Если завтра наступит

Амайа открыла глаза и сразу мысленно погрузилась в сладостный перебор всего увиденного во сне. Лицо от улыбки просветлело, как вечернее небо, ведь она явственно представила, что за несколько секунд до пробуждения была с любимым и что он, прежде чем исчезнуть в тумане норвежского леса, передал ей нечто важное взглядом: то ли внушая трепетную надежду, то ли прощаясь навсегда. 

Лицо женщины стало серьёзным, она вспомнила, какой сегодня день и, на цыпочках подкравшись к кроватке дочери, долго не решалась прервать её сон: вдруг малышка в это самое время тоже общается с отцом? что если он и ей передаёт что-то очень важное? наверняка любимый знает больше, потому как он где-то там и, возможно, они скоро встретятся.

Амайа осторожно поправила одеяло и тихо подалась назад, стараясь в утренних сумерках не задевать мебель. Но она всё же натолкнулась на кресло, и там вдруг зашевелилось что-то массивное, заставив женщину с криком шарахнуться в сторону. Дочь Эйко проснулась от шума и привстала на кровати. Она увидела, что, подобно огромной черепахе, в своём любимом кресле сидит бабушка – в пальто, шапке, с рюкзаком за спиной, судя по всему, она дремала тут достаточное долгое время.

– Фуф, напугала меня, я уж думала началось, – басовито произнесла бабушка Кам.

– Мам, это тебе самой разве можно так пугать? Что за вид? – запричитала Амайа, ещё не оправившаяся от испуга.

– Глупая, так и проспать можно. Я с вечера уже готова. Видишь, собрала всё самое ценное.    

– Ты думаешь, это пригодится? – В голосе Амайи появились грустные нотки, казалось, она сейчас заплачет.

– Опять ты начинаешь, – осекла её бабушка. – Я же сказала, просто так им не дамся. У меня план. В любое время одинаковые ценности.

– Звучит как метафора. Это ты в прямом смысле? Кому нужны бриллианты, если всё разом исчезнет? – Раздражение Амайи нарастало.

– Всё, хватит! – выкрикнула бабушка и заткнула уши берушами.

Женщины, в сущности, любили друг друга и оберегали не только от неосмотрительных действий, но даже от мыслей подобного рода. Их ссоры, наверное, происходили из-за взаимной навязчивой опеки: сначала со стороны бабушки Кам по отношению к Амайи и Эйко, потом Амайи к Эйко и бабушке. Только маленькая Эйко любила всех тихо, без надрыва.

Между тем волноваться было из-за чего. Почти все подруги по бассейну, который Кам посещала последние десять лет, заморозились. Особенно Камтосковала по Медоке, с которой её связывало детство. Обе женщины были родом из одной деревни Синдзё префектуры Окаяма. Их дома постоянно засыпа́ло песчаными бурями, и девочки, помогая взрослым, часто отвоевывали жизненное пространство у песка, выгребая его из хижин самодельными корябками, совками, мётлами. Пресная вода в Синдзё была привозная и экономилась, поэтому, оказавшись в большом городе, подруги сразу полюбили прохладный блеск панельных домов и гладкость пластика, даже бетон не показался им грубым и серым. Фонтаны, искусственные пруды и бассейны стали для Кам и Медоки любимыми местами отдыха на долгие годы. 

Они выходили замуж, рожали детей, разводились – из этих, то ли значительных, то ли ничтожных в мировом масштабе событий, складывалась жизнь обеих. Неизменной оставалась только дружба Кам и Медоки и их откровенные беседы на плавательной дорожке, вызывающие недоумение у пловцов-одиночек, наматывающих километры ради рельефной мускулатуры. Впрочем, две головки в смешных резиновых шапочках, медленно перемещающиеся от одного бортика к другому, не нарушали общей идиллической картины. Поэтому, когда Медока заморозилась, Кампочти сразу перестала ходить бассейн, похоронив подругу вместе с воспоминаниями о детстве.

Амайа раскрыла жалюзи, тяжело вздохнув, опять закрыла – огромная афиша на фронтоне противоположного дома словно кричала, во всяком случае, взгляд от неё было тяжело отвести: «РАЗУМЕД вам поможет. Приведи с собой третьего – и получи третью заморозку в подарок!». Рядом фото жизнерадостных, улыбающихся людей.

«Боже, – подумала вновь женщина, представив жуткую картину. – Разве я могу свою мать, себя и дочь подвергнуть мерзкой экзекуции, да ещё попытаться на этом сэкономить?» У входа в клинику «Разумед», как всегда, собралась очередь, и Амайа поспешила успокоить себя мыслью о том, что люди просто хотят сдать анализы. К тому же дверь учреждения была заперта, в окнах не горел свет. В голову Амайи вновь поползли нехорошие мысли.

– Мама, – окликнула её девочка.

И женщина будто очнулась. Засобиралась. Стала выкладывала из комода вещи, раскрыла шкаф и стала что-то искать. Не найдя, направилась в гардеробную, где в коробках из Икеа хранился разный хлам и вещи, давно вышедшие из моды, даже детские самой Амайи. Рука старой Кам не поднималась всё это выбросить.

С растерянной улыбкой на лице женщина вернулась в комнату, прижимая к груди демисезонный детский комбинезон, тот, что носила в детстве: болоньевый, плотный, с капюшоном, – он пригождался для любой непогоды.

– Что за барахло? – проворчала старуха.

Не обращая внимание на её слова, Амайапринялась собирать девочку.

– Совсем с ума сошла, – упорствовала Кам, – зачем ей твой старый комбинезон? Его ещё твой отец покупал, помнится.

У Амайи был собственный план по спасению, да и в последнее время она не воспринимала матьсерьёзно, поэтому продолжила сборы. Но она вдруг услышала что-то похожее на всхлип, повернулась и увидела, что у старой матери исказилось лицо: Камстала похожа на Эйко, обиженную и готовую к рыданию, присущему маленьким детям – с переходом в отчаяние. Сердце женщины дрогнуло, она всплеснула руками. Будто пытаясь избавиться от колдовского наваждения, бросилась к матери и стала целовать её, сбивчиво одаривая ласковыми эпитетами.

Это было похоже на прощание. Слова лились, словно селевой поток, из уст Амайи. Всё, что она так долго держала в себе, вдруг вырвалось наружу и устремилось, подобно полноводной реке. Эйкостояла посреди комнаты в смешном скафандре, как кукла-неваляшка, и молча смотрела на происходящее.

Кам рывком вытащила беруши и, будто очнувшись от обморока, не разбирая слов дочери, промолвила: «Если завтра наступит…»

В это самое время стало совсем темно, солнце так и не появилось в то утро; стёкла в окнах задрожали от сильного напора неожиданно откуда-то появившейся огромной волны. Небоскрёб стал похож на бумажный кораблик, который подхватило течением и понесло в открытый океан. Стёкла сначала разом потрескались, потом лопнули под напором водной массы, вслед за тем и сама вода, тёмная, как венозная кровь, заполнила пространство. Корпус дома начал разламываться на куски, и людей, находящихся в нём, понесло в развёрстую бездну, будто в открытый космос.

– Мама! – только и успела произнести Амайа и лишилась чувств.

Лице своё скрывает день:

Поля покрыла мрачна ночь;

Взошла на горы чорна тень;

Лучи от нас склонились прочь;

Открылась бездна, звезд полна;

Звездам числа нет, бездне дна.

М. В. Ломоносов, «Вечернее размышление о Божием Величестве».

– Мама, – пролепетала Эйко и попыталась шевельнуться в глубокой луже. Её руки и ноги сковала липкая грязь. Никто не знал, сколько прошло времени с момента катастрофы: может, день, неделя, а может, несколько минут. Глаза девочки устремились в фиолетовое небо, и первое, что она увидела, – звёзды. Ей подумалось: вот это и есть тот самый далёкий космос, что выглядел таким пугающим раньше, а теперь оказался близким. 

Эйко ещё раз окликнула маму и бабушку, но ей никто не ответил, и она поняла, что они улетели дальше, чем она; наверное, там, на какой-то звезде, ждут свою Эйко; она обязательно с ними встретится, вот только не знает как, потому что у неё нет сил даже подняться. Эйкозакрыла глаза и провалилась в вязкий долгий сон.

Девочка видит во сне лес, влекущий её изумрудной зеленью и запахом ландышей. В туманной дымке появляются оба родителя – отец и мать, они держатся за руки и улыбаются. Лица их светлы, и оба счастливы – они воссоединились. Эйко хочет подойти к ним, но что-то похожее на большой овраг мешает ей, она делает шаг, другой и… падает.

Эйко открыла глаза и удивилась бирюзовому небу, да ещё и с солнцем в зените. День всё-таки настал. Она встала и оглянулась, но ничего не обнаружила: ни леса, ни небоскребов – вокруг только пустошь, образовавшаяся из глины и грязи селевых потоков.

Она присела от головокружения, потом собралась с силами и вновь поднялась. Комбинезон оказался на удивление прочным, хоть и разорвался в нескольких местах, но всё же спас её от сильных повреждений – девочка отделалась всего лишь парой царапин. Шатаясь, хлюпая ботами по жиже из песка и грязи, она сделала несколько неуверенных шагов, подобно космонавту, высадившемуся на другой планете. И вдруг увидела, ей показалось, что сон продолжается, каким-то образом мешаясь с явью, – на краю практически бескрайнего поля земля разверзлась почти на километр, будто бисквит разломили наполовину, и образовался огромный овраг, оттуда лился тонкой струйкой слабый свет. Девочка подошла к самому его краю и стала свидетелем странной картины.

