Галина Булатова. Дышу Казанью

МАРТ

Где ветка касается робко
Горячей щеки фонаря,
Вела меня быстрая тропка
От прожитого февраля.

И были дома у обочин
В вечернем прищуре слепы,
Но даже в преддверии ночи
Я видела марта следы.

Резные балкончики зданий
И дерево в истинный рост
Взлетали уже над Казанью
Под звоны оттаявших звёзд.

И эти, и те, и другие –
Весь город вставал на крыло, –
В какие края дорогие,
Куда эту стаю несло?

Летели куда переулки
Над городом светлым моим?
Тянулся за ними, как руки,
Котельных серебряный дым.

КАЗАНЬ МАЙСКАЯ

День – конверт, что ни облик, то марка:
Вековая на выходе арка –
Чуть надорван её уголок.

В красных, розовых, жёлтых тюрбанах
Вдоль дороги гуляют тюльпаны,
И тюльпаном цветут купола.

У асфальта – душа нараспашку,
А жилетов оранжевых рать
Не устанет лопатой махать.

На горе, за кирпичной стеною,
Жмурит звёздоблюстилище глаз:
Не вместить столько солнца за раз.

Рокот, музыка, плеск, свиристенье,
Громыхание, мимика, пенье, –
Май на многих звучит языках.

Звуки слышатся дольше и дальше.
От апреля едва отдышавшись,
Надышаться не можем на май.

ДЫШУ КАЗАНЬЮ

Дышу Казанью, дышу по-русски,
дивлюсь одеждам и языкам,
одолевая подъёмы-спуски,
иду – заветный ищу сезам.

Иду доверчиво мимо кассы –
коплю удачу по мере сил.
Перебежала Булак на красный,
а полицейский меня простил.

Дорожек каменная мозаика,
ворот и крыш вековая скань, –
моя таинственная хозяйка,
моя возвышенная Казань.

Коснусь чугунного парапета
на Лобачевского – вот и дом:
здесь бьётся сердце того поэта,
который в сердце живёт моём.

Закатной охрой крыльцо облито…
Уж не от этого ли столба
берут начало твоя планида,
счастливый крест и моя судьба?

ЛЯДСКОЙ САД

Где мелькают солнца спицы,
спят в скворечнике ветра, –
там в трёх соснах заблудиться
замечательно с утра.

Там Пегасы в поле зренья
и в траве полно подков,
там отыщешь у сирени
пять заветных лепестков.

Цыкнет день на птичий гомон.
На примете у тропы –
от следов забавных гномов
до державинской стопы.

Но настойчиво кручина
хлынет, давностью дыша:
где вы, девушка с кувшином
и фонтана славный шар?

Не простившись, съехал Горький,
не на дне ли затужил?
Тольки ёлочки на взгорке
вышивают ностальжи.

И когда душистый полдень
развернётся на покой,
вдруг притихнет, что-то вспомнив,
сад Лядской.

В ПАРКЕ «ЧЁРНОЕ ОЗЕРО»

В чёрном провале окна обнаружен фонарь,
Значит, пора мне со сцены домой возвращаться,
На перекрёстке вдогонку смеются паяцы,
Их не услышит мой маленький скорбный звонарь.

Дёргает вервии – нету покоя в пути.
Так, содрогаясь всем телом от звонов тревожных,
В белую арку войти и, себя подытожа,
Замкнутый круг расставанья опять обойти.

Чёрному озеру веря, луна проплыла.
Сколько счастливых ещё отражений осталось?
Мне бы дожить до зимы, это самая малость –
Белым-пребелым закроют его зеркала.

О, неурочные выдохи в мёртвой ночи!
Плески на озере, что вы сегодня солжёте?
На деревянную лавочку падает жёлудь…
Звякают в сумочке белой от дома ключи...

Милые руки – не надо другого кольца –
Только бы в вашем одном навсегда оказаться,
Звёздную книгу читать от письмён на форзаце
И до конца, до конца...

ЖУРАВЛИК

                              Сыну

Прощаться и помнить
июльские полдни,
фонтаны и парки – вода не разлей.
Медали плясали
на кончике сабли,
их абрис в ночи рисовал Дю-Солей.

В дыханье, в касанье,
из центра Казани
мы в путь выходили, чтоб мир обойти.
Упругой походкой
мы брали высотки,
а граффити улиц ловил объектив.

И свет бирюзовый,
и день предгрозо́вый,
идущий по роще, как мы, налегке…
И пели литавры,
и барсы летали,
и всё отражалось в Казанке-реке.

О, если бы только
прерывисто, тонко
бумажное время озвучила медь…
Над городом ранним
нелепый журавлик
пытался вослед за тобой улететь.