Гульнара Тагирова. Воровка

«Дело слушается о…»

Подсудимая, средних лет женщина, сидела на первом слушании судебного заседания, закрыв лицо руками и уткнувшись в колени. Худые плечи опустились, словно под грузом небывалой тяжести, небольшой горбик виднелся меж лопаток, вся она походила на знак вопроса. Что она чувствовала в эту самую минуту – трудно сказать.

«Имела ли я право совершать подобное, да и зачем сделала – сама не понимаю, – шептала она. – Глупость породила то чувство или жадность охватила мой разум? Зачем я пошла на этот преступный шаг?»

Понемногу женщина выпрямилась, поправила волосы и длинную тёмную кофту. Выглядела она невыспавшейся и смотрела в зал отрешённым пустым взглядом. Она не могла вспомнить момент, когда её схватили, вывернули руки за спину и доставили в участок. Написанная под диктовку объяснительная отдавала мерзостью, даже поставленная в конце точка не смогла спасти её от кошмаров, снившихся в ту проклятую ночь.

Лишь одна встреча смогла изменить её отношение к себе – ей была предложена психологическая помощь. Передо мной она предстала измождённой, с бледным лицом. Села напротив, уставившись в одну точку. Минуту-другую она сидела молча и вдруг задала вопрос, не дававший покоя.

– Я воровка, да?

В этот момент я внимательно посмотрела на неё.

– Нет, ты просто женщина. Сильная, но хочешь казаться слабой. Расскажи мне о себе, что беспокоит, и тебе станет легче.

Эти слова некоторым образом всколыхнули мою подопечную, она слегка привстала, оглянулась и снова села, тяжело облокотившись о стол. Ей пришлось вновь пережить драму личной жизни, и поток хлынувших слёз уже напоследок принёс облегчение. Привожу её рассказ так, как она мне поведала.

«Да, я украла. Зачем пошла в тот злосчастный магазин? Словно бес вселился в мою дурную голову. Ничего не соображала. Хватала всё подряд. Я ничто, я такая… Детство – у меня его не было. Мамка, да, мамку помню. Любила? Била почём зря. Царство ей небесное! Папаша – да я его и не знаю вовсе. Отчимы были, даже несколько. Один подох, другой сбежал, третий мамку обманул. Ещё один (женщина слегка опустила голову) – тот взял меня, мне тринадцать еле исполнилось. Сколько ж любовников у мамани было! И все они… только одного хотели. Сбежала я, уехала из родного дома, чудом ноги уволокла. Устала от жизни такой. Ненормальной. Ладно, школу закончить успела. В институт хотела поступать, но куда мне, безмозглой. Кормиться на что-то надо было, выживать. Работать пошла на бензозаправку. Вечерами в подъезде убиралась. Несколько лет так проработала. Познакомилась с одним парнишкой. Встречаться начали. Понравилась я ему, да и он мне, симпатичный такой, худощавый больно. Жениться думал на мне, только я не угодила его мамаше. Бросил меня, дурак окаянный, когда ребёнок родился. Доченька у меня от него есть, светик ненаглядный. Люблю её очень, мою хорошую. Вот и хотела побаловать чем-то вкусненьким. (Она заёрзала на стуле). Не думала, что так получится. Как так вышло – ума не приложу».

При этих словах женщина вскочила, а стул упал на пол.

– Воровка я, воровка! – и, схватившись руками за голову, она зарыдала во весь голос. – Кто мне поможет? Кто? – вскричала она сквозь слёзы. – Ну скажи что-нибудь!

– Ты не виновна, – спокойно ответила я. – Любой человек в состоянии аффекта может совершить нечто подобное.

Она глубоко вздохнула.

– Что, по-твоему, преступление, и в чём проявляется наказание? – спросила я.

Она успокоилась и, подняв стул, снова села.

– Преступление (женщина слегка призадумалась) – это бездна, пропасть. Только тёмные мысли могут толкнуть на отчаянный шаг. Неспособность вырваться из тяжкого плена приводит к омерзительным поступкам. А наказание – это страдание принять и искупить себя им.

Мне вспомнился Раскольников.

– Я всё осознала, у меня не было морального права позволить себе этот шаг; совершив же, отвечаю по заслугам. Наказание приму как должное, разумеющееся. Оно для меня – вызволение меня самой...

После разговора с ней я задумалась: что сложнее – жить, совершая преступления, чтобы потом их искупить, или никогда не совершать дурные поступки?