Игорь Альмечитов. Андреев

Всё, что от него осталось – лишь несколько отрывистых, несвязных воспоминаний и пожелтевшая, наполовину засвеченная фотография. Ещё, пожалуй, стыд и смущение от того, что не ценил его живым...

Месяцы после войны, когда любой резкий звук вызывал спазмы в желудке, а предстоящие ночи пугали кошмарными снами, остались в прошлом. Не стоило, наверное, большого труда перечеркнуть его и похоронить в себе. Но я намеренно возвращался, и чем дальше удалялся от реальных событий, тем упрямее цеплялся за воспоминания…

Как мы познакомились? Видно, это произошло слишком незаметно, если не появляется даже желания придумать какое-нибудь начало, а затем, со свойственной воображению лёгкостью, самому уверовать в него.

Вспоминается весна девяносто четвёртого и леса под Краснодаром, заваленные талым снегом, перемешанным с грязью. Рота разведки, сутками на подножном корму, короткий сон под холодным дождём, месиво под ногами. Все желания – наесться досыта и выспаться. Потребовалось лишь несколько дней, чтобы привести человека в первобытное состояние. Тогда ненависть старательно взращивалась, неторопливо и систематически вытесняя прочие чувства. А когда пришло время расстаться с ней, оказалось, что кроме пустоты внутри ничего не осталось…

…Где-то там мы и сблизились. В нём не было злобы и усталости, уже осевших в остальных. Ещё не было. Он был самым слабым и наивным. Именно два этих бесформенных качества, как ни странно, отличали его от всех. Он стал моим другом…

В феврале девяносто шестого, спустя несколько месяцев после того, как для нас всё окончилось, пришло первое письмо от него. Собственно говоря, это было не письмо, а скорее сумбурная записка. Время словно остановилось и повернуло назад…

«Привет, Игорь!

Давно собирался тебе написать, да всё откладывал – то некогда, то недосуг. Но всё-таки нашел время, а то, думаю, могу так всех армейских друзей растерять.

Я сейчас уже год как работаю в одной части и… Хотя сам знаешь, как в армии работать: ничего не делаешь, а деньги получаешь.

Пока не женился, но гуляю сразу с тремя женщинами. Скажу, не так это просто – дома приходится ночевать раз в неделю. Вот, в общем, и всё. Да и рассказывать больше нечего.

Игорь, напиши мне обязательно. Ведь ты мой самый первый армейский друг. Если надумаешь когда-нибудь приехать, то сам знаешь, я тебе буду рад.

До свидания, твой друг Дима.

P.S. Да, забыл сказать: если я надумаю жениться, ты будешь первым человеком, которого я приглашу!»

…Он часто повторял, что когда-нибудь всё это закончится и начнётся нормальная жизнь. Скорее, это были просто мысли вслух. Тогда не возникало даже желания посмеяться над их банальностью.

И всё же у него хватило ума и характера не поддаться общему настроению. А когда он почувствовал, что может сломаться, перешёл в другое подразделение.

            …Бесконечные кроссы, высасывающие все силы. И один особенно тяжёлый, когда пришлось почти пять километров тащить его на себе оттого, что он в кровь разбил ноги армейскими сапогами. Ни на секунду не появлялось искушение бросить его. Он был не из мира, переполненного жестокостью и болью…

Через две недели в ответ на моё письмо пришла вторая записка. Такая же короткая, но полная тоски, злости и обречённости.

«Привет, Игорёк!

Получил твой ответ. Я, честно говоря, не очень-то и рассчитывал его получить так скоро: ведь пришёл он за неделю.

Ты, конечно, извини за прямоту, Игорёк, но тебе я признаться могу, хотя ни мать, ни сестра и никто не знает – я решил ехать в Ичкерию. Крышу у меня уже сорвало со всех крепежей. Когда я тебе писал первое письмо, об этом даже не думал. Но за эти дни кое с кем повздорил. Сам понимаешь – прав тот, у кого есть деньги. Они сунули кому надо, и всё заглохло, а мне мой участковый (хороший, кстати, мужик) сказал: «Диман, выбирай сам: или уезжай из города, или едь спусти пар на войне, или тебе придётся их всех уничтожить». Вот я и решил, что пора поправить свою крышу на чеченской земле.

Я подписал контракт на полгода. Приеду домой где-то в конце августа – начале сентября. В это время у нас как раз грибы, ягоды… Я тебя буду очень ждать. Ты же знаешь, у меня душа для всех вас открыта, и любого, с кем служил и воевал, буду принимать, как родного. Особенно тебя, ведь ты мне как брат…

До свидания, твой Диман»

 А потом было молчание… Целый год…

Иногда память натыкалась на его образ: отдельные эпизоды, обрывки разговоров, но происходило это всё реже – каждый шёл своей дорогой, осторожно нащупывая будущее под ногами…

Иногда мне казалось, я мог бы убедить его не ехать на войну во второй раз – никто не мог сказать наверное, где закончатся запасы отпущенного судьбой везения. Но не сделал этого. Война всё ещё была наркотиком для нас. И я завидовал тому, что он, не думая о будущем, смог порвать с настоящим.

…Минут пятнадцать я тупо смотрел на конверт. Я уже знал что в нём, но отказывался верить.

После первых же слов надеяться было не на что…

            «Здравствуйте, Игорь!

Пишет Вам мама Димы Андреева. В Диминых бумагах давно нашла Ваши письма, знала, что надо написать, но не могла. И сейчас пишу с большим трудом. Вы догадываетесь, о чём я хочу сообщить. Да! Нет больше моего сынуленьки. Скоро годовщина его гибели. Двадцать пятого марта.

Простилась я с ним одиннадцатого марта и не знала, что вижу его в последний раз. Мне ведь он не сказал, что едет в Чечню.

Я надеюсь, что Вы получите моё письмо и двадцать пятого марта помянете моего сынулю и Вашего друга. Фотографию его я постараюсь поискать: армейская у него была всего одна, с неё мы и сделали портрет. Извините, если она будет плохой, но его добрые глаза будут говорить Вам о его душе, отзывчивой и преданной дружбе. Если летом буду фотографировать его могилу, то вышлю Вам её снимок.

Игорюша, береги себя, не доставляй маме столько хлопот, сколько их у меня. Я знаю, не хотел сыночек видеть моих слёз, не хочет он их и сейчас, а материнское сердце…

Простите, если что-то не так написала. Может, будет желание ответить, я хоть буду знать, что в далёком Воронеже двадцать пятого марта поминают моего роднуленьку.

28.02.97.

Андреева Нина Олеговна.

P.S. Погиб он в развед. батальоне. Говорят, что снял снайпер. В свидетельстве о смерти написано: «Пулевое ранение в грудь навылет, с повреждением правого лёгкого».

Получила его награды за те бои, в которых вы были вместе. «Медаль Суворова» и «За отвагу». Но никто не вернёт мне моего сыночка».

Я пил и не мог опьянеть, постоянно возвращаясь в мыслях к письму. Всё, что я имел, осталось в прошлом...

Остальное уже не имело значения…