В глубине, как в шахте, будто по линейке ровно, сидели люди за странными аппаратами и, напряжённо всматриваясь в пятна света, образуемые точечными светильниками, передвигали что-то вроде брезентовой ткани. Людей разделяла дистанция около одного метра, возле каждого аппарата располагался надувной лежак.

Эйко стояла неподвижно, но струйка жидкой грязи из-под её резиновых сапог текла вниз, прямо в пропасть. Несколько человек подняли головы, пытаясь разглядеть нарушителя спокойствия, но из-за яркого света или отсутствия интереса к верхнему миру, не вымолвив ни единого слова, продолжили работу. Только один мальчик продолжил внимательно изучать Эйко. Он улыбался ей, прищурившись, и его узкие глаза, как жемчужины, излучали искреннюю радость. Он ничего не говорил, хотя девочка, зная правила приличия, поприветствовала его как минимум на пяти языках.

Потом ей пришло в голову воспользоваться уроком бабушки и прочитать мысли мальчика. Для этого следовало несколько минут молча смотреть друг другу в глаза. Но ничего не получалось, он только улыбался и мычал что-то, простирая к ней руки. Вдруг в небе появились странные точки; гул, издаваемый ими, был ни на что не похож, разве что его мощность можно было сравнить со рёвом стартующей ракеты. Стремительно приблизившись, точки оказались дисками и при соприкосновении с землёй выпустили щупальца, наподобие паучьих. Один из дисков на большой скорости направился к Эйко.

«Цутигумо, цутигумо! Скорей прыгай!» – вдруг услышала внутри себя девочка и недолго думая под шум взлетевших дисков кубарем скатилась в подземелье. Там её подхватили чьи-то руки, несколько пар, и затолкали в платяной шкаф-солдатик, тем самым вновь погрузив во тьму.

…Прошло десять лет, прежде чем Эйко увидела этот сон: сквозь пелену тумана зеленеет изумрудный лес; держа друг друга за руки, навстречу ей идут родители, и мама, улыбаясь, произносит: «Не бойся ничего и выбирайтесь наверх с Кайоши. Хоть он и тихий, тебе он станет надёжной опорой. Цутигумо всего лишь паук. А поможет вам черепаха». Всё обволакивает густое марево, и оба родителя растворяются в непроглядной тьме.

Девочка открыла глаза и попыталась разгадать сон: истинный он или ложный? Отец с матерью хотят ей помочь, но что значит «выбирайтесь наверх», когда вот уже без малого десять лет она здесь прячется от коварных цутигумо и немой мальчик помогает ей. Видимо, его зовут Кайоши, что значит «тихий». Днём он шьёт кимоно для цутигумо, а когда открывается люк наверху, вместе с другими отправляет готовую продукцию в обмен на съестные припасы и хозяйственные принадлежности. Он прячет Эйко в железный шкаф, служащий ей одновременно и капсульной кроватью, и надежным убежищем от чужих глаз, правда, девочка в ней уже не помещается. Люк открывается один раз в неделю в определённые часы, и никак иначе.

После катастрофы землю захватили цутигумо, они заранее готовились и строили специальные площадки из крепкого сплава, которые можно будет использовать как плавучие города с инфраструктурой и взлётной полосой. Разработали универсальные летательные аппараты, одинаково удобные для передвижения и в небе, и на суше, и в воде. Сеть клиник «Разумед» тоже дело рук цутигумо, так они вербовали людей в свои ряды – отсеивая неблагонадежных и хилых, замораживали и кремировали их. Большая часть исчезала, а на самом деле они пополняли ряды подземных тружеников. Был выстроен целый глубинный мир с заводами, фабриками, складами и много ещё с чем, в котором нещадно использовался рабский труд за скудное питание. Бунтовщиков и просто недовольных сложившимся положением дел уничтожали. Так, неосторожно высказавшийся за обедом о его малосъедобности к следующей трапезе просто исчезал. Потому люди мало разговаривали, а некоторые даже теряли дар речи, как мальчик Кайоши, что и спасло ему жизнь.

– Кай, ты Кайоши, оказывается, – открыв дверцу капсуль–комнатки, произнесла Эйко. – У меня для тебя хорошие новости.

Мальчик посмотрел на девочку, улыбнулся и одобрительно закивал, будто впервые услышал своё настоящее имя.

– Впервые за десять лет я увидела во сне своих родителей, думаю, это знак и сон истинный.

Кайоши читал по губам, а отвечал жестами – показывал, чтобы Эйко была осторожна и говорила шёпотом. Доносчики из числа рабов страшнее камер и прослушек, которые можно обойти или вывести из строя. Это виртуозно получалось у всех обитателей подземелья. Вот предателя вычислить сложно, и даже если удастся его ликвидировать, то на его место непременно придёт новый – человек без чести, готовый за полушку продать мать родную.

– Мои родители, они хотят мне помочь.

В лице Кайоши она прочла вопрос. Эйко хотела сказать, что они есть, только живут в другом измерении, но не смогла из-за боязни: мальчик мог   не понять слов подруги и это помешало бы её планам.

– Да, главное в следующем. Во сне я видела маму и папу, они всё знают   – и как тебя зовут, и как мне помочь. Нам обязательно нужно выбраться отсюда. Ты же знаешь, когда открывается люк и кто занимается передачей? Вот, нам нужно оказаться на их месте.

Мальчик нахмурил брови, пытаясь понять замысел Эйко.

– Да, всё верно ты понял. Вот уже десять лет мы здесь как черви в земле. Они хоть по своей воле, а мы люди, у нас совсем другое предназначение. – Эйко покраснела. – «Мы созданы для счастья, как птицы для полёта». Вот ты видел птиц? Может, их уже нет, но нам нужно узнать.

Только сейчас мальчик разглядел настоящую Эйко. К пятнадцати годам она расцвела, если можно так сказать о цветах в подземелье. Они мечтали вырастить розы, как Кай с Гердой. Она рассказывала ему сказку о Снежной королеве, потому как чувствовала себя именно той, кто спасёт Кайоши, пусть не из снежного плена и оцепенения, но из подземного многолетнего рабства и немоты, схожей с проклятьем.

Эйко закрыла лицо руками и тихо заплакала. Единственная надежда увидеть небо – это Кайоши, но он такой нерешительный.

Мальчик не выдержал паузы и обнял Эйко. Девочка поняла, что он её любит и на него можно положиться.

Жизнь в рукотворном царстве Аида наполнилась другим смыслом. Последующие недели работа в руках мальчика не просто спорилась, а горела, но он будто не замечал, как летит время в тяжёлом однообразном занятии. Эйкособирала мусор, чтобы избежать встречи с клинером или, ещё хуже, с роботом-пылесосом, оснащённым камерами и прослушивающим устройством.

Из трёх человек, что приняли Эйко в первый день и сохранили тайну, в живых остался только старик Ясуши (честный, мирный), он за всю жизнь ни разу ни с кем не поругался и, что самое важное, никого не предал. Доносчиков мог определить по интонации в голосе; он когда-то работал на «телефоне доверия» в службе спасения и по голосу выявлял истинность намерений своих клиентов, среди них были самоубийцы, психопаты, преступники и просто телефонные хулиганы. Поэтому, попав в подземелье, он воочию увидел многих своих клиентов и узнал их по голосу.

Ясуши приходил редко и только под вечер, чтобы поделиться новостями; он непременно приносил Эйко за пазухой гостинчик: мандарин, выпавший из коробки при транспортировке, в которой принимал участие, или мармелад, высыпавшийся из упаковки и не учтённый при сортировке. 

Вот и в тот день Ясуши, беззвучно крадучись в войлочных уггах, подошёл к Эйко со спины и заговорщически шепнул что-то смешное прямо в ухо.

– Ой, это вы? Вы всегда так внезапно появляетесь? – От неожиданности слова приветствия вылетели у Эйко из головы. 

– Испугалась, котёночек. А это вот он я! – Старик затрясся от смеха. – Вот смотри. Что я тебе принёс. – Он вынул из потайного кармана робы маленький свёрток.

Эйко засияла от счастья. Здесь, в подземелье, старик Ясуши стал ей почти родным дедушкой. Она искренне радовалась его приходу, а ещё больше гостинцам. Они напоминали ей прежнюю жизнь, когда бабушка в дни рождения зазывала гостей, включая в общий список приглашённых свою лучшую подругу Медоку, и та не могла ничего придумать лучше, чем принести шоколадные или ананасовые вафли в простенькой кондитерской упаковочной бумаге. Эйко видела Медоку всегда из окна квартиры, как она вышагивала по обрамлённому тротуарами двору и в руке у неё был свёрток с подарком, это были непременно вафли. Эйко их не любила, тем более шоколадные, потому что они казались ей излишне приторными и тёмными на вид; ананасовые – с кислинкой, жёлтого цвета – тоже не нравились. Это только сейчас Эйко поняла, что бабушка Медока сама их любила и поэтому считала лучшим подарком, да и вкусы девочки так поменялись, что она отдала бы полмира за возможность отведать именно Медокины вафли.

Эйко медленно развернула свёрточек и увидела обломок шоколадных вафель, именно таких, какие получала из рук Медоки. Даже обёрточная бумага лоснилась от масляной шоколадной начинки и источала неповторимый аромат, круживший голову. Эйко искренне обрадовалась. Девочке показалось, что она вернулась в детство, потому как время, проведённое в темноте, уже трудно было считать и детством, и отрочеством. Ведь она стояла уже почти на пороге юности – стояла с детским сердцем и доверчивым, растерянным взглядом если не на мир в его прежнем понимании, то на устройство подземельного быта с его странными законами.

