На «пыль» денег у него не оказалось, и пришлось выкручиваться, обходясь обычной смекалкой.

Один из товарищей Сергея какими-то полумафиозными махинациями раздобыл букет роз. Букет действительно был шикарным. Второй же согласился побыть подставным курьером службы доставки. Друзья распечатали липовые бланки, подписали какую-то не очень вменяемую открытку, и все втроем, радуясь своей гениальной выдумке, отправились доставлять подарок.

Подставной курьер вручил букет обалдевшей от неожиданности матери Насти, сурово проследил, чтобы та расписалась в липовых бланках, и хмуро затопал по лестнице вниз. На улице друзья встретили его вопросом:

– Ну, что сказала?

– Нет её дома, матери отдал.

– Слушай, а в округе там никого не было? – допытывался Сергей.

– Девахи какие-то стояли у подъезда.

– Как выглядели?

– Да откуда я знаю, – обиженно шмыгнул носом курьер. – Я занят был!

Какое-то время они шли к остановке молча, как вдруг второй товарищ Сергея (он видел Настю и знал, как она выглядит) пихнул Сергея в бок и зашипел ему в ухо:

– Бляха… она сзади идет.

Сергей похолодел. Он резко обернулся и нос к носу столкнулся с Настей.

– За цветы спасибо! – улыбнулась девушка. – А ваш план, скажем так, почти удался.

В тот день лед, сковавший ее сердце, все-таки дал трещину.

Но битва на истощение продолжилась. Примерно полгода длился уже этот нелепый поединок. И все же она сдалась.

Однажды Сергей, по своему обыкновению, притащился к ней в подъезд и готовился к холодной, безрадостной ночи, как вдруг за спиной скрипнула дверь, и на пороге появилась Настя.

– Ну что ты тут сидишь? Заходи. Родителей нет. Я тебе на диване постелю.

И Сергей вошел. Послушно лег спать на диване. И спокойно проспал всю ночь. А проснувшись, увидел, что Настя сидит рядом и молча его разглядывает.

А она поняла, что он из ее жизни просто так никуда не денется. Что его не выкинешь, а если выкинешь, то он вернется, словно мячик, отскакивая от любых бетонных стен.

Напряжение, копившееся между ними столько времени, сменив полярность, швырнуло их навстречу. Они целовались, кусая губы, любились, словно животные, разрывая ногтями друг на друге одежду, оставляли на спинах глубокие красные борозды.

Напряжение не ослабело и через несколько лет и держало их цепкими лапами до последнего мгновения их вынужденного расставания, но сейчас нужно было решать, что им делать дальше. Встречи у нее дома были редки, а случайный секс у друзей и знакомых, а то и вообще в туалетах кафе и других, мало подходящих для этого местах не мог утолить их желания. Им нужен был дом.

И два молодых художника без гроша в кармане вскоре его нашли. Настя, к слову, всегда поправляла, если кто-то называл ее художницей. «Слово художник не склоняется по половому признаку», – говорила она. Дом они нашли совершенно случайно в старой части города.

Однажды они пошли туда на этюды, и Сергей обнаружил, что потерял зажигалку. Покрутив головой из стороны в сторону, он заметил молодого, длинноволосого парня, который сидел на крыльце деревянного двухэтажного дома.

– А вы художники? – поинтересовался парень, косясь на их грязные, все перепачканные в краске этюдники и не менее грязные руки.

– Ага, нищие, бездомные художники, как полагается. – Сергей огляделся. – У вас тут жилье поблизости никто не сдает?

– Ну, – парень задумался, – вообще-то у нас скоро комната освободится. Соседи съехать должны.

– В этом доме?

– Да, вон видите, на первом этаже окна за черемухой?

– Ух ты! – обрадовалась Настя. – А сколько стоит?

– Парни шесть рублей платили, но их три штуки жило, вам, наверное, подешевше будет.

Распрощавшись с парнем, будущим соседом, задумчивый Сергей и счастливая Настя отправились собирать деньги.

Они сидели на полу своей маленькой комнатки, рядом стояла бутылка вина, и свечка бесшумно плавилась на столе. За окном моросил дождь, шурша по листьям черемухи, и мелкие его капли залетали в открытое окно. Дурманящий запах мокрой земли, травы, листьев наполнял комнату, сумерки плыли в саду, или домик дрейфовал в них, потерявшись в вечерних туманах сентября. Хотелось сесть сейчас на подоконник, свесить ноги в сумеречную дымку и болтать там ими, невидимыми, чувствуя на коже дождливую, влажную прохладу. Хотелось, чтобы домик никто никогда не нашел.

– Темно становится оттого, что загорелись фонари.

 Настя прижалась к нему и посмотрела в распахнутое окно.

– Ты замечал, что фонари загораются раньше, чем стало темно?

– Замечал, и гаснут они тоже перед самым рассветом.

– Ты ведь приедешь ко мне?

– Конечно.

Сергей устало опустился спиной на синий мохнатый ковер, увлекая Настю за собой.

Он вспомнил, как притащил этот ковер сюда, как выкрал его со склада, где в то время работал грузчиком, и невольно улыбнулся.

Ковер валялся в углу склада, и они с водителем, ушлым деревенским парнем, давно заприметили, что никто им не интересуется. Тогда, собирая очередной заказ, они скрутили ковер в рулон, обмотали мешками и грязными тряпками и вместе со всем остальным забросили в машину. Потом они решали, кому он достанется, сидя в парке с пивом и подкидывая монетку. Победил Сергей, и водитель, вздыхая, повез ковер к нему.

Сергей и Настя оценили трофей по достоинству сразу же, как расстелили его на полу. Ковер заблестел под ногами синим мохнатым ворсом. Ступни буквально утопали в нем, и Настя, сбросив тапочки, смеясь, закружилась по комнате. Ковер решал проблему многочисленных щелей в полу старого дома, из которых зимой жутко дуло. Друзья, оставаясь у них ночевать, теперь запросто спали прямо на нем.

Друзья и прозвали ковер «шкурой Зелибобы» - персонажа дурацкой детской передачи. Зелибоба был синего цвета и покрыт такой же мохнатой шерстью.

Еще одной достопримечательностью в их комнате стала входная дверь. Обычная советская дверь, покрытая множеством слоев облупившейся белой эмали. Ничего особенного в ней самой, конечно, не было, но однажды товарищ, помогая с переездом, маркером написал на ее краске: «С Новосельем!» – и размашисто на двери расписался. Шло время, и на ней появлялись все новые и новые пожелания, поздравления, цитаты из книг и песен, просто мысли и просто подписи. Они перекрывали друг друга, не найдя свободного места, теснились, изгибались, постепенно превратив дверь в пеструю мозаику из сотен мыслей людей. Настя иногда задумчиво произносила, глядя на нее: «Знаешь, а ведь это одно из лучших коллективных произведений искусства, которые я в последнее время видела». Тогда Сергей обнимал ее и говорил: «Произведение в нашей коллекции».
 Благодаря друзьям здесь появилось и большинство окружавшей их мебели. Кто-то из знакомых отдал им вполне сносный, почти новый диван. Старый был уничтожен въехавшими хозяевами в первую же ночь. Под жалобный скрип у бедняги отвалились две ножки и повылазила половина пружин. Стол с массивной столешницей был найден на свалке, и после тщательной очистки Сергей обнаружил на нем клеймо с непонятными вензелями. Было здесь несколько венских стульев, их он приволок из мастерской дяди Вовы, а Настя сшила к ним яркие, мягкие подушки.

Сергей мастерил и вешал на стены бесчисленные полочки, пространство которых Анастасия тут же заполняла книгами, подарками и сувенирами, из которых немало изготовила сама. Там на полках нашел временное пристанище и желудь Сергея. Сергею очень хотелось, чтобы пристанище его стало здесь постоянным.

Появился у них и домашний питомец, лягушонок по имени Николай. Жил Николай в аквариуме из скрепленных между собой пластиковых банок. Питомца однажды изловили в саду, с тех пор кормили мухами и жуками, а он таращил на хозяев желто-зеленые круглые глаза.

Но главное их приобретение находилось за пределами комнаты. Прямо за окном расположился маленький запущенный садик, скорее даже палисадник по своим габаритам, но в нем росли черемуха и вишня, которые весной сводили с ума их обоих своим цветением и ароматом. Стоило открыть рамы, как сад мгновенно оказывался прямо в их комнате, и тяжелые от цветов ветви нависали над их постелью. Ягод одичавшие деревья почти не давали, вишня – лишь пару сморщенных шариков, а вот черемуха была более благосклонна. Они ели ее черные ягодки прямо из окна и, дурачась, показывали друг другу зеленые языки.

За садиком разбегались улочки старого города, с деревянными домами и сотнями засыпанных листвой тропинок в осенних заброшенных скверах, о которых знали только они. Сотни этюдов тащили они в художественное училище, которые писали, даже не отходя от дома.

– А давай, – Настя резко встала, – сделаем наш совместный прощальный рисунок?

– Как это? – Сергей приподнялся на локте.

– Я сейчас покажу. – Она быстро подхватила лист ватмана, бросила его на стол, прижала рукой, а потом обвела ручкой свою ладонь. – Иди сюда и сделай то же самое, только  с другой стороны.

Сергей послушно обвел свою пятерню, и две ладони потянулись на листе друг к другу.

– Готово? – он вопросительно посмотрел на нее.

– Теперь давай расскажем на этом листе все-все о нас. Все, что мы помним, что чувствуем.

 Она грустно улыбнулась в ответ.

 – Что мы жили здесь, что Мы были. Не думай, просто рисуй.

Сергей пожал плечами и зачем-то нарисовал в своем углу фонарь, затем вспомнил, как только что она говорила о фонарях, что гаснут по утрам, не дождавшись рассвета. Пририсовал лезвие отцовского ножа, с треснувшей, перемотанной изолентой рукояткой. И вдруг его точно по голове ударили, и все вокруг помутнело и перемешалось. Горечь от предстоящей утраты, дом, который они покидают, сад, что расплылся дождем за окном, грохот поезда, уносящего ее далеко… туда, «когда Далеко».

