Клуб неудачников

Сборище жалких неудачников. Хронических. Как же я сочувствовал им всем. И Михаилу с Пашей, и Жене с Егором, и старику Яше, даже Денису – он хоть и носил очки, но нередко говорил умные вещи. Вместе с тем я сознавал: раз мне выпала честь угодить в компанию этих «славных джентльменов», то сам тоже недалеко ушёл в стремлении преумножить количество извилин. Несмотря на мозолистые потуги «срубить много деньжищ».
Мы разбирали разваливающийся дом какого-то купца 19 века. Яков высматривал в нём всё, что можно отремонтировать и продать, выдав за более ценный антиквариат, чем есть на самом деле. Остальные занимались черновой работой. Прораб Махмуд проводил всё время в вагоне-бытовке, перечитывая накладные или ругаясь с водителями грузовиков, вывозивших мусор. Шутки в его адрес типа «понаехали» или «нащальника» находились под запретом, так как прораб приходился зятем владельцу здания, Петру Фомину. Вот и весь расклад.
Фомин выкупил купеческий особняк на аукционе за хорошие деньги, и я был готов держать пари, что он задумал отбить эти деньги, пока городские власти не спохватятся и не объявят развалины «культурным достоянием нации». Мне нравилась идея усадьбы с рестораном и гостиницей, фольклорным уклоном и народной кухней, с катанием на тройке и сжиганием чучела на масленицу. Но мне слабо верилось в то, что Фомин сделает все по уму и со вкусом.
Этот грузный мужчина, с противным голосом и походкой Эркюля Пуаро, прославился как скупердяй и ретроград. Кто-то рассказывал, что его отец перебрался в Елабугу в восьмидесятых годах из Одессы, будучи затравленным соседями за ростовщичество. Одни и те же потёртые джинсы, нелепые мешковатые свитера и дешёвые туфли из искусственной кожи – в этом был весь Петр Фомин. Платил он вовремя, удерживая иногда часть зарплаты за «нарушения» (а разве можно платить иначе неудачникам, которым некуда податься).
В тот день лаврами чемпиона невезения я мысленно увенчал Якова Петровича. Старик выкинул такой номер, что я, неудачник со стажем, крепко задумался – не рано ли нам всем ставить на себе крест. Пропасть невезения показалась бездонной…
«Тут есть! Тут что-то есть! Есть!» – закричал Яша, когда его лопата со звоном отскочила от чего-то металлического. Он швырнул инструмент в сторону. В ход пошли пальцы, скрученные артритом. Разумеется, на крики прибежал Фомин, тучный настолько, что нашей первоочередной задачей при разборах всегда был снос дверных косяков. Крики заставили хозяина прервать трапезу – толстые пальцы сжимали жареную куриную ножку, вокруг пухлых, дрожавших от волнения губ блестел жир. 
Толстяк вручил мне недоеденную курятину на хранение и вытер жирную руку о рубашку. Затем резким движением выхватил шкатулку из рук старика. Ничего особенного – привычное поведение жадного, расчетливого, неопрятного капиталиста. Осмотрев шкатулку, сунул её подмышку и развернулся к двери. Но Фомин не был бы Фоминым, если бы не вернулся за своей куриной ножкой. Напоследок он огрел нас взглядом рабовладельца.
– Чего раззевались, обезьяны?! Работаем! Или останетесь без почасовой оплаты. Буду башлять за каждый кирпич или ведро земли. Я смотаюсь к мастеру, попробую вскрыть. Ментов да журналистов вызову, вроде как четверть от находки не должна обломиться.
Фомин убрался восвояси, оставив после себя запах жареной курицы и дешёвого одеколона. Но дед Яша не заметил его исчезновения – вытянув перед собой узловатые руки, он в воображении пытался вернуть те мгновения, когда они держали огромное состояние.
– Ты бы ещё в микрофон крикнул про то, что клад нашёл, балбес, – сказал Миша и, покачав головой, вновь принялся разбирать пол.
– Может, вернёт ещё? – Губы и подбородок старика задрожали.
Я подумал, что именно в образе этого сгорбленного старца, с дрожащими губами и пришибленным выражением лица, заключена вся суть российского человека и особенностей строения его ДНК.
Полгода назад Яков Петрович, реставратор старинной мебели от бога, остался без квартиры – рядовая история об окончательно обнаглевших детях. Этим сегодня никого не удивишь. Но в биографии Якова Прохорова имелись моменты, от которых мурашки бегут по коже. Незадолго до того, как старика пристроили в Елабужский дом престарелых (оттуда его вытащил Фомин, падкий на ценную и низкооплачиваемую рабочую силу), он отмотал два десятка лет… за убийство жены. 