– Кай, Кайоши, смотри, нет, лучше понюхай, что принёс дедушка, –прыгая на одном месте, как козлик, ликовала девочка.

Мальчик давно уже разделил с ней эту радость и улыбался глазами.

Эйко разломила остатки вафельной плитки на три части и, закрыв глаза от удовольствия, принялась поедать угощение.

Старик Ясуши вежливо отказался от своей доли, ничтожно малой, как две другие, и вложил её в руку Эйко.

Осмотревшись по сторонам и убедившись, что за ними нет слежки, старик начал разговор о важном:

– Я вот что узнал. Раньше мы передачи получали регулярно в одно и то и то же время, то же самое и с продукцией, которую мы отправляем наверх. Так вот. Продукцию мы так и отправляем один раз в две недели в строго определённые часы, а вот с провизией начались перебои, и ассортимент стал скудным, и приходит всё реже и реже. У меня тут знакомая женщина, она жила раньше в песках, так у неё есть мысли по этому поводу.

– Не томите, дедушка, говорите, – отряхивая робу от вафельной крошки, сказала Эйко.

Кай внимательно глядел на старика.

– Песок. Он ведь тоже, что и вода, может всё собою заполонить и целые деревни засыпать, с ним трудно бороться. Вода тоже, если её много, то спасенья нет. Так вот, моя знакомая, Спокойная её имя, она ближе других находилась к люку и видела, когда задраивали и раскупоривали его, струйки воды, что стекали из только что задраенного люка, а ведь в герметичности нам не придёт в голову сомневаться, цутигумо всё продумывали, когда строили подземный бункер.

Старик сузил и без того узкие глазки и ещё более стал походить на морского ежа, на голове и подбородке у него вместо шевелюры и бороды торчала щетина, которая не росла и не густела уже много лет. 

– Так вот, а может, наверху вода? Нет, не просто сильный ливень или ещё что-то, а вода везде, то есть океан разлился после того, как цутигумо всё замуровали. Нет, когда мы сюда попали, наверху был хороший мир, но нас готовили к… – Старик не мог найти правильное слово или просто не хотел его произносить.

«Свобода, свободный ум и наука завели людей в такие дебри и поставили перед такими чудами и неразрешимыми тайнами, что одни из них, непокорные и свирепые, истребят сами себя, другие непокорные, но малосильные, истребят друг друга, а третьи, оставшиеся, слабосильные и несчастные, приползут к ногам нашим и возопиют к нам: “Да, вы были правы, вы владеете тайной, и мы возвращаемся к вам, спасите нас от самих себя”».  Ф. М. Достоевский, «Братья Карамазовы».

Дети внимательно смотрели на Ясуши. Кайошидаже перестал на время дышать.

– Ну дедушка, мы поняли, что произошло. После этого я к вам попала, и землю засыпали, и нас замуровали, что дальше?

– Да, и всему виною эти цутигумо. Они правят миром, но и у них сейчас, видно, не ладится.

– Что с водой-то, непонятно.

– Так вот, после, когда это всемирное бедствие произошло, океан покрыл-таки всю землю, и теперь нет ничего. Если и открывается кусками ненадолго суша, то это во время отливов. Ну, наверно, помните, как это бывало раньше. Хотя откуда вам это помнить, вам лет пять было отроду, не больше.

– Ты, дедушка, хочешь сказать, что люк открывается в строго отведённое время из-за приливов и отливов, – резюмировала девочка.

– Умница ты моя, – одобрил её вывод старик.

– А почему провизия редко? Или ты хочешь сказать, цутигумо не так велики или я уже запуталась?

– Вот это и предстоит ещё выяснить. – Старик засобирался назад. Он слишком долго находился с детьми, и это могло вызвать подозрения.

Эйко взяла за руку Кая и увлекла в угол, который долгие годы служил убежищем не только от посторонних глаз, но и мыслей, прилетающих извне, как чёрные летучие мыши, пугающие навязчивой безысходностью.

Дети часами сидели здесь, взявшись за руки, и обменивались только собственными мыслями в абсолютной тишине, поэтому обходчик-надзиратель давно перестал обращать на них внимание, а в доносах писал: «Недоразвитые дети часами сидят в углу и молча смотрят друг на друга. Видимо, теряют остатки рассудка. Что с них взять? Они безвредны, как жуки-хрущики».

​Эйко почувствовала, как взволнован Кай, тепло его рук передавало оттенки эмоций. «Я не разглядел цутигумо, расскажи о них. Какие они? Почему их все так боятся? Если мы отсюда выберемся, то как с ними быть? Они нас найдут и вернут обратно, а может просто…» Дальше мысль пропадала, видимо, это слово Кай даже про себя не произносил. Он так любил Эйко, что боялся испугать её даже словами.

– Цутигумо – это гигантские пауки, только рукотворные.

«Как это?»

– Их придумали злые люди, когда готовились к этому, и вас сюда переправляли, чтобы вы долгое время их обеспечивали разной продукцией. Нас много, мы опоясываем весь земной шар, кто-то шьёт, кто-то изготавливает посуду, медикаменты. Даже провизию, она вся хранится здесь, потому как наверху негде; воду, съестное тоже сначала здесь из складов извлекают, готовят и партиями наверх, там снова сортируют, а то, что осталось недоеденным верхними жителями, остаётся нам. Так вот, эти огромные штуки могут передвигаться и по воздуху, и по воде, и по суше, если она появляется. Управляют ими люди-мутанты, потому как бандиты переродились, и это уже, может, следующее поколение – их клоны и мутанты, появившиеся естественным способом, но вобравшие в себя наисквернейший генетический набор. Это даже не люди, а скорее звери, и прозвища у них соответствующие – Судзумэбати (шершень-воробей), Тайпан (змей) или – Черепаха. Она старая и считается особо опасной, потому как владеет каким-то редким оружием.

«Откуда ты это знаешь? Дедушка Ясуши и половины того, что ты знаешь, не рассказывал!»

– Это мне мама с папой говорят. Они ко мне приходят, и я знаю, что они не могут обманывать. Не смейся, они живут, но только в другом измерении. Понимаешь, мы не можем встречаться наяву, но во сне открывается портал, через который они приходят. Попробуй их представить перед сном? У тебя получится.

«У меня нет родителей, я …» – Кай не знал, какое слово используют дети, которые появились в результате клонирования.

– Экспериментальный?

«Да, теперь ты не захочешь со мной общаться?» – испуганно подумал Кай.

– Да нет же, я знала об этом. А хочешь, твоими родителями станут мои папа и мама? Они к тебе тоже будут приходить. Только в это нужно поверить.

«Не знаю, я пока не сильно готов», – подумал мальчик.

– Помнишь в сказке о Кае и Герде, я тебе рассказывала, дети выращивали розы. Может, и нам попробовать? Если наши цветы распустятся, значит, и наша любовь настоящая и у нас есть будущее. В это тоже нужно поверить.

При этих словах лицо Эйко просветлело, и она стала похожа на Герду, которая пытается растопить сердце Кая, попавшего в царство Снежной королевы. Только Кай оставался не то чтобы холоден и равнодушен, скорее пребывал в оцепенении. Подобно персонажу Андерсена, он был вроде заколдованного. Будто злой волшебник лишил его не только дара речи, но и уверенности в своих силах; подземелье, откуда никто даже не попытался выбраться, на долгие годы стало ему тюрьмой. Но девочка верила, что её любовь непременно сделает чудо – роза обязательно зацветёт.

«Да, мне дедушка обещал принести семечко или отросточек, потому что вряд ли роза пойдёт от семечка, тем более без солнечного света».

– А, мы искусственное солнце сделаем из твоего светильника.

«Точно, как я не додумался раньше!»

– Ну всё, нужно спать, а то к следующему обходу попадём в «тревожную сводку». 

Тревожная сводка тоже была показателем неблагонадежности. Если кого-то заставали за чем-то хоть отдалённо напоминающим сцену любви, то об этом непременно сообщали наверх, после чего людей, способных к размножению, стерилизовали, дабы избежать лишних сложностей из-за сентиментальности при изъятии детей и их дальнейшей депортации, или, ещё хуже, утилизации. Дедушка много раз об этом рассказывал и оберегал Эйко и Кайоши от дурных помыслов.

Перед пробуждением, хотя ни одного луча солнечного света не проникло в мрачное подземелье, в шесть утра срабатывал таймер и сигнализировал об общем подъёме на работу, но дети загодя, за несколько минут до побудки, чувствовали начало дня и восхода солнца. Так же чувствовали приближение весны и саму весну культуры, хранящиеся в погребе, например картофель или морковь, дающие слабые, совсем прозрачные ростки в надежде на встречу с землёй и солнцем, подобно жителям подземелья, ощущающим начало дня в своём сумрачном склепе.