В беспорядочной сетке штрихов проступали города, холодные кирпичные стены, чужие квартиры и зарешеченные окна появлялись на листе. Он давил бумагу ручкой, оставляя борозды на массивной столешнице. Он перестал обращать внимание на то, что у него выходило… куски колючей проволоки, указатель на трассе «М-7», гриф бас-гитары, которой у него никогда не было.

В дверь постучали, и в комнату заглянул озадаченный сосед.

– Такси приехало.

– Пойдем? – выдавил он из себя.

– Пойдем, – тихо согласилась Настя.

Дверь за ними закрылась, а незаконченный рисунок остался лежать на столе.

Когда Сергей вернулся и устало опустился на пол, он все еще продолжал там лежать.

По дороге на вокзал оба молчали, и потом, в тамбуре поезда, он обнимал ее, не проронив ни звука. Они могли быть рядом без слов, давно научились без них друг друга слышать. И сейчас, закрыв глаза, Сергей слушал её дыхание, прощальное тепло которого чувствовал на своей щеке.

В этом городе они были счастливы столько лет. И город, казалось, был рад за них. Делился всем, что было нужно, а им на двоих нужно было так мало. Они жили друг другом, друг другом питались, как два аккумулятора, и никогда не могли друг от друга устать, не могли друг другом насытиться. А теперь усталость навалилась на него. Сергей чувствовал, как плечи его ссутулились, а руки вот-вот плетьми повиснут вдоль тела. А ее и без того хрупкая фигура истончалась, становясь почти прозрачной.

Это были не объятия, это два раненых человека вцепились друг в друга, чтобы не упасть.

Влекомый ветром, в комнату влетел лист черемухи и бесшумно приземлился рядом с Сергеем. Сергей посмотрел на него, затем с усилием поднялся и подошел к аквариуму, в котором сидел Николай.

– Ну что, пора и нам, дружище?

Лягушонок недоуменно таращил на него желто-зеленые глаза.

– Ну что ты смотришь? Куда? Да откуда я знаю, куда.

Он открыл крышку, перевесился через подоконник, осторожно опустил аквариум в траву и огляделся.

Дождь усилился. Сентябрь обрывал листья с деревьев и разгонял по округе. Лепил их к мокрому асфальту, на крыши машин и домов, и гнал дальше неведомо куда. «А тот одинокий листок, что влетел сюда, останется теперь здесь вместо меня», – пробормотал задумчиво Сергей.

Его дорожная сумка и рюкзак дожидались его у расписанной двери. Сергей закрыл окно, пошарив на полке и найдя свой желудь, сунул его в карман. Затем выключил свет, закрыв дверь, отдал ключ соседу.

Он вышел на улицу, поежившись, поднял воротник и перекинул через плечо дорожную сумку.

Сергей соврал лягушонку. Куда ему ехать, он уже знал, но как далеко унесет его ветер от этого дома, даже гадать не хотелось. Когда вот так срывает с ветки, не стоит шибко мечтать об открытом рядом окне.

До поезда оставалось еще пара часов, но быть в комнате, где каждая вещь исказилась и, кривляясь, гадко шипела: «Посмотри на меня, я была твоим счастьем», – он больше не мог.

Он выбрал одну из сотен засыпанных листвой тропинок и зашагал по ней прочь.

***

«Гармошка, меня зовут Гармошка», – думал щенок.

Что такое гармошка, он не знал, но слово ему нравилось. Особенно звук «арм» в нем грозный, будто кусаешь кого-то и одновременно рычишь. Он даже старался изображать его, нападая на тапочки хозяина, отчего хозяин смеялся и передразнивал щенка.

Раньше щенка никак не звали, в том далеком «раньше», когда он ещё возился между собратьев, слыша только их слабый писк. Разумеется, что собратьев он видеть не мог, он тогда вообще ничего не видел. Но зато он чувствовал большое спокойное тепло рядом и всем своим новорожденным чутьем тянулся к нему. Тепло давало защиту и пищу, тепло охраняло и согревало его, оно было его слепым миром, его домом.

Но однажды в уютной темноте стало светлее, а потом еще светлее, и вдруг ослепительный, пугающий, настоящий мир ворвался в жизнь щенка.

«Нет, вы их не продадите», – услышал щенок. Его подняли и внимательно рассмотрели. Было страшно и жутко холодно, и когда его, наконец, опустили вниз, он пополз что было сил обратно в тепло, зарылся в него, но все еще слышал: «Подрастут немного, попробуйте раздать, если получится».

Делать было нечего, и щенок немного подрос, а потом еще чуть-чуть. Собратьев его не осталось, их забирали одного за другим, и мать (теперь он знал, что теплом была мать) беспокойно провожала каждого из них.

«Теперь у них будет дом, – думал щенок, оставшись один, – чего тут переживать?» И терпеливо дожидался своей очереди.

И, наконец, в один прекрасный день, его посадили в коробку и вынесли на свет и ветер, в шум человеческого города. Щенок, прижав уши, боязливо выглядывал из коробки. Высокие дома спального района окружили его, между ними в такт шагам качалось небо, и вокруг было очень много людей, и машин, и много-много всего еще. На впервые увиденное многообразие у щенка долго поглазеть не вышло. Его коробку поставили возле мусоропровода в одном из подъездов, и он услышал удаляющиеся шаги.

– Что ж, наверное, так и выглядит дом. Хорошо, что на цепь не посадили, – рассудил щенок, свернулся калачиком и мгновенно уснул. Энергия его маленького тела моментально кончилась от столь ярких впечатлений.

Он проснулся от холода, вокруг было темно. Откуда-то донеслись смех и топот, и голоса отразились от холодных стен. Непонятные скрипы и шорохи слышались щенку, ветер кружил вокруг его коробки, залетая в разбитое окно. Неясные, враждебные звуки и запахи наполнили огромный гулкий подъезд, огромный, пустой и страшный, как замок великана, где за мусоропроводом четвертого этажа дрожал от страха в углу коробки маленький перепуганный щенок.

Он зажмурился и заскулил от ужаса и беспомощности.

Где же его хозяин? У собаки он должен быть, и если это его, щенка, дом, то где же его хозяин?

Ночь не спешила кончаться. Мимо проплывали огромные косматые тени. Он их не видел, но запах волочился за ними по ступеням и, клубясь, рисовал кошмарные образы. Моторы лифтов гудели в невообразимой вышине, лебедки стальными змеями шипели совсем рядом за стеной. И не было от них никакой защиты, кроме его хрупкой картонной коробки.

Так он пролежал всю ночь, ни жив ни мертв, не открывая глаз и мелко вздрагивая. Только скулил от страха и обиды, все глубже забиваясь в гофрированный угол своего утлого убежища.

А утром его мягко коснулась чья-то рука. Щенок запищал что было сил, собрав последнее щенячье мужество для решительного отпора или, на худой конец, бегства, но, вместо того, чтобы причинять ему вред, неведомая рука лишь ласково погладила его по макушке.

– Ты же весь дрожишь, маленький! – услышал щенок приятный женский голос.

***

– Где ты взял это чудовище? Как его хоть зовут?

– Вообще-то это она, а взял я ее у Наташки, после нашей с тобой пьянки. Гармошка всех Наташиных котов на люстры загнала. Зовут Гармошкой в честь пса Гарма – хранителя мира мертвых.

– Фантазия у тебя нездоровая, – Влад скептически скривил губы. – Я твою Гармошку на ночь в ванной запру, имей в виду. Она мне тут не нагадит?

– Сходила вроде на улице, – пожал плечами Сергей.

– Смотри, а то мне потом по приезде жена за такие проделки прямо в мозг нагадит, – ухмыльнулся Влад и уже без сомнений добавил: – Сейчас-то пусть бегает, пока спать не ляжем. Пойдем на кухню и этого… колобка прихвати.

– Ну, рассказывай, как вы докатились до жизни такой? – Влад разлил горячительное по стаканам и силился выудить соленый огурец из трехлитровой банки. – Я так понимаю, во всем виноват этот комок шерсти?

– Правильно понимаешь, – Сергей грустно посмотрел на Гармошку. Щенок катал по полу кухни обрезок колбасы, никак не мог его ухватить, ворчал и иногда тявкал. – Пришел я тогда домой, в интернет полез зачем-то, а там Наташа хнычет, что, мол, подобрала потеряшку, а он теперь её кошек терроризирует, и сладу с ним никакого. Я и решил щенка себе взять, до сих пор не могу понять, зачем я это сделал.

– Пьяное дело – нехитрое…

– Именно так. Через несколько дней и моя квартира превратилась в труднопроходимую болотистую местность.

– И жить вам теперь негде, – подытожил Влад.

– Ага. Я еще хозяйке должен остался за погрызенную мебель и неповторимый запах.

– Ну, – рассудительно протянул Влад. Он выловил, наконец, огурец из банки и стал нарезать его кружочками на тарелке. – Пили мы тогда с тобой вместе, вместе будем и проблему решать. С деньгами у меня сейчас туго, но есть вот такой вариант. У жены бабка померла, и от нее дом остался в области. Ты по удаленке работаешь? В город мотаться каждый день не надо?

– Да мне сюда вообще можно не мотаться, и не сильно хочется.

– Отлично! – Влад поднял рюмку. – Давай выпьем, покурим, и я тебе дальше диспозицию обрисую.

Они выпили и вышли на балкон, щенок, переваливаясь с лапы на лапу, проследовал за ними, обнюхал носок Сергея и шумно плюхнулся на бок рядом с его ногой.

– Дом еще крепкий, – Влад размял сигарету в пальцах и закурил, – электричество, обогреватели, даже печь русская есть. Спал хоть раз на печи?

– Блин, где я только не спал! – Сергей тоже закурил. – Давай ближе к делу.

– Удобства на улице, есть баня по-черному, вода из колодца. Он такой, знаешь, с бревном таким, на противовесе работает…

– Журавль, – подсказал Сергей.

– Точно, – Влад затянулся и закашлялся. – Я ума не приложу, что с этим домом делать. Я же в хозяйстве ничего не понимаю, у меня и огорода никогда не было.

– Не знаю, продай.

– Да кому он нужен? – Влад щелчком отбросил от себя окурок и проследил за его падением. – Живи, в общем, сколько хочешь, и твоему Хранителю мертвых, – Влад покосился на Гармошку, – там будет хорошо.

