Хасан бабай

Дорогие ветераны Великой Отечественной... Мы их любим, мы их помним, мы ими гордимся. Но, к сожалению, не у всех из них героически складывались судьбы после победы. Увы, война отняла жизнь не только у тех, кто погиб, но и у многих из тех, кто выжил. Такова и история моего деда – фронтовика Хасана Халимовича Шайнурова. Этими воспоминаниями я отдаю дань памяти родному человеку и всем, кого покалечила война.

На работе коллега угостила халвой. Тут же вспомнился дед Хасан. Именно он впервые угостил меня и брата Руслана этим лакомством. Помню, развернул кулек, а там внушительные куски, похожие на прессованный песок. Попробовала и влюбилась… 

Боже мой, сколько сокровенного таит в себе наша память! И никогда не знаешь, где и когда из ее глубин выплывет фрагмент мозаики из нашего прошлого. Дед Хасан Шайнуров, Хасан бабай, в молодости был красивым мужчиной, чем-то напоминал Штирлица –  Вячеслава Тихонова. Моя бабушка уехала за моим дедом далеко от своих родных. Её семья жила в Центральной России, в Поволжье, а её возлюбленный увез её на чужбину, в далекую Сибирь, в Томскую область, откуда сам был родом. С бабушкой они расписались, когда моей матери было уже пять лет. И развелись, когда их дочь училась в старших классах. Дед начал выпивать, не имел постоянного заработка, на трех работах вкалывала бабушка. 

Бануэби, так я звала бабушку, в возрасте семнадцати лет работала на военном заводе в Чебоксарах – делала боевые снаряды, Бануэби была тружеником тыла. Она рассказывала, как они с дедом познакомились, почему переехали так далеко, но я как-то не особо внимательно слушала. А мама рассказывала, что дед был силен в шахматах, всех обыгрывал. Наверное, от него у мамы острый аналитический ум и способности к математике.

 Сейчас думаю: как мало я о нем знаю. Как мы все мало о нем знали. И почему-то не интересовались. 

Мне шесть лет, Руслану – четыре. Жили мы все вместе в бабушкиной квартире на Иркутском тракте. Как сейчас помню – стук в дверь. Бабушка открывает, и в дом входит пожилой мужчина. Долговязый, худой, угрюмый. Вошел и сел на стул. Я вытаращилась на него: кто он? Зачем пришел? И почему молчит? Бабушка нам ничего не объяснила, но тут же позвонила маме и сообщила: «Отец пришел». 

Потом нам рассказали, что это мамин папа, наш дедушка Хасан, Хасан бабай. Он несколько лет сидел в тюрьме за драку и теперь освободился. Якобы дед ударил не то милиционера, не то военного – старшего по званию, не захотел подчиниться, отдать честь и – пошло-поехало… 

Все тело деда было исколото сине-зелеными наколками. Дед был какой-то иной, не как мы, а значит, чужой, непонятный и потому пугающий. А имя «Хасан» мне и сейчас, и тогда казалось каким-то уж совсем диким и разбойничьим. А ведь в переводе с арабского, оно означает «красивый, хороший, молодой». 

Хасан бабай стал бывать у нас. Мы кормили его, он выпрашивал денег на водку и сигареты.  Вначале бабушка была к нему благосклонна. Но с каждым его приходом все больше нервничала и нападала на него. Даже швабру, бывало, хватала в сердцах. Хасан бабай никогда не бил в ответ, а лишь прикрывался рукой. Мы с братом защищали бабушку и тоже нападали на деда, колотили его  своими кулачками, кричали на него. 

Чаще всего дед молчал, но со временем разговорился… Рассказал, что служил он вместе с Юрием Никулиным. Назвал номер военной части, род войск. Если не путаю, мотострелковые. В борьбе с фашистом дошел до Польши, был ранен в обе ноги.  У него была медаль «За Отвагу», самая значимая среди фронтовиков. Ею награждали исключительно за личную храбрость, проявленную в бою. Не знаю, было ли правдой насчет Никулина, но этот факт в биографии деда привел меня в абсолютный восторг: «Ко мне, Мухтар!» был моим любимым фильмом. Из-за фронтовой дружбы с Никулиным Хасан бабай возвысился в моих глазах. 

А еще дед чуть скрипучим голосом рассказывал о лесе, о грибах, и так тепло становилось от его рассказа, так уютно! И будто в доме пахло шишками, травами и грибами. Не квартира, а лесное царство. И, видимо, под воздействием этой магии, которую он создавал лесными историями, однажды мне захотелось его обнять – дать ему знать, что он для меня много значит… Но мне было неловко вот так вот запросто обнять его. Хасан бабай сидел на краешке дивана, на котором я, балуясь, прыгала. И однажды, вроде как играя, запрыгнула на его сгорбленную длинную спину и немного покачалась на ней… В профиле деда я уловила удивление и смущение. Так смущаются люди, которые давно отвыкли от нежности и которые никак не ожидали её, потому что считают, что не заслуживают любви. 

Тем более от ребенка, который тебя совсем не знает.

 Дед жил в малосемейке неподалеку от нас. Спивался, доживал свой век. А мы с родителями, приносили ему еды. Его жилище насквозь пропахло паленой водкой, махоркой и бомжами, которым дед давал приют. Помню, одного из них звали дядей Пашей. Определение «БИЧ», бывший интеллигентный человек, ему явно подходило. Своей седовласой головой и бородой он напомнил мне Тургенева. А еще эта кротость во взгляде. Тихость, безобидность. Когда-то дядя Паша был отличным переплетчиком книг. 

Как ветерану войны, деду вот-вот должны были выделить благоустроенную однокомнатную квартиру. Но он умер, не дождавшись её, едва разменяв восьмой десяток. Мне было десять лет, я возвращалась из школы. Шел первый снег, у меня было приподнятое настроение. Шла к бабушке чуть не вприпрыжку, как всегда, негромко напевая. Стучусь, никто не открывает. Странно… Соседка баба Аня с пятого этажа сказала, что дед мой умер и бабушка пошла в малосемейку. Помню, как от неожиданности перехватило дыхание и где-то похолодело в шее, затылке, в груди. 

Это была первая смерть в моей жизни и первое ощущение прерванного дыхания, а может, и прерванного полета.