Кайоши редко видел сны, тем более цветные, он долгое время находился в неволе и страхе, появление в его жизни близких людей – дедушки Ясуши и Эйко – наполнили его существование ожиданием и предчувствием чего-то такого, что он не мог себе объяснить. У него появилась семья, он не часто об этом думал, чтобы не спугнуть счастье…

И хоть слова Эйко он воспринял всерьёз, всё же долго думал, перед тем как уснуть; ему это удалось с трудом, и под утро он впервые за несколько лет увидел цветной сон – изумрудного цвета лес. Краски были сочны до такой степени, что он их будто осязал всей плотью, вплоть до запахов – влажного, свежего огурца или сочного сладкого арбуза. Вот туман, окутывающий всё пространство, постепенно исчезает, и мальчик видит на горизонте пару –женщину и мужчину, которые держатся за руки и направляются к нему. Они молчат, но глаза их улыбаются. И мальчик считывает их мысли. Они почти полностью совпадают с тем, о чём говорила Эйко. Мальчик смущается и хочет как можно дольше оставаться во сне и дышать этим лесным воздухом, ощущая молитвенное настроение. Туман снова начинает сгущаться, очертания лиц родителей размываются, и перед тем, как полностью исчезнуть, мама произносит: «Ничего не бойся, у вас всё получится, Черепаха поможет, она вам не чужая…»

Металлический звук таймера растёкся по всем отсекам каменного бункера, немного больше повезло Эйко, потому как она спала всегда в железном шкафу и створки дверей чуть приглушали мерзкое вибрирующее верещание. 

Кайоша, несмотря на безрадостное для всех пробуждение, проснулся другим человеком.

Первым делом он раскрыл створки железного склепа Эйко и осознанными уверенными движениями потянул девочку к себе, на ходу поцеловав в веки, что являлось у них пожеланием доброго утра в тех случаях, когда дети накануне вздорили и после бессонной ночи мирились. Сегодня это означало что-то другое, поэтому Эйкоспросонья только успела улыбнуться, не зная, какие последуют действия. Кайоши выгреб из шкафа подобие постельных принадлежностей, громко хлопнул дверцей и смело посмотрел девочке прямо в глаза. Она поняла, что больше там спать не будет и вообще здесь больше не останется.

– Кай, что случилось? – испуганно поинтересовалась девочка.

Кайоша взял девушку за руки и пристально посмотрел ей в глаза. Прошло несколько минут.

– Кай, милый, я так рада, что ты поверил и стал смелым, но нельзя торопиться, мы всё сначала продумаем, просчитаем. Да и дедушку не оставим.

Кай стал кивать, и по его решительным движениям можно было не сомневаться в твёрдости его намерений.

Следующий сигнал был призывом к работе. Завтрака не последовало.

– Мы что-то пропустили? Или нас сегодня не кормят? – произнесла девочка с недоумением. 

Словно эхо, в длинном ряду пошивочного цеха прокатилось негодование. Все единодушно возмущались вслух, что было нехарактерно для рабочей артели, но всё же гул работающих машинок заглушил человеческие голоса. Кай включил светильник на рабочем столе и засунул руку в карман, где находились заготовки и другие швейные принадлежности, но вдруг наткнулся на что-то твёрдое. Он поспешно нащупал загадочный предмет и, осторожно достав пластиковую коробку, поднёс к свету. Эйко склонила голову и стала вслух читать: «Миниатюрная роза, сорт Baby Bunting». Эйко заулыбалась, сама уподобившись розе, готовой распуститься. Кай взглядом разделил с ней это радостное настроение.

Они припрятали коробку до наступления ночи, чтобы подробно изучить содержимое и приступить к посадке. Дети забыли про голод, который давал о себе знать, несмотря на отсутствие обеда, хотя тревожные настроения понемногу стали проникать в темницу. 

Дедушки Ясуши не было неделю, а когда он появился, то узнать его было трудно: он осунулся, щетина на голове поредела, зато отросла забавная жидкая бородка. Дедушка шёпотом, но с особой горячностью, присущей людям долго томившимся молчанием, стал рассказывать:

– Наверху неладное происходит, и это для нас знак, что пора нам на свободу. Я подговорил самых преданных людей, кто ближе к люку. Знакомая женщина Спокойная, очень хорошо чувствует грунт и движение воды. Она даст знак, когда пора, да мы и так периодичность вычислили. – Ясуши поднял указательный палец, огляделся по сторонам и, прикрыв рот ладонью, продолжил: – По знаку мы все поднимем восстание и откроем люк. Попробуем отключить сигнализацию или обмануть как-то, даже если у нас это не получится, всё равно первые человек десять успеют вызволить себя, и это будем мы. – При последних словах дедушка положил ладонь себе на грудь.

Наступила пауза, Кайоша серьёзно посмотрел сначала на дедушку, потом на Эйко. Девочка нежно взяла за руку мальчика.

– Дедушка, а сколько ждать? – поинтересовалась Эйко.

– Для восстания нужно, чтобы каждый до такой степени отчаялся, что даже смерть не казалась бы преградой в достижении цели, – жёстко произнёс Ясуши, но потом одумался: не слишком ли резко он мыслит в кругу детей.

Эйко прижалась к Каю, и он обнял девочку за плечи.

– Нет, скорее всего, до этого не дойдёт. Вот сейчас хотим захватить склад с продовольствием, тогда всё будет в наших руках, и те, кто наверху, от нас будут зависеть. А это всё переворачивает с ног на голову, – Старик начертил круг руками. – А пока всё же будем соблюдать меры предосторожности. 

Поцеловав детей, Ясуши заторопился обратно.

– Вы ничего не сказали про розы, дедушка, откуда такая редкость и ко времени ли?

В ответ старик только замахал руками и исчез в глубине мрачных тоннелей.

Дети уснули не раздеваясь, они уже давно перестали пользоваться спальными пижамами. Чувство тревоги не покидало их последние недели. Слова дедушки и собственные предположения не обманули их. Эйко и Кайоши собрали в рюкзак самое ценное, к этим вещам прибавилась коробка с черенками роз. Они так и не решились посадить цветы в подземелье, надеясь на лучшие условия для всех.

Поэтому, когда на другое утро сработала сигнализация, дети, взявшись за руки и накинув ветровки с рюкзачками, двинулись вперёд вдоль длинного тоннеля.

Эйко не произнесла ни единого слова, и Кайоши понимающе говорил только глазами.

Дети впервые за много лет преодолели несколько километров пути длинного тоннеля и при этом нисколько не устали, хотя не ели три дня.

Сигнализация не утихала и начинала раздражать. Из-за большого скопления людей предсказуемо началась паника. Люди, голодные и утомившиеся от воя сирены, начали ссориться, сначала просто выкрикивали что-то, после и вовсе начинали толкать и бить друг друга. Где-то в центре толпы обнаруживался лидер и начинал призывать к восстанию, объясняя возможные последствия промедления и перспективы благополучного выхода наверх, сулившего начало новой свободной жизни. Смельчаки, подобно Заратустре, были не услышаны верно и забиты грубой толпой. Поэтому дедушка был прав в том, что нужно искать самых преданных. Они пробирались тайком, зная истину, оберегая её от злых и глупых людей. Эйко тревожило, только одно – то, что до сих пор им не встретился дедушка, но спокойный взгляд Кайоши говорил о том, что Ясуши всё продумал и ждёт их в каком-то важном месте.

Подобно рыбному косяку, скопление людей синхронно двигалось то в одно, то в другое место, отчаянно пытаясь найти выход или просто не зная куда себя деть.  Какая-то женщина с истошным криком двигалась прямо на Эйко с Кайошей, а за ней напирала стая таких же сумасшедших. С безумными глазами и растрёпанными волосами, женщина голосила уже что-то неразборчивое, но её агония передавалась остальным, и они уже почти рычали, расталкивая всех на своём пути.

Дети от испуга вжались в стену из бетона и пластика, и тут чья-то невидимая рука их потянула; оба почувствовали спинами, что стена слегка подалась назад, похоже, там была невидимая дверь, и они вдвоём провалились в шахту нерабочего лифта. Эта дверь, когда-то открывавшаяся автоматически, теперь отворялась вручную, и два немых узника орудовали ей, следуя чьим-то указаниям. Кто и как им передавал команды, это оставалось загадкой, но то, что дверь была как-то связана с дедушкой, дети поняли сразу, и это их обрадовало.

– Спасибо, а… – Эйко пыталась заговорить, но быстро поняла, что надёжные люди, по мнению дедушки, скорее всего, будут немы, и только улыбнулась.

Зато Каю не нужны были слова, он понимал язык узников, поэтому взгляд, устремлённый вверх, он понял и взял за руку Эйко.

– Да, я поняла. Нам нужно наверх. Только как. Здесь есть верёвочная лестница.

Кай утвердительно кивнул, и девочка поняла, что и это испытание им нужно преодолеть, каким бы трудным оно ни было. Мальчик поправил рюкзак на плечах Эйко, убедился, что он не такой тяжёлый, и пропустил её первой.

Только они преодолели четверть пути, держась струйки света, излучавшейся из горловины, как свет пропал и послышались ещё более истошные вопли; казалось, люди только сейчас ощутили себя погребёнными заживо. Это прозрение было запоздалым и оттого ещё более ужасным.

«А настоящее прозрение есть также презрение к многому, ничтожному и несущему». Н. А. Бердяев, «Судьба России», 1917.

Теперь этих людей, обезумевших от внезапного открытия, как разлившуюся ртуть, ничем не остановить, ничем не обезвредить.

Эйко ускорила движение и несколько раз оступилась. Неожиданно выкрикнула «мамочка», что было совсем не свойственно ей – она не помнила, когда упоминала вслух маму. Спокойное дыхание Кая подсказало, что всё нормально и свет не нужен, если действовать слаженно, аккуратно ставя на петли ступни. Потом на ум Эйко пришла детская считалочка:

Хитоцу. Хитори дэ иэру ка на?

«Охаё:!», «Аригато:!», «Гомэн насай!»,

«Коннитива!», «Итадакимас!»

Оокина коэ дэ!

Хай! Хаккиёй! Хаккиёй! Оодзумо:!