Общага, черный пес и чахлое деревце

Сергей сидел за столом в комнате общежития и катал по столешнице свой желудь. Видимо, стол был чуть-чуть под наклоном, и желудь постоянно норовил укатиться в один из дальних углов. Сергей пытался запустить его по разным замысловатым траекториям, но тот упорно стремился именно в свой угол, огибая разбросанный на столе мусор и карандаши.

Здесь же громоздился недоделанный макет театральной сцены и валялись куски миниатюрных декораций. Стол и крошечные стулья, буфет, этажерка и другие предметы интерьера стилизованного деревенского дома из эскизов Сергея, одобренных для дипломной работы.

Сергей вздохнул и выглянул в окно. За окном было темно и моросил дождь, впрочем, здесь всегда было темно и дождливо, а из-за скудной растительности город казался Сергею замшелым и сырым лабиринтом.

Во дворе общежития находилась круглая клумба, стиснутая со всех сторон серыми громадами стен, в середине клумбы торчало чахлое деревце, и каждый вечер Сергей наблюдал из окна один и тот же тоскливый ритуал.

Во двор входила женщина, а за ней семенил, понуро опустив морду, огромный черный пес. Подойдя к клумбе, женщина снимала с пса поводок и пряталась от дождя в ближайшей арке. Пес, постояв пару минут, глядя на дерево, осторожно ступал на черную землю клумбы, а затем медленно обходил дерево вокруг. Останавливался и, опять взглянув на него, делал еще круг. Затем еще и еще, пока не возвращалась хозяйка. Нацепив на пса поводок, она уводила его, а тот, поминутно оглядываясь, уходить не хотел.

Порой Сергей сравнивал себя с этой усталой собакой. Ему бы такое же дерево, вместившее все чаяния собачьей души. Сергей так же кружил в каменных коридорах города на Неве от академии в общежитие и обратно, и совсем потерял смысл того, что привело его на этот нелепый кольцевидный маршрут. У черного пса было его дерево, а у Сергея не было ничего.

Он подрабатывал грузчиком в неучебное время и грузчиком же в учебное. Тащил в общежитие пачки картона и пластика, рулоны ткани, ватмана и прочий хлам. Обратно волок планшеты с эскизами костюмов или же декораций, хрупкий макет или взъерошенную стопку набросков. Безразлично выслушивал критику или похвалу и плелся обратно. Шел в душ, если тот был свободен, шлепая резиновыми тапочками по бетонному полу, без аппетита съедал порцию дежурных пельменей и падал в казенную кровать, скрипя панцирной сеткой, чтобы утром все повторилось снова.

Сергей давно не замечал дворцов и храмов вокруг, студенческие пьянки первых курсов осточертели, и сокурсники приелись друг другу. Жажда творчества притупилась. Сергей часто вспоминал домик в старой части города, с черемухой за окном, с наивными пейзажами на стенах и счастьем в вечернем тумане сентября. Теперь дом далеко за спиной, за сотни километров и часов от него. Ему уже не найти той заветной, засыпанной разноцветной листвой, ведущей к дому тропинки.

Иногда Сергей заходил в Михайловский сад, бродил среди деревьев, но листья с них почти облетели и кляксами растеклись под подошвами. Крючковатые, голые деревья застыли безучастными истуканами, и Сергей, следуя их примеру, тоже становился безучастен ко всему вокруг.

Единственное, что его беспокоило, так это никогда не покидавшая его в этом городе неясная тревога. Знакомый объяснил ее тем, что весь город стоит на костях. «Любой город стоит на костях», – отвечал ему Сергей, но в других городах это Сергея не волновало.

Там глубоко под ногами хлюпало и пузырилось болото, а низко, у самой его макушки, хлюпало и пузырилось дождем небо, а между небом и трясиной торчало чахлое деревце с облетевшими листьями, и вокруг него ходил черный пес. Дерево не могло уйти, а псу уйти было некуда, под его лапами и над головой – бескрайняя топь, и за тридевять земель ни одного человеческого дома. Отсюда и тревога, нет здесь никакого города, только ширма и декорация.

Деревце высохнет, пес умрет от собачьей тоски, странный ритуал закончится, и Сергею незачем будет оставаться. Здесь нет его дома, здесь не его земля.

Макет тем временем продолжал обретать форму. Подгонялись друг к другу грубо тесанные брусья, полати прилепились к прокопченной печи, бумажные обои мигали цветочным орнаментом на неровных стенах, над кроватью со множеством подушек повис извечный «олений» ковер.

Сергей восстанавливал в памяти детали обстановки. Скрипящие половицы, низкая дверь, кружевная салфетка на телевизоре, корова Мурка, солнечные зайчики в осеннем лесу.

А вокруг общага жила своей обычной жизнью. Запах красок перемешался с запахом еды, ацетона и сандаловых палочек. В коридорах приходилось лавировать между сохнущим на веревках бельем и валяющимися там же беспорядочной кучей холстами, какими-то коробками, недоделанными инсталляциями, раскиданными конечностями кукол из кукольного театра. Все это покрывал густой табачный дым, из недр которого доносились возгласы студентов актерского отделения.

Сергей давно смекнул, что неряшливость людей искусства обусловлена, прежде всего, нехваткой времени. Или творчество – или все остальное. Первокурсницы, например, разительно отличались от своих более старших подруг. Только что поступившие девушки старались следить за своим внешним видом, тогда как однокурсницам Сергея подобные глупости были до фонаря. Кокетство плохо сочетается с перепачканными краской джинсами, когда меняешь сумочку на этюдник и на блеск одержимости в глазах.

Сосед Сергея по комнате пропадал у подружки уже две недели, и Сергей, наконец, мог заняться работой. Процесс требовал покоя и немалой выдержки, и то, что соседа-балагура не было поблизости, приходилось очень кстати. Когда возишься с подобными мелочами, от нервного напряжения порой буквально скрипят зубы. Не раз и не два Сергей собирался запустить несговорчивую конструкцию в стену и едва себя сдерживал. Механизм смены декораций отказывался работать, поворотный круг не крутился совсем, а проклятый шифоньер, с которым Сергей возился несколько часов, десятый раз разваливался в руках. Ко всему прочему, механика сцены требовала недюжинных технических способностей, которыми Сергей похвастаться не мог, и приходилось выезжать на простой смекалке.

Взъерошенный и небритый, нередко с перекошенным злобой лицом, Сергей лишь изредка выбирался из комнаты, чтобы купить готовой еды и пополнить запасы кофе и сигарет, пугая обитателей общаги своим диким видом.

Но с непослушными механизмами все же удалось справиться, и настало время деталей. К тому времени Сергей настолько погрузился в работу, что ему стало мерещиться: он строит свой собственный дом. Он давно забыл о сюжете и о самой пьесе, где главным художником этой маленькой сцены являлся именно он. Ему чудилось, что где-то там, в полутьме игрушечной комнаты, проходит его настоящая жизнь.

Он все больше отходил от первоначальных эскизов. Добавлял детали, которые понравились бы лично ему. Умывальник переместился, а потом и вовсе исчез, обычная лампочка, болтающаяся под потолком, приобрела очертания вполне современной люстры, и в конце концов Сергей одернул себя, сообразив, что пытается устроить ремонт в им же придуманном доме.
Когда все было закончено, он оглушительно напился и продолжал в том же духе еще несколько дней.

Проснувшись в пропахшей табаком и женскими духами одежде у себя в кровати, Сергей с усилием открыл один глаз и уставился на макет, стоящий на подоконнике. Перевернувшись на спину и открыв второй глаз, он погрозил макету кулаком. Наконец, он сполз на пол, расшнуровал ботинки и, надев тапочки, поплелся к холодильнику. Обнаружив в нем пару бутылок пива, Сергей удовлетворенно крякнул, сел на стул и, рассматривая макет, почесал небритую щеку.

Конструкция представляла собой фантазию не совсем здорового человека. Нет, первый ярус декораций выглядел как вполне вменяемая деревенская комната: русская печь, мебель, полосатые дорожки, веник у двери. Но дальше предметы начинали деформироваться. Матицы потолка вздыбились, ломая доски и извиваясь, сплелись в чудовищную косу, устремленную вверх. Выше видимого пространства сцены, выше колосников, специального настила над ней, сквозь крышу предполагаемого театра, постепенно обретая очертания гигантского дерева. 

Судя по всему, по задумке автора, деформации подвергалось не только пространство, но и время. Вплетенные в косу и в ствол дерева, искривленные и вывернутые наизнанку, здесь встречались предметы разных эпох: колесо от телеги ощетинилось спицами наружу, холодильник ЗИЛ, подпоясанный собственным кабелем, подобно ремню, скалился решеткой компрессора. Контуры его расплывались и таяли. Этого эффекта Сергей добился, собрав холодильник из прозрачного пластика. Шифоньер, пробитый матицей насквозь, вывалил свои тряпичные внутренности, а дверца его болталась на одной петле.

Кое-где из общей конструкции торчали ржавые обломки рельсов, шпалы в пятнах мазута, рычаги путевой блокировки железнодорожных путей.

Если отбросить все безобразие, что творилось в верхней части макета, и вернуться в его нижнюю часть, то и здесь, в деревенской комнате, нашлось бы немало странностей. Быт крестьянской избы делил пространство с советскими и вполне современными предметами и интерьером. Рядом с зыбкой, подвесной колыбелью, к стене прислонилась бас-гитара, из-под сундука торчал угол синего мохнатого ковра, а среди крынок на столе притаилась крохотная пластиковая бутылка с темно-красной жидкостью. И если судить по эскизам и некоторым незначительным деталям, вроде вороха листьев, валявшихся прямо на полу комнаты, над всей сценой, не прекращаясь, шел листопад.

Сергей нехотя поднялся, порылся в карманах куртки и, обнаружив несколько смятых бумажек, закрыв дверь, затопал по лестнице.

Когда Сергей вышел на улицу, пес сидел на прежнем месте, возле своей клумбы, но вид его был пугающим. Он весь словно сгорбился, сжался, вытянул шею и уткнул морду в черную землю. Мокрая шерсть иглами топорщилась на загривке, передние лапы были широко расставлены и слегка подрагивали, уши прижаты, хвост лежал в луже, но пес, похоже, этого не замечал. Но хуже всего был его взгляд.

Пес посмотрел на него, и Сергей отвернулся, не выдержав немого вопроса в собачьих глазах. Да и ответить Сергею было нечего, что случилось, он не знал. Пес вновь уставился в центр клумбы, где из земли торчал свежий обрубок, и только щепки да пара жухлых листьев лежало вокруг него. 

***

Невиданный рыжий зверь, сидя на спинке дивана, лениво наблюдал за щенком. Щенок дружелюбно завилял хвостиком, и зверь в ответ тоже дернул хвостом, но дружелюбия в этом жесте не было, скорее раздражение. Щенок тявкнул и подполз на брюхе к дивану, незнакомец напрягся и издал глухое предупредительное урчание.

Кошек щенок еще никогда не видел. Да и где ему было на них посмотреть? В этом доме, а щенок тут же решил, что это и есть его дом, жило целых три кошки.

Вначале он их сторонился, косолапо кружил вокруг и принюхивался, но любопытство брало верх, и круги его опасно сокращались. И вот когда он вылакал у них все молоко и принялся за корм, рыжий кот Пыжик, что наблюдал за действиями щенка с самого появления того в доме, показал, наконец, щенку свой кошачий характер.

Пыжик налетел на него в процессе поглощения последних кусочков корма. Взрослому коту ничего не стоило опрокинуть собачьего недоросля, но щенок, имея форму, приближенную к шару, кувыркнулся пару раз по полу и вновь встал на разъезжающиеся лапы. Честно говоря, он даже не понял, что произошло, и испугаться не успел. Скорее он решил, что это какая-то новая для него игра.

Пыжик же, считая себя хозяином дома и единственным мужчиной в нём, что было безусловной истиной, угрозы не оценил. Собак он тоже видел впервые, и этот неуклюжий карапуз не вызывал у него ничего, кроме раздражения.

Кот, выгнув дугой спину и продолжая угрожающе урчать, попытался обойти щенка и зайти с тыла, но тот, отступая в обратном направлении, стал боком приближаться к коту.

Еще секунду, и Пыжик не выдержал, с воем он бросился на щенка, и пестрый клубок, разбрасывая шерсть в разные стороны, с лаем и мяуканьем, покатился по полу. Так продолжалось какое-то время, пока Пыжик, наконец, вырвавшись из неожиданно острых, как иголки, зубов щенка, шипя и роняя посуду, не взлетел на кухонный шкаф. Щенок было погнался за ним, но вынужден был остановиться перед неприступной преградой. Тяжело дыша и облизывая исцарапанную морду, он только снизу мог облаивать шипевшего на него сверху кота.

Щенок страшно гордился своей первой победой, а победив однажды, принялся совершенно безнаказанно гонять кошек по всему дому уже каждый день. Особой вражды он к ним не испытывал, и если бы они не улепетывали от него, забавно изогнув хвосты, то и гоняться за ними было бы скучно. Но кошки удирали от него без оглядки, наполняя счастьем погони щенячье сердце. Лишь рыжий кот Пыжик злобно шипел и сверкал глазами с недоступной для щенка высоты.

Кошки, убегая, роняли цветочные горшки с подоконников, книги и сувениры с полок. Все вокруг весело гремело и рассыпалось, а счастливый щенок мячиком катался из угла в угол, наполняя квартиру восторженным тявканьем.

Конечно, это не могло остаться незамеченным, и вскоре щенка постигла суровая кара. Хозяйке, его спасительнице из подъезда, надоели подобные безобразия, разбитые горшки и испорченные книги, и, посоветовавшись с подругой, девушка решила отправить возмутителя спокойствия в карцер, в пластмассовую кошачью переноску с пластмассовой же решетчатой дверкой. В карцере девушка постелила для щенка теплый шерстяной шарф и положила мягкого игрушечного зайца, которому щенок, свернувшись на шарфе и с грустью глядя сквозь прутья решетки, принялся флегматично отгрызать ухо.

Но долгой отсидки у щенка не случилось, потому что утром за ним пришел хозяин. Его настоящий хозяин. Щенок почему-то сразу его узнал.

От хозяина пахло табаком и кожаной курткой, у него были теплые руки, тихий, чуть хрипловатый голос и карие глаза.

А еще щенку вдруг стало удивительно спокойно, и он бы обязательно рассказал об этом, если бы мог. Но он не мог, и поэтому, высунув язык, старался улыбаться сквозь прутья своей переноски всем вокруг: и кошкам, и девушке-спасительнице, и хозяину, и всему большущему миру за окном.

***

От станции до деревни было примерно четыре километра ходу по проселочной дороге, и если на станции, по словам Влада, цивилизация была, то в деревне от нее осталось лишь пепелище от пару лет назад сгоревшего магазина. Поэтому Сергей, подхватив одной рукой Гармошку и взяв в другую пластмассовую корзину, поспешил в торговый зал ближайшего супермаркета.

Он бродил между рядами, придирчиво оглядывая стеллажи с консервами, корзина постепенно наполнялась, и, несмотря на ее, казалось бы, скромный рацион, вполне могла удовлетворить на какое-то время аппетиты и Сергея, и Щенка. В своих скитаниях Сергей прекрасно научился разбираться в сочетаниях цены и качества продуктов. Он не хватал с полок что попало, соблазнившись яркой упаковкой или брендом, а вдумчиво читал состав и, как правило, успешно забивал свой холодильник, обходясь сравнительно небольшой суммой. Это был очень полезный навык в преимущественно холостяцкой жизни Сергея. Он в буквальном смысле умел сварить кашу из топора, и эта каша получалась вполне удобоваримой, если не сказать больше.

Когда Сергей подходил к кассам, щенок начал сползать из-под его согнутой в локте руки, смешно болтая в пустоте короткими лапами, чем вызвал улыбку умиления у молоденькой продавщицы. Сергей перехватил Гармошку поудобнее, поставил корзину и улыбнулся в ответ:

– Нравится?

– Да, он такой хорошенький! А как зовут?

– Меня? – глупо пошутил Сергей.

– Его.

– Эх, ну так всегда! – Сергей деланно вздохнул. – Его зовут Гармошка.

Он уже не раз замечал, что его питомец привнес немалый процент удачи в знакомства Сергея с противоположным полом. Вид похожего на игрушку, ушастого и криволапого собачьего карапуза почти никого не мог оставить равнодушным. Естественно, что женщины смотрели вначале на щенка, а потом уже на Сергея, но большой роли это не играло.

Выйдя из магазина, Сергей поправил рюкзак, сунул в карман салфетку с номером телефона продавщицы и посмотрел на грунтовую дорогу, уходящую в сторону леса.

– Ну что, кажется, нам туда.

Щенок навострил уши, хитро поглядел на хозяина и согласно зевнул.

– Нет! Нести я тебя не собираюсь! – Сергей опустил Гармошку на теплую от осеннего солнца дорогу и отстегнул поводок. – Пойдешь ты сама!

День действительно был теплым и солнечным завершением бабьего лета. Идти было легко и весело, и щенок то радостно прыгал вокруг Сергея, то забегал далеко вперед, рылся там в траве и шуршал листьями, выслеживая невидимых грызунов.

По обочинам росли молодые березки, за ними вставал темной, густой стеной сосновый бор, встречались уютные лесные полянки, то тут, то там из травы торчали яркие шляпки мухоморов. Попался и шелестящий по камням ручеек, и щенок облаял его, намочив в нем свое брюхо.

Когда входили в деревню, уже вечерело. Во дворах домов неспешно копошились куры, где-то мерно постукивал молоток да лениво блеяли козы.

Щенка вновь пришлось нести на руках. Детская косолапость совсем его измотала, к тому же из-за каждого угла настороженно выглядывали местные собаки, опасно бренчали цепями, провожая хмурым взглядом подозрительных прохожих. Щенок же, похоже, ничуть их не боялся, гордо смотрел по сторонам, храбро высунув язык.

Мимо прошел мужик, и Сергей поздоровался с ним согласно деревенским обычаям, мужик приподнял козырек выцветшей кепки, оглядывая незнакомого городского приезжего.

Вот показался колодец-журавль и его зависший в небе шест, а за ним и нужный им дом.

Он стоял на самом краю деревни и врезался покосившимся забором прямо в окруживший его со всех сторон, молчаливо насупившийся лес. И дом, и лес казались единым целым, эдаким монолитом чего-то проросшего здесь сквозь землю очень-очень давно. Темный сруб из грубо тесанных бревен, маленькие окошки еле выглядывали из травы в запущенном палисаднике, косое, с намеком на былое изящество крыльцо. Рыжую от облепившего ее мха крышу лес укрыл сплетавшимися над ней ветвями деревьев. За домом торчал черный силуэт бани, а засыпанный листьями двор так же терялся в лесу.

– Грибы, видать, тоже прямо в огороде растут. Вместо огурцов! – буркнул Сергей и толкнул калитку. 

Висячий замок на двери, на удивление, поддался сразу. Сергея обдало запахом сырости давно не отапливаемого деревянного помещения. Он провел рукой по стене в поисках выключателя, но его там не оказалось. Тогда Сергей достал телефон и, включив фонарик, осмотрелся вокруг.

Луч выхватывал из темноты старую мебель, которой были заставлены сени. Веники, висящие на веревках пучки трав, широкие охотничьи лыжи, какой-то огородный инструмент, прочая утварь. Все было покрыто толстым слоем пыли. Дверь справа вела в сарай и дровницу, а двери слева в остальную, так называемую, «чистую» часть дома.

Сергей протопал по приятно скрипнувшим половицам и дернул за ручку первую дверь. Она оказалась на удивление тяжелой, из толстых досок, обитая утеплителем. Чтобы войти, Сергею пришлось пригнуться. Он знал, что низкие двери ставили в домах не только из-за практических соображений сохранения тепла, но и с неким религиозным подтекстом. Напротив  входа, где-то в темноте, должен был быть «красный угол» с иконой, и входящему волей-неволей приходилось ей кланяться.