Хай! Хаккиёй! Хаккиёй! Оодзумо:!

Благодаря считалочке движения стали ровнее, и дети благополучно добрались до самого верха.

Эйко посмотрела в слепящую белизну если не неба, то освещения нулевого этажа, и перед глазами всё поплыло, ноги стали ватными, и она вмиг потеряла сознание. Кай подхватил её и уложил на пол.

Девочка открыла глаза и увидела перед собой доброе лицо бабушки Медоки, держащей в руках кружку, из которой струйкой шёл пар. Эйкоподумала, что это сон, улыбнулась и снова закрыла глаза.

Эйко во сне снова вернулась домой. Вот она лежит на маминой кровати больная, как маленькая птица, пьёт бабушкин отвар и без конца мерит температуру, которая то падает то поднимается снова. Она часто болеет, особенно в последние полгода, перед тем как это произошло. Температура поднимается даже в те дни, когда девочка не только не ходит в школу, но даже не появляется на улице. Накануне в ночном небе кружил самолёт и, облетев несколько раз кварталы города, исчезал. Через сутки по телевизору объявляли об очередной волне пандемии, выдавая цифры заражённых и выздоровевших от загадочного вируса. После восьмой пандемии бабушка выбросила коробку с бесполезными таблетками, потому как они перестали помогать. Старая женщина научилась выращивать на окне цветы, по ее мнению целебные, и лечила внучку сама без помощи врачей, как умела.

Эйко иногда спрашивает про бабушку Медоку, посещавшую их дом в начале пандемии и непонятно куда пропавшую. Загадочное слово«заморозилась» девочке непонятно, и она представляет Медоку то заключённую, как в склеп, в огромную сосульку, то в виде снеговика в джинсовом комбинезоне с примёрзшими к квадратным карманам вафлями. От этих мыслей ей становится ещё дурнее, и она забывается в жару и беспамятстве. К утру температура спадает, и все симптомы загадочного вируса исчезают. Бледная Эйко встаёт с постели и постепенно находит в себе силы продолжить занятия в школе. Но вирус возвращается, его предваряет ночной планирующий над домом самолёт, его она не видит, но без ошибок может определить по тягостному для человеческого уха гулу низкой частоты. Бабушка называет цифру частоты колебаний звука в герцах, но девочка запоминает только слово «герц», и, когда он возобновляется, она про себя произносит это страшное слово и затыкает уши руками. Но гул ощущается и беззвучно, шестым чувством или ещё чем-то другим, что невозможно объяснить словами. Одно она понимает точно: вирус приносит загадочный самолёт, вернее распыляет его в ночном небе, и неважно, где находятся люди – утром следующего дня почти у всех проявляются симптомы вируса.

Иногда приходит бабушка Медока, она подолгу сидит на краю кровати девочки, поёт песни, оставшиеся в её памяти от своей бабушки. Ванильный запах вафель перемешивается с ароматами настоек старухи Кам, и всё это постепенно исцеляет, подобно шаманскому ритуалу…

Эйко, став подземной жительницей, долго хранила этот запах в своей памяти, и он входил в образ самой Медоки. Поэтому, когда Эйко в очередной раз открыла глаза, первое, что она ощутила – запах Медоки, хотя ни настоя, ни вафель не было, пусть на верхнем ярусе подземелья, но всё же подземелья. 

– Бабушка Медока, это ты? Это точно ты? – Эйко говорила, но будто не совсем верила тому, что говорит.

– Доченька, – низким грудным голосом произнесла женщина.

Обе прильнули друг к другу и, не говоря ничего, пытались осязать одна другую, почувствовать тепло.

Кай стоял рядом и улыбался.

– Нам нужно торопиться, на следующем уровне нас уже ждёт надёжный человек, – совладав с собой, произнесла бабушка.

Раньше Эйко казалось, что до вожделенного люка всего лишь один этаж или уровень, как здесь его называют, в действительности всё оказалось намного сложнее. Нулевой этаж был совсем не похож на жилое помещение –   скорее на склеп из бетона и пластика, тесный, с низким потолком, освещённый неоновым светом; начинало казаться, что ты в каком-то огромном пенале и даже если у тебя раньше не было клаустрофобии, то непременно начинали проявляться симптомы этого расстройства. 

Медока вела детей по узкому коридору, где через каждые сто метров встречались автоматические двери, как в лифте, и бабушка прикладывала чип-нашивку робы, судя по всему, с чужого плеча, потому что куртка была на несколько размеров больше и болталась на плечах женщины.

Дети без слов следовали за бабушкой.

Вдруг свет погас, хоть он и раздражал глаза, но всё же был необходим для движения вперёд. Теперь все трое путников застыли перед очередным препятствием – заблокированной дверью.

– Нет! – прокричала женщина в пустоту, и в темноте притянула к себе для объятия детей.

***

Тем временем на поверхности земли, покрытой толщей воды, шло сражение за власть. После завоевания мира путём распространения загадочного вируса, хозяева денег не смогли сохранить новый уклад жизни, потому как он был основан на неравенстве, полученном в результате междоусобиц, подозрения всех подряд в неблагонадежности и истребления себе подобных. Первые годы управление землёй хоть как-то держалась на чувстве страха, но постепенно зомби-люди лишились моральных ориентиров и жалости даже к себе подобным; семьи они не образовывали, это казалось им ненужным бременем, чувство любви такие особи тоже не ведали. Физиологические проблемы решались просто, несколько поколений вообще научились обходиться искусственным способом, надёжным и безопасным.

На вершине иерархической пирамиды остались самые стойкие, или владеющие нечеловеческими способностями, или секретным оружием. Таких боялись больше всего, потому как за последнее десятилетие истощились запасы топлива и продовольствия, поэтому шли разговоры о межгалактической миграции и экологической реабилитации на собственной планете. Первое не все одобряли, потому что никто ещё не вернулся из космического путешествия, а второе мало кого вдохновляло, так как во время отливов из-под толщи воды появлялись совсем небольшие куски суши и на ничтожно короткий период.   

***

– У нас мерзкие новости, – рапортовал ТайпанЧерепахе.  

С годами Тайпан стал похож на змею. Его маленькие глазки всегда были прищурены, а изо рта, казалось, вот-вот извергнется смертоносный яд.

– Что ещё? Не дадите бабке спокойно помереть, – прохрипела старуха.

​– Давно пора затопить этот данж с его ненужными червями, – делая акцент на слове «червями», произнёс Тайпан.

– И что? А сырьё, а продзапасы? – раздражённо произнесла Черепаха.

– Они нас уже шантажировать вздумали. Какой раз коробки приходят. Набитые мусором. – Он вытряхнул на стол содержимое одной из коробок.

– А это ещё что? – Старуха подняла тяжёлые веки и потянулась за конвертом. – Читай, я плохо вижу.

Тайпан раскрыл конверт и начал читать:

– Если завтра наступит, то у меня ещё будет надежда на то, что я выберусь отсюда и увижу, наконец, небо, я уже забыла, какое оно голубое. К несчастью, всё моё детство по вине цутигумо и злых людей я провела в мрачном подземелье. Я потеряла маму и бабушку. Возможно, они и живут где-то в другой жизни, но я об этом ничего не знаю.

Здесь я обрела новую семью, у меня есть дедушка и брат, несколько дней назад я обрела бабушку Медоку, которая, как мы все думали, заморозилась, а на самом деле попала в подземельное рабство. И вот, когда уже казалось, что мы нашли способ выбраться отсюда и дошли до последнего уровня дискрипта, злые цутигумоопять не захотели поступать по-человечески. Хотя, что я пишу, разве они могут делать что-то по-человечески, если они вовсе не люди?

Но вам нужна провизия с подземных складов и наша продукция, так нельзя ли обменять наши жизни на ваше благополучие и сытость. Мы в свою очередь согласны на небольшой клочок суши в океане без цивилизации. Нам для счастья нужно совсем немного: земля, солнце и небо.

Я надеюсь, на ваше благоразумие, кто бы вы ни были: пауки, змеи, черепахи, в общем, звери или в прошлом всё-таки люди. Отзовитесь. Очнитесь, я вас прошу, НЕТ, я призываю к этому. Все обретут, наконец, заслуженный мир и покой, ЕСЛИ ЗАВТРА НАСТУПИТ.

В конце непонятная подпись, то ли «ой», то ли «ко», здесь размыто. Бумага отсырела.

Тайпан замолчал.

Черепаха посмотрела куда-то в сторону, и её лицо преобразилось. Она стала похожа на жалкую старую женщину и, как в бездну, погрузилась в свои воспоминания. Она на миг перестала быть грозной Черепахой. Глаза Тайпана сузились при виде такой перемены.

​– Что-то не так? Вы что-то знаете? – с интересом спросил он. 

– Нет, всё в порядке, – взяв себя в руки и испугавшись разоблачения, произнесла Черепаха. – Дай мне это письмо. Я его изучу подробней и скажу, что я думаю по этому поводу.

– Нужно собрать весь костяк, – твёрдо произнёс Тайпан.

– Иди, я позову сама, – желая как можно скорее избавиться от человека-змея, скомандовала женщина.

Оставшись одна, женщина накинулась на брошенное Тайпаном письмо. Она достала лупу из стола и принялась жадно поглощать не только содержание письма, но вглядываться в каждую букву. Лицо побледнело и стало влажным от слёз, как вечерний японский сад после летнего дождя.