Сергей, наконец, нашел выключатель и, безрезультатно пощелкав им, обругал сам себя: «Какой дурак оставит электричество в нежилом доме?» Он осторожно опустил Гармошку на пол, поводил фонарем по сторонам и, найдя счетчик и чуть покопавшись в нем, включил свет.

Щенок сидел у его ног на полосатом коврике и озирался, Сергей последовал его примеру. Комната оказалась довольно просторной, с низким потолком и тремя маленькими окошками, что тоже являлось следствием теплосбережения. Слева у стены располагалась железная советская кровать послевоенного времени, не казенная койка, на которых так часто приходилось спать Сергею. Кровать была явно старше. Об этом говорили декоративные излишества, витые ножки и набалдашники в форме еловых шишек. Над ней, Сергей улыбнулся, висел извечный олений ковер.

Далее стоял массивный стол, вокруг которого столпилось несколько табуреток и один венский стул. Телевизор на тумбочке был, конечно, накрыт потускневшей кружевной салфеткой. К удивлению Сергея, в углу, рядом с советским холодильником ЗИЛ, притаилась новенькая бас-гитара, видимо, ее приволок сюда Влад. Но самым главным атрибутом комнаты являлась, естественно, русская печь. Она венчала собой весь интерьер. Огромная, привалившись к правой стене, она серым массивным уступом нависала над остальными предметами в комнате.

Сергей погладил ладонью ее неровные, в трещинах, бока, заглянул в подпечье, распрямился и уважительно крякнул. Печник, действительно, сложил печку на славу. И, хотя ее давно не протапливали, а из темной глубины тянуло сыростью, функционировать печь должна была без нареканий, а если подкинуть достаточно дров, то такой агрегат легко высушит любую влагу вокруг себя. И сделать это было необходимо в ближайшее время: Сергей повел носом, чувствуя легкий запах плесени и гнили, обычный, впрочем, для одиноких, покинутых домов.

Бегло осмотрев вторую комнату и сочтя ее скорее вспомогательной, Сергей присел на корточки возле топки, любуясь мельтешащими сквозь щели заслонки языками огня и прислушиваясь, как в жаркой утробе с воем разгорается пламя.

Щенок подходить к печи поостерегся и поглядывал на нее из-под стола, а в глазах его отражались   веселые оранжевые огоньки.

Ветер, что гонит листья

Синяя иконка фотошопа предательски мерцала на мониторе ноутбука, напоминая о скором дедлайне. Сергей недовольно покосился на нее и, оттягивая момент, решил для начала налить себе кофе. Но кипятка в чайнике не оказалось, как, впрочем, и воды в жестяном ведре, которое Сергей приспособил для этой цели.

– Что ж, Гармошка, – вздохнул он, внутренне радуясь этому обстоятельству, – придется за водой опять топать.

Сергей накинул видавшую виды куртку, которую нашел здесь же (его походная «горка» незаметно превратилась в выходной костюм), подхватил ведро и вышел на улицу. Щенок радостно выскочил следом.

Ветра не было, и низкие тучи маялись в небе, не зная куда им податься. Оттого они лишь меняли цвета – от совсем белесых до угрожающе темных оттенков. Лес громоздился под самым их брюхом, норовя вспороть его острыми пиками многочисленных елей, и время от времени отправлял на землю десант из опадающих листьев.

Сергей покрепче ухватил звенья тяжелой цепи и осторожно стал опускать ведро в гулкую темноту колодца. Он всегда боялся, что случайно выпустит цепь из рук, шест взмоет вверх, словно рычаг катапульты, а ведро повиснет там, где его будет уже не достать. Поэтому, ожидая подвоха от этого чуда техники, Сергей осторожничал с процессом добычи воды, опасаясь стать для деревенских городским посмешищем.
Но на этот раз процесс прошел без приключений, и Сергей, обильно расплескивая воду себе на штаны, потащил ведро домой. Там, наконец, заварив кофе, нехотя сел за ноутбук.

Курсор застыл на нужной рабочей иконке, затем неопределенно покружил по экрану и обреченно сполз в угол на значок социальной сети. Сергей щелкнул по нему мышкой и откинулся на спинку осуждающе заскрипевшего венского стула.

Работа никак не клеилась, и он, потягивая кофе, принялся лениво крутить скроллом ленту новостей.

Перед глазами плыли скучные заметки политических событий, не менее скучные фотографии с летних отпусков друзей и знакомых, назойливо-яркие пятна рекламы. На одной из фотографий Сергей задержался. Было странным, что фото вообще попало в его ленту. Сергей знал, что после расставания с Анной он прочно висел у нее в «черном списке» и никак не мог просматривать ее новости, даже если бы хотел. Но он не хотел. И все же невольно вгляделся в знакомые, казалось, черты.

Красная помада, жеманно приоткрытые губы, вычурно ярко накрашенные глаза. Этот ее образ разительно отличался от той скромной девушки, какой он хотел ее помнить, когда они познакомились на вечеринке после сдачи проекта на его тогдашней работе.

Это было в столице, куда Сергея занесло после города на Неве. Столица приняла его холодно, и в прямом, и в переносном смысле. Промозглая, залитая дождями, которые, как казалось Сергею, тянулись сюда вслед  за фурами и поездами по трассам и железным дорогам со всей страны.

Сергей стоял под дождем на ступенях вокзала и жевал пирожок, раздумывая над тем, куда держать путь. Дело в том, что в столице Сергей никого не знал. То есть совсем никого, не было у него здесь ни родственников, ни друзей, ни даже отдаленных знакомых.

В сущности, это было не страшно. Тысячи людей заносит сюда ветер надежд в поисках счастья, чтобы затем погнать их, как дворник метлой, кувыркаясь, обратно в их родной угол.

Сергей доел пирожок, неопределенно хмыкнул и зашагал к метро.

Ночлег он нашел в хостеле на окраине города. Ну как в хостеле? Скорее в ночлежке, где был представлен решительно весь интернационал бывшего Союза. Здесь ютились мигранты всех мастей, шабашники, мелкий криминальный элемент, просто забулдыги. Да кого здесь только не было, был даже одинокий, молчаливый дед лет ста с виду. Дед целыми днями сидел в углу, на своей шконке, молчал и улыбался в длинную седую бороду. Совсем ветхий, в старом, протертом пиджаке и трико, он сидел на месте, опираясь на клюку, на все вопросы отвечал молчанием и лишь улыбался в ответ. Позже Сергей выяснил, что деда кинули на квартиру его собственные внуки и запихали старика в этот гадюшник с глаз долой. Никто не знал, как его зовут, и называли просто Дед.

«Хостел» представлял из себя три комнаты, в которых в два яруса стояли кровати. И в каждой комнате спали, бодрствовали, играли в карты, листали газеты в поисках работы примерно тридцать мужиков, от простых вахтовиков до форменных жуликов и воров. Общее настроение помещений ночлежки весьма напоминало обстановку камер общего режима, и даже на окнах висела грубая, в клетку, решетка.

Владельцу нижнего койко-места полагалась тумбочка, а тому, кто оказался «на пальме», то есть, на втором этаже, приходилось довольствоваться только своей койкой.

Была и душевая, две душевых кабинки на почти девяносто человек. Горячей воды в кабинках не было, потому туда все равно никто не ходил. За душевой располагалась кухня – помещение, облепленное грязной, некогда белой плиткой, вотчина тараканов и местных синяков.
Это, пожалуй, было самое опасное место в «хостеле». Бухали там круглосуточно. Бухали, дебоширили, дрались, били посуду, нередко о голову собутыльников. Получить пером под ребро там было проще некуда. И Сергей заглядывал туда только в самых крайних случаях.

В воздухе плавало, переплетаясь, множество самых неповторимых ароматов. Они сливались, в итоге, в вязкую, густую, ощутимую кожей поволоку, которая висела повсюду, подобно туману.
Но проживание в хостеле стоило сущие копейки, и для Сергея в данный момент это было решающим фактором. Он согласился с суммой, заплатил за неделю и зашагал к своему месту.

Кинув сумку и куртку вслед за ней, Сергей уже собрался лезть на «пальму», как вдруг из полумрака нижнего яруса показалась белобрысая голова, а за ней, повозившись, вылез и сел на койку худощавый паренек – ее владелец.

– Здорово, сосед, – паренек протянул руку. – Будем знакомы?

– Ну, будем… – несколько замешкался Сергей, озадаченный такой прямолинейной манерой знакомиться.

– Тебя как звать-величать?

– Сергей, – ответил Сергей, пожимая неожиданно крепкую руку.

– Серега, значит. А меня Белый. Саша, – зачем-то добавил паренек и ощерился. Переднего зуба у Белого не было.

– Ты откуда, Серега?

– Издалека, – нехотя ответил Сергей.

– И я издалека! – обрадовался Белый. – Земляки, значит!

С этого момента начался в жизни Сергея его столичный период. С Сашей Белым они вскоре сблизились, и, хотя для обоих это была скорее вынужденная мера, стали хорошими друзьями.

Белый был из маленького городка у черта на куличках, откуда давным-давно сбежал, помотался по стране от Байкала до Питера и, наконец, осел в столице. Он сменил огромное количество случайных работ и подработок, и его опыт был сейчас очень на руку Сергею.

Ко всему прочему, Белый и теперь был в поисках подработки, и, покурив, они решили искать ее вместе. 

– Не, – объяснял Белый, сидя на подоконнике в коридоре и царапая ногтем по страницам газеты «Работа», – это лохотрон! Агентство, короче. Они тебя заманивают хорошей зарплатой и теплым местом. А когда придешь, то там будет сидеть хмырь в кабинете из сортира переделанного, впаривая всякую дичь. Таких контор сотни, если не тысячи.

– А если грузчиками куда? – неуверенно предложил Сергей, которому и думать было нечего о том, чтобы вот так сходу устроиться в столице на работу по специальности. А деньги в кармане угрожающе кончались, и не просто кончались, а грозили уйти в минус.

– Так… поглядим. Ну, во всякие «Пятерки» не советую. Ты там сдохнешь. Я один раз попробовал и на следующий день сбежал, лучше кирпичи на стройке весь день таскать. Кстати, о стройках! – Белый почесал свою белобрысую голову, перевернул несколько страниц и промурлыкал: – «Москва не сразу строилась».