Старой женщине вспомнились цветы чёрного георгина, которые росли у неё в маленьком саду в детстве, она ощутила их запах, а также запах абрикоса и сандала, все эти ароматы наполнили пространство офисного кабинета. Она будто очнулась, впервые за много лет почувствовала себя беспомощной и несчастной. Как много бессмысленных поступков ею совершено! Где она и в чём смысл её жизни? И эта свора пауков, змей и других гадов!.. Как она жила или, скорее, выжила в этом аду?

Ни вечером, ни утром Черепаха никого не хотела видеть. Она закрылась в своём дупле-бункере, осмысливая всё прожитое.

***

Эйко кинула письмо в раскрытую коробку, которую отправляли наверх Кайоши с Ясуши. Дедушка ждал их на погрузке коробок, когда в очередной раз отключили свет, несмотря на то, что освещение планировалось на сто лет вперёд безлимитным, благодаря использованию экономичных батарей. Кто-то из крыс, пособниковСудзумэбати, крушил распределительные коробки, оставляя злобные надписи: Мы вас всех убьём.

Дедушка Ясуши предполагал, где примерно застряли его дети, и отправился на помощь вместе с двумя надёжными товарищами. Они быстро восстановили систему освещения и разблокировали межкорпусные двери, лифты. Единственное, что неподвластно было даже таким умельцам, так это открыть или взломать главные люки, ведущие наверх. Они тщательно охранялись. Сразу обо всём сообщалось, даже о малейших нарушениях.

Этот объект контролировал Судзумэбати. Он отличался выносливостью, мог несколько суток обходиться без сна и пищи и никогда не забывал имён своих подчинённых. Его боялись все, потому как расправа его всегда оказывалась мгновенной, он не принимал извинений и сам никогда не извинялся. У него не было дома, привязанностей и, конечно, семьи.  Впрочем, у остальных тоже давно ничего уже не существовало. Только идея подчинить себе мир, и желательно не только земной. Он мечтал найти главное секретное оружие, которое поможет ему покинуть Землю и переместиться как можно дальше, ему хотелось стать властелином Вселенной. 

Теперь все его планы зависели от люка. Он ненавидел подземных жителей и собирался затопить их при удобном случае. Почему он не сделал это раньше, объяснялось просто. Для осуществления мечты требовалось секретное оружие, пока его не было. Ещё: необходимо было продовольствие, чтобы жить на планете Земля. Получался замкнутый круг, из которого много лет не получалось выбраться. 

Даже друзей не осталось: никому Судзумэбатине мог доверить свою тайну. По ночам он вглядывался в звёздное небо и представлял, как мерцающие звёзды превращаются в золотые монеты и сыплются прямо на его голову, он становится сказочно богат и, по его мнению, абсолютно счастлив.

Шершень-воробей тоже всматривался в звёздное небо. Он мечтал о нескончаемом производстве оружия. За последнее десятилетие истощились запасы, предприимчиво сделанные до спланированного события, и усугубилось это неразумным использованием их не по назначению, впрочем, в назначении вряд ли когда возникала необходимость, да и средств на вооружение требовалось всё больше и больше. Шершень-воробей только один знал страшную правду о том, что они безоружны, истощены и находятся на грани очередной, если не сказать уже последней, катастрофы. Плавучие дома скоро превратятся в дрейфующие призраки. Многие из них уже пусты из-за междоусобиц с соседями. Сообщества пауков и цутигумо стали отбирать друг у друга припасы, одежду, даже воровать и перепродавать кимоно для цутигумо, что шилось подземными жителями и использовалось поначалу для зачехления огромных машин-цутигумо, чтобы уберечь от сырости, они управлялись людьми-мутантами. Чехлы-кимоно неразумно продавались или обменивались за саке и килограмм морских ежей или мидий, ресурсы океана тоже были на пределе. Их добыча не была продумана заранее, планировалось ограничиться запасами, отложенными в подземные склады. Возможность самостоятельного отлова тоже не предполагалась, многие ленились добывать старым способом, предпочитая ему лучший –отъём, или просто воровство, у соседа.

Из-за этого большое количество техники пришло в негодность, а починка её не представлялась возможной, потому что к ней не имелось запасных деталей, и машины, как огромные остовы первобытных динозавров, валялись на плавучих парковках, устрашая своими размерами и уродливостью форм.

Именно на один из таких памятников человеческой глупости любовалась Черепаха, выглядывая из иллюминатора своего дупла-бункера. Была лунная ночь, и мириады холодных звёзд отражались в тёмной воде океана. Она открыла иллюминатор, запрокинула голову и впервые за десять лет вгляделась в ночное небо. Оно показалось бесконечным. В витиеватом мерцающем рисунке виделись ей лица родных: дочери Амайи и внучки Эйко. Бледная луна, усеянная кратерами, напоминала лицо подруги Медоки, такое же грустное, всегда погружённое в собственные переживания.

Она перечитала письмо ещё несколько раз, пристально под лупой разглядела буквы. Сомнений не было – это почерк Эйко. Она жива и находится в подземном заточении. Кто как не бабушка ей может помочь и себе тоже, потому что жизнь после этого здесь трудно было назвать жизнью.

Но как? У неё есть секретное оружие и секретный компонент всех двигателей: наземных, подводных и даже космических. Пока это в её распоряжении, она неуязвима. При мысли о том, что всё можно изменить, слабая улыбка появилась на лице старой женщины, изборождённом морщинами.

Тайпан не спал всю ночь. Он анализировал поведение Черепахи. Вечерний совет так и не собрался. «Старуха или совсем выжила из ума, или что-то задумала?» Тайпан редко ошибался, у него было звериное чутьё.

Он подкрался к жилищу Шершня-воробья и обнаружил, что тот тоже не спит.

– У меня дело, – начал без предисловий Тайпан.

Шершень-воробей совсем не удивился. В лиловом свете ночных сумерек он казался старше своих лет. Седые волосы, подбородок с ёжиком щетины и глаза в глубоких синих впадинах, хотя ему было не больше тридцати лет. Он сидел, развалившись в кресле-качалке, сохранившейся от старого гарнитура, который рука не поднялась выбросить в океан. И Тайпан хотел было сделать замечание по этому поводу, но не стал обращать внимание на такие незначительные мелочи. Мысли его были куда тяжелее, и, даже если бы он увидел товарища в женском кимоно, он и тогда бы никак не отреагировал.

– Заходи, я не сплю, – монотонно произнёс Шершень. – Я знал, что ты придёшь.

Разговор зашёл за полночь, и друзья, думающие об одном, договаривались объединиться и выступить против старой Черепахи, устранить её и, если не получится перетянуть на свою сторону Судзумэбати, то и его устранить, а дальше, захватив оружие, сначала ликвидировать ничтожных людишек и покинуть многострадальную Землю.

Судзумэбати не спал, он чувствовал заговор против себя и тщательно готовился к войне как с подземными жителями, так п со своими конкурентами, поэтому давно уже переселился на смотровую плавучую базу, которая в любой момент могла скрыться в пучине мирового океана вместе со своим единственным обитателем. Но до этого Судзумэбати непременно должен успеть осуществить свои планы. Когда ранним утром он увидел-цутигумо, Шершня-воробья и Тайпана, он понял сразу: эти трое вряд ли сорвались с места просто так – они хотят его уничтожить.

Два дня, как начался отлив, и службы слежения люка сообщали, что подземные жители готовы отбуксировать продовольствие в обмен на собственное вызволение. Но Судзумэбати им верил меньше всего, поэтому решил отдать приказ открыть люк раньше, чтобы вода быстро заполнила подземелье, и если даже они наверх приготовила ящики и коробки с продовольствием, он их успеет перехватить. Влага хотя и подпортит запасы, вряд успеет сделать это полностью. 

Вооружившись водомётом, Судзумэбати встал на верхнюю смотровую палубу и стал метать струи, не дожидаясь щупалец цутигумо. Тайпан и Шершень, подобно насекомым, попавшим в водоворот, закружились и, потеряв равновесие, устремились к бортам плавучей поверхности, едва успев зацепиться за арматурные петли, соединяющие её швы.

– Ты, что творишь? – рассвирепев, закричал Тайпан.

– У нас дело к тебе было, помёт крысиный, – задыхаясь от злости, добавил Шершень.

– Некогда мне с вами церемонии разводить, проваливайте отсюда! –   Судзумэбати вновь направил мощную струю.

Правой рукой придерживая тяжёлый водомёт, левой потянулся к панели управления, чтобы отдать приказ об открытии шлюзов люка, как в небе появилась огромный цутигумо старой Черепахи Кам, и все на время замерли. Страшный паук кружил над посадочной площадкой и, не выпуская щупалец для посадки, транслировал видеообращение старухи через экранированное лобовое стекло.

– Всем слушать меня, – спокойно, но в то же время властно произнесла женщина. 

По голосу можно было понять, что она полна решимости и точно уверена в своей победе. Все притихли.

– Всем слушать меня, – повторила она ещё раз просьбу-приказ, потому как не была полностью уверена, в том, что её услышали.

Судзумэбати ослабил курок водяного орудия, из-за шума струй он мог не расслышать голос босса.

– У меня для вас есть выгодное предложение. – После этих слов последовала пауза, Кам, видимо, готовилась сказать что-то очень значительное. – У меня есть секретное оружие и димандо, так необходимый для вылета отсюда. 

Женщина вывела на экране космический лазер, поражающий любую цель на тысячу километров с точностью до миллиметра и самый большой димандо, в обрамлении мелких алмазных кристаллов, многие из которых были заточены под недостающие детали космических такси, простаивающих на плавучей парковке.

– Я думаю, что я вас убедила, если так, то дайте знак – поднимите вверх руки.