– Но на стройках одни узбеки, – засомневался Сергей.

– Везде одни узбеки, – задумчиво протянул Белый, – а мы будем искать русскую бригаду. Желательно профессиональную.

Он снова полистал страницы, что-то подчеркнул ручкой и, отложив газету, посмотрел на Сергея и весело пропел:

– А мы монтажники-высотники, и с высоты вас шлем в пи*ду!

Конечно, в монтажники их никто не взял, никакого допуска на высоту у них не было, но работа и без того была опасной. Заключалась она в следующем.

Суровые мужики, болтаясь на ветру вдоль стен высотных домов нового столичного района, заделывали герметиком межпанельные швы. В обязанности же Сергея и Белого входило этот самый герметик им вовремя подавать. Для этого приходилось вывешиваться из окон и с балконов на головокружительной высоте и бегать по перекрытиям без всякой страховки с тяжелыми ведрами в руках. Правда, платили им за это более чем хорошо, и через какое-то время парням удалось выбраться из проклятого хостела, сняв на двоих небольшую комнатушку. Начиналась эра коммуналок.

Не сильно знакомому с бытом коммунальных квартир Сергею вскоре стало ясно, что в полутемных коридорах, общих кухнях, за дверьми малюсеньких комнат люди сходят с ума целыми семьями. Это было немудрено, если живешь с женой и двумя детьми на двенадцати квадратных метрах, ведешь непрерывно войну с такими же озлобленными соседями за каждый глоток воздуха и понимаешь, что тебе никогда не выбраться из этих стен, что тебе до конца жизни предстоит чистить плиту, загаженную соседским супом, и этот обшарпанный потолок и есть потолок твоей скудной жизни.

Куда бы ни заезжали во время их совместного проживания Белый с Сергеем, везде они встречали пять типов людей, обитающих в коммуналках. Первым типом была семья, включающая в себя апатичного, опустошенного мужика-работягу, остервеневшую, как правило, толстую тетку-жену и несколько неопрятных, малолетних спиногрызов. Вторым обязательным постояльцем была одинокая старая дева, тихая, с маленькой собачкой или с кучей кошек, которые везде постоянно ссали. Должна была присутствовать вредная бабка, разной степени адекватности. Самым нормальным типом жильцов считались студенты или такие же, как они, рабочие, для которых коммуналка являлась лишь временным пристанищем. Еще имелся местный алкаш, неустанно писающий мимо унитаза, и какой-нибудь странный, но колоритный мужик, живущий затворником. Два последних типа могли совмещаться.

Однажды соседом Сергея и Белого оказался моряк дальнего плаванья. Он проживал в коридоре и спал в его полутемном углу. По какой-то причине его престарелая мать не пускала сына в свою комнату, и моряку приходилось жить в углу между тумбочкой с общим телефоном и старым, непонятно чьим велосипедом. Иногда он заходил к парням посмотреть старый телевизор и потравить свои моряцкие байки.

Тем временем дорожки Сергея и Белого начали расходиться. Случилось это, прежде всего, из-за того, что социальный статус парней постепенно начал расти, и им больше незачем было ютиться в одной комнате. Вдобавок Белый решил остаться в строительной сфере и принялся упорно карабкаться к ее высотам, тогда как Сергей не оставлял попыток найти работу по специальности и начал добиваться в этом некоторых успехов. Вскоре парни разъехались, обзавелись более-менее комфортабельным жильем, но общаться не прекратили. Собирались за рюмочкой-другой, вспоминая свою бродяжью жизнь и путешествия по маргинальным окраинам столицы.

Некоторые успехи Сергея на тот момент выглядели примерно следующим образом. Вначале ему стали попадаться небольшие, частные заказы, связанные с версткой и графическим дизайном. Они давались ему сравнительно легко, и Сергей увеличил их численность, а вместе с ней трудоемкость в их исполнении. Он старался брать заказы все сложнее и сложнее, что было необходимо для собственного развития. Постепенно он обзавелся необходимой техникой, создав в свой комнате маленькую графическую студию. А собрав довольно увесистое портфолио, решил устроиться на работу официально.

Вскоре, впрочем, Сергей об этом пожалел. С его опытом работы его готова была принять теперь любая контора. От доморощенных девочек-дизайнеров он отличался тем, что имел настоящие художественное образование, мог что угодно отрисовать просто от руки, а не гнуть линии на мониторе.

Но радость Сергея была преждевременной. Работа в офисе оказалась обычным конвейером по производству бесконечных примитивных этикеток, дурацких буклетов, календарей и логотипов для никому не известных фирм по продаже, например, унитазов. А еще Сергей все чаще с тоскою вспоминал мужиков-строителей, их искренность и простоту, сравнивая с лицемерием и подлостью офисных работников.

В один прекрасный день Сергей набрел в интернете на объявление о том, что в студию «Арт-макет» требуется макетчик, и решил позвонить, даже не подозревая, что злополучный звонок перевернет все его планы на жизнь. Станет тревожным звоночком перед ураганом, который вновь унесет его далеко-далеко от этих мест. Именно там Сергей встретил Анну.

К тому моменту, он уже около полугода работал в «Арт-макете» и, имея в связи со своей специальностью колоссальный опыт, считался ценным сотрудником. Сказать, что работа ему нравилась, значит не сказать ничего.

Сергей был абсолютно свободен, распоряжался своим временем, как ему было угодно, ни перед кем не отчитываясь, а заработанные деньги он попросту не знал, куда девать. В конце концов он снял приличную, если не сказать больше, квартиру недалеко от центра и основательно пополнил гардероб.

Анну он заметил сразу, как только она появилась в их студии. Хрупкая, стройная, светловолосая девушка с голубыми глазами. Почти девочка, намного младше Сергея, она была студенткой-первокурсницей политехнического университета, а здесь лишь иногда подрабатывала, когда позволяло время, выполняя разные несложные поручения, связанные с покраской незначительных деталей макетов.

Не сказать, что она сразу вскружила Сергею голову, да и он уже давно перестал быть восторженным юнцом, но он все чаще отрывал глаза от своего заваленного грудами пластика рабочего стола, чтобы найти ее взглядом среди работников.

Но вот после сдачи очередного коммерческого макета, над которым вся мастерская корпела уже несколько месяцев, было принято справедливое решение вознаградить сотрудников за труды совместной попойкой в теплом, домашнем кругу. Смели со столов картонные и пластиковые обрезки, сдвинули их вместе, сбегали в магазин.

Вокруг на стеллажах громоздились друг на друга миниатюрные домики, мосты, аллеи с фонарями и даже целые улицы, между бутылками и рюмками стояли маленькие автомобили, кареты и лошади, которые в спешке забыли убрать. Все это вместе с неярким светом настольных ламп добавляло уюта. 

Сергей изрядно захмелел, на что, как он сам считал, имел полное право, так как львиная доля работ над макетом была выполнена как раз им, и все с большим интересом поглядывал на Анну. Но подсесть к девушке он осмелился только ближе к вечеру, когда все коллеги в изрядном подпитии разбрелись по мастерской и на них никто не обращал внимания.

Задав пару дежурных вопросов, узнав, что ее зовут Анной, и представившись сам, Сергей приумолк. Разговорить девушку оказалось делом не простым. Она лишь застенчиво улыбалась, глядя в сторону. Складывалось впечатление, что Анна стесняется того, что ей оказали внимание. Как позже выяснилось, так оно и было.

Анна росла тихим домашним ребёнком. С детства она предпочитала шуму города каникулы в деревне у бабушки, где целыми днями могла возиться с цыплятами, курами и любимой козой. Школьная популярность также обошла ее стороной, да она ее и не искала, ей вполне хватало единственной лучшей подруги, мамы, бабушки и козы для того, чтобы её мир был самодостаточным. Там она пряталась, все чаще сталкиваясь с непониманием в окружающем её большом, настоящем мире, в котором Анна чувствовала себя гадким утёнком. Приехав же учиться из провинции в столицу, столкнувшись с её бескомпромиссными законами, она вдруг осознала, что прятаться больше некуда, и замкнулась окончательно. Опыта общения с противоположным полом Анна не имела совсем, оттого растерялась, когда Сергей уселся рядом с ней.

Позже эти черты её характера больше других вызывали в Сергее нежность, граничащую порой со странной, почти братской любовью. Её незащищенность, доверчивость, даже детскость (мнение Сергея, на которое Анна очень обижалась, стараясь выглядеть для него старше, чем она есть) не оставили бесчувственной его запылившуюся душу, и Сергей однажды, в раздумьях катая по столу свой желудь-талисман, решил, что нынешняя его жизнь более всего подходит под описание того метафизического дома, который ему так долго не удавалась найти.

Но всё это было позже, а в тот день Сергей был рад уже тому, что выцыганил у Анны телефон и координаты ее социальных сетей.

Дальше их отношения развивались легко и непринуждённо, сами собой. Они встречались в маленьких, уютных кофейнях, гуляли по засыпанным листвой аллеям, а через какое-то время Анна переехала к нему.

«Быть может, то самое пресловутое “Далеко” кончается именно здесь?» – все чаще думал Сергей, подходя вечером к дому.

«Дуб, с которого скатился мой желудь, дом в старой части города, общаги, хостелы и коммуналки – все это, действительно, далеко за спиной. – Сергей смотрел на теплые окна их с Анной квартиры. – А наши окна близко, вот они, окна!»

Он звонил в дверь, и Анна бежала ему открывать, помогала снять куртку, сетовала, что хотела пожарить к ужину котлеты, но сожгла их. Сама себя обвиняла в том, что она ужасная хозяйка, и сама же норовила от этого разрыдаться, уткнувшись лицом в его плечо. Он гладил её по голове и думал, что счастлив, если бы не относился с подозрением к таковому явлению, как это самое счастье.

Анна училась и реже появлялась в мастерских «Арт-макета». Сергей работал, устраивая себе по желанию выходные дни. Квартира позволяла им жить, не стесняя друг друга, и хронически уставший от общего жилья Сергей мог спокойно поработать над своими творческими проектами в отдельной комнате. На его письменном столе, рядом с ноутбуком, сидела игрушечная собачка, подарок Анны, хитро поглядывая на него.

Жизнь казалась безоблачной, но столичный дворник уже вышел на улицу, чтобы вымести лишний мусор из города.

Анна стала меняться. Сергей не обратил на перемены внимания, списав их на обычную акклиматизацию к большому городу. Да и перемены происходили сперва незначительные, но вскоре их уже нельзя было не замечать. Все чаще по вечерам, когда он приходил домой, Анны там не оказывалось. Она появлялась много позже, раскрасневшаяся, весёлая, объясняя свое отсутствие встречей с подругами. Встречи эти порой растягивались и на всю ночь, но пока она, по крайней мере, его предупреждала.

Сергей всегда был рад подарить Анне новое платье, косметику или другие женские мелочи, и она заказывала их, как правило, в интернет-магазинах. Но в последнее время поток доставляемых товаров вдруг стал стремительно расти. Сергей, конечно, знал, что у Анны есть собственные деньги, и это его ничуть не волновало, есть и есть, его настораживало другое. Косметика уже заполнила собой все шкафчики и полки в ванной, оттеснив скромный рыльно-мыльный набор Сергея на периферию, а позже принялась расползаться из ванной и в другие комнаты. Что касается новых платьев Анны, то их Сергей не видел вовсе. При нём она платьев не надевала, а уходила в них только гулять с подругами.

После работы Сергея теперь ждал пустой дом, гора грязной посуды в раковине и надкусанные куски пиццы по всей квартире. Сергей поймал себя на мысли, что не хочет возвращаться домой. Он так и поступил, засидевшись на работе почти до утра, а вскоре это вошло у него в привычку.

Первый скандал разразился как раз из-за немытой посуды. Вернувшись домой раньше, он застал Анну в кровати и с телефоном в руках; последнее время, когда он приходил, она уже спала.

– Быть может, ты начнешь за собой посуду мыть? – спросил устало Сергей. – Об уборке я уже не прошу. Почему я должен мыть её за тебя?

– Там и твоя посуда есть, – Анна даже не оторвалась от телефона.

– Нет, Аня, там нет моей посуды. Если ты не заметила, я завтракаю, обедаю и ужинаю на работе.

– Хорошо, помою, – Анна продолжала улыбаться в экран.

– Вот иди и помой.

 Сергей почувствовал, как из глубины поднимается, пузырясь, тёмная волна бешенства.

– Сказала, помою. Отстань! – Она всё же вскинула на него глаза, но не двинулась с места.

Тогда Сергей шагнул к ней, ухватил за запястье и выдернул из-под одеяла.

– Живо.

 Он заскрипел зубами, едва сдерживая себя, чтобы не потащить её на кухню за шиворот пижамы.

Но он тут же в изумлении отпустил её. Невероятно, но Анна стояла перед ним и улыбалась. Улыбалась холодно и мстительно. Такой он её никогда не видел. Она развернулась и молча вышла на кухню, а Сергей сел на краешек кровати, перевёл дух и успокоился. Затем он достал телефон и набрал номер Белого:

– Сань, привет! Ты дома? Я заеду?

У Белого он провел двое суток. Время прошло, как в тумане. Друзья просыпались, шли на кухню, выпивали, о чем-то спорили или договаривались и опять валились спать. Наконец, отведя душу, Сергей отправился домой.

Дома его встретила притихшая Анна. В квартире было прибрано, из кухни чем-то приятно пахло. Сергей прошёл в ванную, умылся и почистил зубы, после двухдневной пьянки во рту будто кошки насрали. Он посмотрел в зеркало, оттуда на него уставился небритый тип с всклокоченными волосами. Сергей криво ухмыльнулся, открыл шкафчик в поисках пены для бритья и тут заметил, что Анна стоит в дверях, прислонившись плечом к косяку.

– Прости меня! – едва слышно попросила она.

Сергей уже простил. Он обнял её и прижал к себе.

Но идиллии хватило ровно на пару дней, и всё началось с новой силой. Скандалы, придирки, всё чаще Анна ночевала у подруг или не у подруг, Сергей не знал, трубку она уже не брала. Сам Сергей, оставаясь один, всё чаще стал прикладываться к бутылке. Сон никак не шёл, и он бродил по ночам из угла в угол по пустой квартире. Финал стремительно приближался.

Проспав весь день после бессонной ночи, Сергей проснулся уже под вечер. Сквозь приоткрытую дверь своей комнаты (Сергей ночевал здесь на диване, с Анной они уже давно не спали вместе) он услышал, что она только что пришла и собирается куда-то вновь.

Сергей вышел в прихожую и присел на корточки:

– Аня, нам надо поговорить.

– Говори.

Она красилась перед зеркалом.

– Так больше продолжаться не может.

– А что тебя не устраивает? – спросила Анна, подводя карандашом глаза.

Сергей почувствовал, как внутри вновь начинает бурлить, закипая, чёрная волна. Но вдруг, к его изумлению, кто-то выключил газ, пинком разбросал костер под котлом, и волна мгновенно остыла, наступил полный штиль.

Дальше он наблюдал всё как будто со стороны.

– Уходишь? – буднично спросил он.

– Да.

– Совсем?

– А тебе бы хотелось? – язвительно спросила Анна.

– Ну, я думаю, что тебе есть куда и к кому пойти.

 Сергей посмотрел на свою, висящую на вешалке куртку, и отметил, что замок на правом рукаве начал заедать.

– Есть. Конечно, есть! – Анна резко повернулась, на её лицо наползала прежняя злобная улыбка.

Сергей с изумлением заметил, что глаза её потемнели, зрачки сузились, а лицо будто бы вытянулось вперед.

– Ты меня не замечаешь, с работы своей не вылезаешь, а мне мужик нужен! – продолжала шипеть Анна.

«Мышь!» – чуть было вслух не выпалил Сергей. Она сейчас была похожа на маленькую злую мышь. Глазки уменьшились и потемнели до черноты, мордочка вытянулась, во рту стучали мелкие острые зубы. Того и гляди  покусает.

Анна замолкла и с удивлением посмотрела на Сергея, который, в свою очередь, ошарашенно глядел на неё. По всему было видно, что ошарашен он вовсе не сказанным ею, а чем-то другим, ей незаметным. Она потопталась в нерешительности, но, так и не дождавшись ответа, взяла сумочку и открыла дверь. В дверях Анна обернулась.

– Я за вещами позже заеду, – сказала она и вышла в подъезд.

Сергей ещё немного посидел в прихожей, затем прошел в комнату, достал из шкафа бутылку виски, налил рюмку и выпил, подумал и выпил ещё. Затем он взял телефон, набрал номер «Арт-макета» и сказал, что увольняется, объяснив происходящее семейными проблемами. На вопрос, куда ему перечислить остатки зарплаты, он назвал номер Анны. С минуту постояв в раздумьях, Сергей достал свою дорожную сумку, запихал на дно ноутбук, накрыл его ворохом одежды, покосился на игрушечную собачку на столе, поразмыслил и запихал следом и её.

Через час Сергей курил на тех же ступенях вокзала, что и год назад. Дождь еще не начался, но воздух уже стремительно сырел.

– И далеко ты теперь? – спросил Белый, тоже закуривая.

– Далеко.

– Понятно, – понимающе кивнул тот.

Сергей отдал ему ключи, чтобы друг забрал вещи, которые еще оставались в его бывшей квартире.

– Ну что, пока, бродяга? – Сергей выбросил окурок. – Приедешь в гости?

– Туда, где «далеко»?

– Туда, «когда далеко»!

Друзья рассмеялись и обнялись.

Подходя к вагону, Сергей, вместе с билетом, выудил из кармана остатки своей наличности и пересчитал. Оставалось негусто, но всё же Сергей надеялся, что ему удастся арендовать себе угол хотя бы на неделю вперёд.

***

Щенок сидел под деревом во дворе, задрав голову и высунув язык, он следил за тем, как с веток один за другим срываются листья и, падая, кружатся в воздухе. Дерево было очень высокое для маленького щенка, и вскоре у него затекла шея. Тогда он встал и по-хозяйски обошёл периметр огорода. Так он делал каждый день, считая патрулирование территории своей прямой собачьей обязанностью. Он и чувствовал себя теперь взрослой и грозной, сторожевой собакой и, несмотря на то, что трава во дворе скрывала щенка вместе с ушами, старался идти с гордо поднятой головой. Нарушителей спокойствия он почти не встречал, попадались, конечно, ящерицы, но поймать их не удавалось, реже попадались лягушки. Однажды на перекладину забора уселась большущая ворона и закаркала на щенка. Щенок разозлился и какое-то время бегал вдоль забора, отчаянно тявкая. Ворона же продолжала каркать и насмехаться над бестолковыми щенячьими потугами, пока ей не стало скучно, и она не улетела.

Тявкать – тоже было обязанностью щенка. Но тявкать во дворе, кроме как на ворон и лягушек, было решительно не на кого. Если же подойти к забору, отделяющему огород от улицы, протиснуть зад под штакетником и расположиться на крыльце, то для щенка открывались богатые перспективы.

По улице бродили, озабоченно кудахтая, куры, козы задумчиво жевали траву, иногда пробегали разноцветные кошки, а под вечер с пастбища возвращались большие и рогатые коровы. Коров маленький щенок опасался и лаял на них только издалека, но за курами и козами гонялся без стеснения. Правда, однажды соседский козел Борька, которому уже поперек горла встал косолапый и шумный нахал, угрожающе опустил рогатую голову и шагнул в направлении щенка. Удирая от козла, щенок застрял под забором, оцарапал спину, оставив на штакетнике пару клочков шерсти, и больше Борьку не задирал. Когда ему надоедало бегать за курами, щенок принимался валяться в пыли на дороге. Тогда хозяин ворчал на него и на кровать щенка не пускал.

Однажды к хозяину приехал его друг Влад, тогда щенок, улучив момент, украл у Влада кроссовок и спрятал за баней в кустах. Влад и хозяин долго ругались, но кроссовка так и не нашли, сегодня щенок проверил кусты, и кроссовок был по-прежнему там.