Тайпан и Шершень попытались привстать, но ноги отказывались слушаться, и, неуверенно поднявшись, они вытянули руки вверх.

Судзумэбати, напротив, посерел лицом и оскалился так, что резко обозначились скулы, он стал похож на щелкунчика, так мало в нём осталось от живого существа, тем более человека. Обхватив обеими руками водомёт, он навёл его прямо на цутигумо старухи, приготовившись до упора нажать курок. Едва ли это могло как-нибудь навредить транспортному средству, разве что сбить в сторону или поменять траекторию его движения. Воспользовавшись тем, что внимание и орудие переключились на другой объект, Тайпан и Шершень, подкравшись сбоку, напали на противника. Завязалась драка. Однако Судзумэбатиуспел нажать на курок, поэтому ледяные струи воды скользили по лицам и телам дерущихся, как током, пронзая их и обездвиживая. 

Когда в очередной раз струя попала на панель управления плавучей базы, обезумевший Судзумэбати кинулся к панели и всем корпусом упал на неё, отчего все команды сработали сразу – кнопки хаотично замигали. Наконец, всё разом исчезло. Произошла разгерметизация: люк то открывался, то закрывался. Готовые к любым сложным ситуациям подземные обитатели сначала не поняли, что произошло, потому как селевые потоки хлынули в образовавшееся отверстие, оно тут же прикрывалось, но уже не так плотно, потому что механизм забивался илом и песком, отчего, судя по скрежету, приходил в негодность. 

Смекнув, что здесь что-то неладное и отодвинув коробки с ящиками в сторону, старик Ясуши потянул детей и Медоку в сторону люка.

– Мамочка, – второй раз за всё время пребывания в подземелье произнесла Эйко и крепко вцепилась в руку Кайоши. Жар её ладоней красноречивее слов предупреждал о том, что медлить нельзя: или сейчас, или будет поздно.

– Вперёд, дети мои, – что есть силы крикнула бабушка Медока и рывками, похожими на скачки лягушки, увлекая за собой Эйко и Кайоши, устремилась в сторону люка.

Тёмная вода, вязкая от песка, стремительно заполняла подземелье, и счёт шёл уже на минуты. Тысяча самопроизвольно открывающихся и закрывающихся люков не только впустили в земляную утробу тонны чёрной воды океана, но и подарили возможность спасения большей части толпы, ещё не обезумевшей, а сплотившейся для спасения. 

Ясуши как идейный и самый активный участник движения не мог не остаться внизу и не помочь остальным людям, потому он вытолкнул детей и Медоку первыми к выходу; он убедился, что каждый смог оказаться по ту сторону хоть и в неуправляемой пучине, но всё же на свободе.

Эйко подчинилась своему телу, она вдруг почувствовала себя большой рыбой, податливой бурному течению, поры её кожи впитывали живительную влагу. Кайоши не разнимал рук с любимой, и ему казалось, что они рыбки в стае, меняющие направление движения настолько слаженно, что со стороны кажется, что это заранее выученный красивый танец. Медока, и вовсе не чувствуя возраста, так легко ей было, стремительно набирала в воде скорость и видела уже свет солнечных лучей наверху.  

***

Тайпан и Шершень-воробей наконец скрутили Судзумэбати, он издавал нечеловеческий рык и всячески пытался вырваться.

Голос Черепахи, с закрепившего свои щупальца на площадке цутигумо, прозвучал как молитва.

– Ради всего святого, в последний раз предлагаю обмен, – грозно произнесла Кам.

– Мы согласны, – за всех сразу произнёс Тайпан.

– Тайпан, ты самый разумный из всех. Я отдаю самое ценное в обмен на более ценное – ЖИЗНЬ… – Она хотела добавить «близких», но передумала. Едва ли понятно им значение слова «близкие», когда и человеческого в них ничего не осталось. Но то, что в любое время ценности одинаковые, она помнила хорошо. – Вы мне сыщете вот этих людей!

На экране появилась старая фотография семьи. На снимке Амайа, Эйко и Медока во время праздничного застолья, смеющиеся и счастливые.

– Кто их там разберёт сейчас? Зачем они вам? Заберите всех, хоть живых, хоть мёртвых, – завопил Тайпан и взял в руку водомёт.

– Я ясно выразилась. Жду вас у себя в бункере, – произнесла Черепаха.

Не успел цутигумо Кам открепиться от базы и набрать высоту, как в воде показалось что-то круглое, как мячи, и на плавучий островок в океане стали забираться выбравшиеся из заточения люди. Рассвирепевший Судзумэбати наконец вырвался и выбил из рук Тайпана водомёт. Тут же он стал метать в несчастных водяные струи, не давая им шанса зацепиться за борта плавучей базы. Тем не менее голов на поверхности воды становилось всё больше и больше, многие сумели проникнуть с других сторон на плавучий остров. Началась паника, крики, стоны. Тайпан, улучив момент, попятился в сторону своего цутигумо, на который уже стали взбираться спасшиеся, но при этом совсем обезумевшие люди, и он, отшвыривая их, открыл дверцу и запустил приборы, паук на ходу откреплялся от базы. Шершень бежал следом, а за ним Судзумэбати, который уже бил не струями водомёта, а самим орудием, целясь в головы невинных. Женщина, обессилевшая от бескормицы и дороги наверх, из последних сил вцепилась сначала в водомёт, повиснув всей массой на нём, а потом и на Судзумэбати, после чего он извлёк из кармана лазер-шок и вонзил в грудь женщины. Она застонала, обмякла и упала бездыханно на поверхность базы. Осмелевшие от увиденного, люди накинулись на зверя и, вырвав из лап лазер-шок, отчаянно стали бить прицельно по всем его конечностям. Судзумэбати, корчась от боли, продолжал извергать яд из уст.

– Я вас всех ненавижу, гнилые черви, вам всё равно не жить, – хрипя, испуская всю желчь, произнёс он последние слова и упал в чёрную воду океана.

Цутигумо Тайпана и Шершня набрал высоту и взял курс на апартаменты Черепахи, надеясь застать её врасплох, вырвать из рук вожделенный секретный ключ для межгалактического транспорта. Шершень взглянул на Тайпана и выдохнул.

– Кажись, Судзумэбати обнулился, надеюсь, совсем, – произнёс Шершень.

– Это ещё бабушка надвое сказала, – неожиданно для самого себя Тайпан перешёл на человеческую речь и вспомнил старинную поговорку.

Шершень подмигнул товарищу и кинул взгляд на широкую гладь океана, где проплешинами начали появляться островки суши, на них выбирались обессиленные люди, на удивление благополучно спасшиеся из многолетнего заточения, несмотря ни на что счастливые и исполненные надежды.

Черепаха не стала препятствовать незадачливым воякам, она без сожаления, хоть сию минуту, отдала бы супероружие и ключ. Космические миры её уже не вдохновляли, потому как, не найдя себя на этой планете, они вряд ли смогут стать людьми на другой. Так и будут обречены на вечные скитания и, скорее всего, пополнят запасы космического мусора своими лишёнными души нескладными телесами. Единственным желанием Кам сейчас было – это воссоединиться с семьёй, у неё появилась надежда оставшиеся дни провести именно на этой Голубой планете. И Земля, которая так щедро взращивала многие тысячелетия на своей поверхности всё живое, даря бескорыстно своим детям, самым совершенным созданиям природы, однажды простит её, свою дочь, и примет в свои объятия. И упокоятся душа Кам и бренное исстрадавшееся тело старой женщины. Но ей отрадно будет знать, перед тем как обрести «вечный покой», что она продолжается в своих девочках, которые, в свою очередь, из миллиарда хромосом выберут самые лучшие и станут лучшей копией своих пращуров, способных к науке и творчеству, умеющих любить всё Живое и неживое на земле.

Цутигумо Черепахи хоть и считался самым большим транспортным средством в искусственном мире, но всё же мог вместить больше двадцати человек, поэтому Кампригодились профессиональные организаторские способности. Когда-то она была директором школы и, даже выйдя на пенсию, не смогла переключиться… часто пугала близких своим темпераментом. Чего только стоили её майские генеральные уборки, когда, не щадя сон своих девочек, она поднимала их ни свет ни заря и, одаривая нелестными эпитетами, торжественно выставляла у кроваток вёдра с тряпками… Сейчас она бы всё поменяла и, приникнув к изголовью Эйко, с радостью вдыхала бы благоухание волос и ночной дух мягкой дакимакуры, или обнимашки – так ласково называла подушку ещё прабабушка. Кам чуть опять не провалилась в свои воспоминания. 

Ей на поверхности воды вдруг померещились две маленькие девочки, резво прыгающие по песочным дюнам, худая, с косичками-жгутиками – Кам, Медока и соседские дети со сбившимися от ветра волосами цвета охры. Соседские дети играют. Кам проговаривает детскую считалку:

Кагомэ, кагомэ

Каго но нака но

тори ва

Ицу, ицу дэяру?

Ёакэ но бан ни?

Цуру то камэ га субэтта

Уширо но щёумэн дарэ?

 

Ограждённая, ограждённая

«Птица» в клетке,

Когда же ты выпорхнешь?

Ждать ли до рассвета?

Цапля и черепаха

поскользнулись.

Кто же у тебя за спиной?

Шестеро деревенских детей окружаютмальчика, который сидит на корточках с закрытымиглазами. Начинают водить хоровод и петь песню-считалку. С последним словом останавливаются, и мальчик должен угадать, кто за ним. Кам стоит и не двигается, даже не дышит. Но мальчикбезошибочно угадывает Кам. Все кричат: «Демон, демон!» – и выталкивают в середину Кам. По условиям игры она становится Демоном.