Иногда они с хозяином ездили на электричке в город, в непонятное место, которое хозяин именовал работой. Там хозяин куда-то уходил, оставляя щенка с местными девушками, которые тискали его и кормили неизвестными лакомствами. Щенку нравились такие поездки, нравилось внимание людей «на работе» и просто в городе. Электрички он тоже любил. Забравшись на колени к хозяину, он ставил передние лапы на резиновую окантовку окна и наблюдал, как мимо плывут деревни и полустанки, поля и речушки, желтые, сыплющие листьями, леса.

Но больше всего он любил их совместные с хозяином деревенские вечера. Хозяин топил печку, огонь весело трещал в ее кирпичном брюхе, и становилось тепло. Тогда хозяин открывал заслонку и подолгу смотрел на огонь, задумавшись, а щенок подползал под его руку и тыкался в неё мокрым носом. Хозяин отвлекался и, улыбаясь, гладил щенка, а щенок старался перевернуться на спину, чтобы ему почесали живот.

Дверь скрипнула, и хозяин, достав сигарету, присел рядом на крыльце.

– Ну что, Гармошка, нравится тебе здесь?

Конечно, щенку здесь нравилось. О чем тут спрашивать? У него был настоящий хозяин, самый настоящий дом, своя миска и подстилка из старой шубы. Был даже старый резиновый тапок, который ему разрешалось безнаказанно грызть. Время его недавних тревог уходило, и наступало нехитрое собачье благополучие.

***

На улице было зябко и моросил мелкий дождь. Сергей взъерошил мокрые волосы и огляделся. Серый перрон станции, редкие пассажиры будничной послеобеденной электрички, Гармошка спряталась под лавкой от дождя.

Интернет в деревне пропал еще вчера, заказы повисли в воздухе, и необходимо было ехать в город, чтобы решить этот вопрос. Вчера же Сергей побродил по дому, маясь от безделья, достал из угла бас-гитару и, сыграв пару партий, которые помнил, убрал инструмент на место, решив, что басист из него никакой. Тогда он вышел в огород, закурил, и взгляд его упал на приземистую, черную от копоти постройку. В баню Сергей ещё не заходил, но это упущение давно пора было исправлять, учитывая то, что импровизированный летний душ, собранный Сергеем из всякого хлама, совсем перестал отвечать на сезонные требования.

Некоторый опыт в банном деле у Сергея имелся, но с баней по-черному он сталкивался впервые. Строение оказалось совсем крошечным и освещалось огарком свечи в граненом стакане. Решительно всё здесь покрывал толстый слой сажи. Стены, потолок, единственное окошко – сажа была везде. Хлопьями она висела на паутине по углам.

– Как здесь мыться-то вообще? – недоуменно пробормотал Сергей, заглядывая в котёл для горячей воды. Но внутри котёл оказался чистым, только чуть тронутым ржавчиной. Лавочки тоже нуждались лишь в незначительной уборке.

Сергей позвонил Владу и, пользуясь его сомнительной инструкцией, натаскал в баню воды, наколол дров и, запихав их в топку, чиркнул спичкой. Когда дрова разгорелись, Сергей прикрыл дверь и уселся в огороде, со стороны наблюдая за происходящим.

Через какое-то время из бани повалил дым. Дым выходил не через трубу дымохода, которой не было в принципе, а сочился прямо через крышу и через все доступные ему проемы. Сергей не на шутку перепугался, создавалось впечатление, что баня внутри уже вся объята пламенем, и вот-вот оно вслед за дымом вырвется наружу. Но, прильнув к мутному стеклу маленького окошка, сквозь плотную пелену он увидел, что огонь не пожирает лавочки и стены, а мирно подмигивает из топки печи.

Через какое-то время задымление сошло на нет, последние угли вспыхнули и погасли, а Сергей, раздевшись, решился, наконец, войти в парилку. Дыма внутри действительно не было, температура стояла вполне сносная, и Сергей, зачерпнув из котла горячей воды, с размаху опрокинул полный ковшик на камни печурки. Печь буквально взорвалась облаком обжигающего пара, плюнув в ответ брызгами кипятка. Парилка мгновенно наполнилась раскаленным туманом, который заставил Сергея, согнувшись пополам, пулей вылететь в крохотный предбанник, захлопнув за собой дверь.

Немного отсидевшись там, растирая обожженные уши, Сергей, наконец, осмелился опять сунуть нос в парилку. Температура там немного упала, а туман рассеялся. Тогда Сергей, прихватив припасенное заранее ведро колодезной воды и все так же пригибая голову, снова полез внутрь. 

Экспериментов с печью он больше не проводил, а напротив, время от времени, выливая на голову ковш ледяной воды, радостно матерясь и фыркая, приступил к непростому в данных условиях процессу соблюдения личной гигиены. И хотя Сергей больше перемазался в вездесущей саже, чем вымылся, он все же решил, что в бане по-черному куда больше обаяния, чем в обычной, а если приноровиться, то и некоторые неприятные особенности вполне можно пережить.

В ту ночь он спал как убитый, а проснувшись и позавтракав молоком и вареными яйцами, купленными у соседей, Сергей и Гармошка засобирались в город.

Дожидаясь электрички под уныло моросящим дождем, Сергей совсем заскучал, предвкушая впереди час дороги, когда нечем будет заняться, кроме изучения тоскливых осенних пейзажей, но внезапно он услышал за спиной голос и слово «Здравствуйте», а Гармошка потянула поводок куда-то назад.

Обернувшись, он лицом к лицу столкнулся с рыжей девушкой, той самой, которую не так давно видел в ветеринарной клинике.

– Здравствуйте! – еще раз повторила она и улыбнулась. – Я почему-то знала, что еще раз вас встречу. Вы меня помните?

– Здравствуйте, – удивленно уставился на нее Сергей. – Да, я вас помню, откуда вы здесь?

– У нас здесь бабушка живет, ездили навещать. Меня Тася зовут, – девушка по-мальчишечьи протянула Сергею руку, – а это Матвей, Мотя, – кивнула она на песика, который старательно обнюхивал Гармошку. – Вы здесь по делам? Грибов я у вас не вижу.

 – Нет, мы с Гармошкой здесь живем, – Сергей мельком взглянул на грунтовую дорогу, по которой они недавно пришли, и добавил: – Недалеко.

– Недалеко, – задумчиво повторила Тася, а затем встрепенулась. – Недалеко – это хорошо, можно будет чаще встречаться. Какое интересное имя у вашей красавицы, расскажете по дороге мне историю его происхождения?

Электричка неслась в сторону города, но путь больше не казался долгим. Он стал слишком близким, всего лишь час. Совсем близко, совсем недалеко.

Девушка напротив смеялась над его историей и историей Гармошки, а под их ногами возились щенок и ее маленький песик.

Своя земля

Сергей погладил желудь пальцами, опустил в ямку у забора, присыпал землей и повернулся к дому. Сгущались ранние осенние сумерки, и вокруг стояла удивительная тишина, от которой внутри становилось спокойно. Было слышно, как с веток падает каждый листок и ложится в траву, шурша, словно кто-то невидимый бродит рядом.

Так было когда-то очень далеко в осеннем лесу, где Сергей пил вино и желудь с огромного дуба скатился к нему в ладонь. И только теперь нашел свою землю.

Сергей смотрел на дом, на тускнеющую за ним полоску заката и думал над тем, что, быть может, случайностей не происходит вовсе. Все заранее известно, как концовка в старой, прочитанной когда-то книге. И сколько бы ты ни вырывал из нее страниц, ни переписывал сюжет, конец всегда будет одним и тем же. Потом, дальше будут новые главы и новые тома, но это будут уже другие книги, до которых пока далеко. В этой осталась последняя глава, прочтешь ее, захлопнешь обложку, и старая книга рассыплется в руках, а пожелтевшие листья ее страниц разлетятся по ветру.

Запомнится только финал, а пути, приведшие к нему, не так и важны. Буквы и слова, события и поступки автор волен менять местами на свое усмотрение, но в конце концов ему придется поставить точку. И к этой финальной точке стремится все повествование.

Сергей вспомнил, как желудь упорно катился в один из дальних углов столешницы, невзирая на препятствия, оказавшиеся у него на пути, и криво усмехнулся.

Где-то за лесом прощально прогудел поезд, Сергей вошел в дом и сел на кровать. Щенок мирно спал у его ног на своей подстилке из старой шубы, но, когда вернулся хозяин, заворчал и, зевая, проснулся. Он косолапо подошел к своей миске, обнюхал ее и, вернувшись обратно, снова уселся у ног.

Сергей посмотрел на щенка, раздумывая над тем, что и он приложил лапу к тому, что сейчас они оба оказались в маленьком доме на краю леса посреди листопада. Не устрой щенок кавардак в съемной квартире – ничего бы не случилось. Ничего бы не произошло, если бы Сергей не встретил Влада, выходя из вокзала. Если бы не вернулся в этот город из столицы. Можно сколько угодно ворошить события в памяти, искать в ней первую страницу книги, с которой все началось, но ее давно унес ветер далеко-далеко отсюда, и неясно, где теперь этот изначальный листок.

Влад говорил, что желающие приобрести этот дом не выстраиваются перед ним в очередь. Постепенно мысли Сергея из абстрактного потекли в более прагматичное русло. Да, место для дачников не слишком удобное, следовательно, друг не заломит цену за эту избушку, и, хотя денег у Сергея пока не было, с Владом они всегда смогут договориться.

Сергей выглянул в окно, единственный фонарь на их улице погас, на ночь их выключали, и вместо него рассыпались по небу близкие осенние звезды. Лес притих, молчаливо и загадочно деревья обступили их затерявшееся в темноте жилище, ветвями, словно пальцами, касались они шифера крыши и рыжего мха на нем.

– Гармошка, а давай купим этот дом? – Сергей вопросительно посмотрел на щенка, как будто ожидая ответа. Но щенок не ответил, он только радостно смотрел на хозяина и вилял хвостом, безмерно ему доверяя.

Сергей замолчал, взял щенка на руки и потрепал за ухом. В доме было тепло, в печи уютно потрескивали дрова, неяркая лампа мягко светилась под потолком. У окна сидели щенок и его хозяин, а за окном, и далеко, и близко, все так же падали листья и оставались лежать на земле.