– Уширо но щёумэн дарэ? – ещё раз повторила вслух Черепаха и вышла из оцепенения.

По громкой связи женщина приказала приготовится к посадке в цутигумо, но сначала разделившись на группы.

– Группа номер один – женщины и дети, не более двадцати человек, – по-женски ласково, но твёрдо произнесла Кам. – Как только разместим детей, сразу вернёмся за вами. Я вам обещаю, – всё тем же уверенным тоном произнесла женщина.

Люди, измученные тяжёлым трудом и неизвестностью, беспрекословно выполняли все команды, ощущая в этом тоне надежду и надёжность –забытое чувство, когда кто-то из благих намерений проявляет заботу и желание опекать, после чего хочется, ни о чём не думая, просто подчиняться.

В апартаментах Черепахи помимо базы-дупла было и гостевое жильё; помощницы, не задавая лишних вопросов, казалось, даже с радостью, принялись суетливо обхаживать новых людей. Размещались в спальнях, холлах, а потом и во всех служебных помещениях, рекреациях, темнушках, закутках. В ход пошли пледы, одеяла, покрывала, накидки, чехлы. Горячее питьё и скудный провиант тоже стремительно разошёлся. Старая женщина не делала запасы впрок и питалась скромно, зато неплохо разбиралась в винах и имела хорошую коллекцию, которую тоже пустили в расход. Откупорив столетние сосуды с янтарной живой водой, женщины ложками стали ею поить всех, как дорогим лекарством.

Когда же апартаменты до предела заполнились людьми и уподобились огромному муравейнику, Кам почувствовала смертельную усталость. Несколько бессонных ночей и предчувствие свидания с близкими ей людьми, переосмысление прожитой жизни – всё это, как цунами, неожиданно и мощно обрушилось на всётаки хрупкие плечи пожилой женщины. Она расположилась на единственно свободном месте в центре зала – на подиуме, прямо на дзабутоне возле настенного экрана.

Ей не нужно было даже смотреть на запись камер слежения. Она знала, что Тайпан и Шершень-воробей где-то притаились и ждут, чтобы неожиданно нанести ей удар. Вряд ли они одумаются и поступят благородно, потому она на минуту закрыла глаза. Сон, хоть и недолгий, отдых, хоть и на мгновение, будут не лишними перед следующими испытаниями.

Женщина подготовилась к встрече и, когда открыла глаза, увидела звериный прищур Тайпанаи дикую гримасу Шершня. Только сейчас она внимательно разглядела их, как будто пелена спала с глаз. Как мало общего у них со спасёнными людьми? Ей хотелось стать частью многолюдья и никогда ничего не иметь общего с этими чудовищами.

– Не приближайтесь, убью, – спокойно, вместе с тем очень твёрдо произнесла Кам.

Тайпан готов был наброситься и зубами растерзать старую женщину, Шершень-воробей навёл лазер-шок прицельно в голову, но после суровых слов оба отступили на шаг и приготовились слушать, сработала многолетняя привычка повиноваться командам старухи, даже её голос внушал им страх и раболепие.

– Я отдам вам то, что вы от меня ожидаете. Хотя я ждала, что вы найдёте мне моих… – На этом слове она замолчала. 

– Но, Черепаха, где их сейчас найдёшь. Вон их сколько. – Тайпан кинул взгляд на переполненный холл. И развёл руками.

– Куда уж вам? Ладно. Теперь я и сама их найду. Но пообещайте, что, получив заветное оружие, вы не причините никому ничего плохого.

Кам рисковала, едва ли стоило верить их обещаниям. Но у неё не было другого выхода, только так они смогут покинуть, а остальные не так опасны, потому как, теряя остатки разума, они избавлялись от звериных чувств и желаний, уподобившись домашним животным, которым найдётся место на земле.

– Ну, что ты медлишь? Нужны нам твои ублюдки, – беснуясь от нетерпения, произнёс Тайпан. – Или ты придумала всё это?

Кам встала со своего импровизированного трона и подняла дзабутон с пола.

Вынув из причёски шпильку, она по старинке закалывала волосы шпильками, ловким движением руки вонзила в шов подушки и распорола её на две части. Дзабутон раскрылся, подобно пирогу, только начинённому алмазами и обработанными бриллиантами, они засверкали, отражаясь на зеркальном потолке, всеми гранями. Тайпана и Шершня затрясло от нетерпения.

Кам бросила подушку в неприятелей и спокойно осталась наблюдать, как, издавая рык, трясущимися руками они схватили вожделенные алмазы, несколькими хапками разделив на две части, поспешили к выходу.

– Ещё одно, услышьте, у меня включён таймер, если в течение пятнадцати минут вы не окажетесь в шатле, то двери и люки заблокируются. Поторопитесь.

Таким образом Кам решила подстраховаться: в спешке они не успеют причинить зла людям. 

Это самое главное, что нужно было женщине. Теперь она свободна от неприятного бремени, от дурных мыслей и ложных обязательств, лишённых человеческих ценностей.

По её мнению, она сделала всё, что могла: дала людям кров, избавилась от драгоценностей, благодаря которым восседала на троне, держала в повиновении и страхе почти весь мир полулюдей. А нужно ли ей это было? Она поняла, что нет. И главная драгоценность в её жизни – это её близкие  или то, что осталось от них, её Эйко. Где она сейчас?.. Возможно, ищет помощи. Ждёт любви. Человеческой ласки. И только Кам должна отдать всю себя ей без остатка, наполнить любовью последний, но очень важный этап жизни.

Закинув в рюкзак самое необходимое, женщина вышла в ночь, впервые  за долгие годы не оглядываясь, пренебрегая условностями, просто,  как подросток, решивший однажды уйти из дома навсегда, не оставив надежды на возвращение.Солёное дыхание океана ударило в лицо женщины, и влажные глаза наполнились слезами, подобно бриллиантам на фоне фиолетового неба с мириадами рассыпанных звёзд.

– Я иду к тебе, моё солнце, моя Эйко.

***

Тем временем малиновые сумерки сгустились, и настала фиолетово-чёрная звёздная ночь. Вязкое песочное дно океана, там и сям покрытое ажурными водорослями и причудливыми раковинами, оголилось ещё вчера – стало сушей, протяжённой на много километров.

Кайоши, Эйко и Медока вместе с другими спасёнными пытались согреться на островке, ранее других участков океанического дна открывшемся солнцу и поэтому уже сухом. 

Медока думала о Ясуши. Она была почти уверена, что он спасся и тоже в безопасности. Их встреча – дело времени, но всё же её почему-то глодала тоска. Хотелось верить в то, что ей не просто так встретился такой светлый человек на склоне лет. Может, он проводник в другую жизнь или только посредник. Уныло становилось от тяжёлых мыслей у неё на душе. А ещё она вспоминала свою прежнюю жизнь до подземелья – размеренную жизнь с подругой Кам и её семьей. Беседы о смысле жизни на плавательной дорожке и многое другое. Как хорошо бы влился в эту благополучную жизнь её милый Ясуши и как ловко бы они вместе справлялись со всеми бытовыми делами. Перебирая воспоминания, как бусинки в чётках, она собирала раковины причудливой формы, подносила их ближе к лицу, чтобы разглядеть, и с улыбкой протягивала руку к лунному свету. 

Луна проплыла,

Ветви оцепенели

В блестках дождевых.

Медока вспомнила Басё, наконец она сможет так же, как этот поэт, умиротворённо встретить старость. Как в детстве не понимала она глубокого смысла этих строк?

Кайоши с Эйко сидели, молча обнявшись, и наблюдали за причудами бабушки Медоки. Эйкотолько сейчас вспомнила про свой рюкзачок, в котором вынесла все свои ценные вещи. Нещадно хотелось пить, солёная вода океана манила, но не могла утолить жажду, и запасы, сделанные в подземелье, тоже пошли в ход. Люди поговаривали, что какой-то проворный старик разблокировал склады с провизией и раздаёт их как гуманитарную помощь всем, кто наверху. Причём даже смог организовать группу доставки, наладить взаимопонимание и дисциплину в ней. Тут Эйконащупала в мешке коробку с розой.

– Моя роза! – восторженно крикнула девочка. – Кай, посмотри, она, кажется, жива. Что-то надо делать.

Мальчик взял в руки раскрытую Эйко коробку и бережно положил на землю, потом полил водой из припасённой бутылочки и поднёс к губам. То же самое сделала Эйко. Они легли на песок и коробку с цветком положили у изголовья, так чтобы дыхание согревало вялый росток.

Кто-то в ночи затянул песню. Её подхватили, и над недавно образовавшейся песчаной равниной разлилась тихая грустная песня.

Почему ты красная, Летняя Звезда?

Прошлой ночью мне приснился страшный сон.

Я плакал и говорил 

С красными глазами.

Почему летняя звезда потеряла свой путь?

Я знаю такие детские истории.

Вот почему мне снятся страшные сны.

***

Под утро люди объединились и устремили взоры на восток. Кто-то начал молиться, и все его поддержали: кто сурами Корана, прославляя Аллаха, кто молитвой «Отче Наш», кто поминанием Будды, кто просто возносил руки к солнцу и благодарил светило за новый день.

После утренней молитвы, взявшись за руки, люди устремились навстречу Солнцу, новому дню и новому Миру – устремились в одеждах, подобных рубищу, но счастливые и обновлённые, понимая, что вот это и есть начало Новой Жизни.