Некоторое время все считали, что в этом деле не обошлось без зелёного змия. Но у меня, в отличие от других членов клуба неудачников, имелась кое-какая информация о Яше. Мой отец работал патологоанатомом. Подпись его напарника стоит под заключением судебно-медицинской экспертизы от 16 марта 1993 года. Во время рыбалки после хорошей дозы коньяка отец приоткрыл завесу тайны над нелёгкой участью старика. Заключение о насильственной смерти Яшиной супруги «попросили» переписать отцова друга, результатом его отказа в «просьбе» стали травма головы и переломанные пальцы. Но Яков Петрович всё равно получил двадцать лет тюрьмы.
Так что я, как никто, отдавал должное старику – он никогда не скулил и не жаловался на судьбу…
После отъезда Фомина мы работали не больше часа. Павел, рябой парень, носивший прозвище Сайока из-за картавой речи (с тех пор как произнес слово «сорока» и вызвал у нас приступ истерического смеха), с оглушительным грохотом крушил бревна и доски, поднимая клубы пыли.
Сайока принципиально игнорировал предупреждения Яши – работал в одиночку в дальней комнате. За что и поплатился. Любой неудачник не считает себя таковым, и ни в коем случае не будет слушать советов человека, которого считает «истинным» неудачником.
Карета скорой помощи приехала довольно быстро – мне казалось, в наше время больше шансов дождаться свадьбы внуков. Сайока кричал беспрерывно, глядя на торчавшую кость.
Бинго, парень, серебряная медаль нашего клуба твоя!
Воспользовавшись отсутствием Фомина и его придурковатого подхалима Махмуда, мы расселись на скамейке на перекур. Я предполагал, что грабёж Яши станет главной темой ленивой беседы и шуток. Но муки Сайоки произвели на всех гнетущее впечатление.
– А как орал, как орал,– флегматично заметил Егор.
– Послушал бы я, как бы ты орал, упади с такой высоты, – пробубнил Яша. – Там же не только нога. Видели, как промежность держал?
– Угу, там, небось, омлет, – промычал Егор. Он отвернулся от палящего солнца. Прыщавое мокрое от пота лицо приобрело оранжевый оттенок. – А знаете, что самое прикольное?
– Какие тут могут быть приколы? – спросил я.
– У Сайоки вчера была свадьба. – Егор раскашлялся.
– Да ты что? Он просто создан для нашего клуба, – сокрушённо усмехнулся Миша. Ветер теребил его седые волосы – он то и дело зачесывал их пальцами. 
Импозантные усы а-ля Николай Гоголь и ухоженные ногти сослужили недобрую службу Михаилу. Стать постоянным объектом насмешек Махмуда и Фомина – худшее, что может случиться в нашем положении. Хотя колкости типа «Где ваш галстук сударь?», «Извольте поработать, ваше высокоблагородие» вызывали улыбку и у меня.
– Да какая, к лешему, свадьба?! – воскликнул Денис. – Усадьбу ремонтировали. Стахеевскую. Помните? – Он ткнул меня локтем. Я кивнул. – Ему там девка симпатичная кушать в термосе приносила. Говорил, что жена его. Значит, уже давно женат.
– Ты про Нинку, что ли? Разбежались. Сайока домой пришёл, а там она с его другом тарам-парам. Хоть отгулы бери и жену охраняй. Через пару дней нашёл другую девку. Вот вчера расписались. Настрогать двоих настрогал уже – то, что он там держал, ему уже не пригодится, – сказал Егор.
Мы закатились смехом. Яков затрясся всем телом. Миша с Женей пересели на корточки напротив скамейки.
– Хотя, в принципе, ничего смешного, – проговорил я, после того как все успокоились.
– У него уже есть двое. Это четвёртая жена, пятого скоро ему родит. – подмигнул Денис. – Старшая дочь в первый класс пошла.
– Я думал, что это я на самом днище, – сказал Женя.
– Ты со своими кредитами на полпути к нему, – отозвался я.
– У Сайоки ипотека. Двухкомнатную взял.
– Сходим после работы, навестим парня? – Мое предложение прозвучало неожиданно для меня самого.
Все закивали. Хотя я был больше чем уверен, к окончанию дня у каждого вспомнятся неотложные дела или планы. Если вы вступите в клуб неудачников, то ваша жизнь тоже будет состоять из неотложных дел и забытых планов и, разумеется, вам банально не хватит времени жить.
– Едут, – сказал Женя, ответственный за «атас, ребята».
Мы вернулись к работе. До обеда я нашёл несколько медных монет и брошку. Возможно, это добро удастся продать какому-нибудь коллекционеру. Разумеется, я не размахивал находкой и не вопил, как Яков. И не планировал этого делать, если найдётся что-то ещё. Мы договорились на случай обнаружения чего бы то ни было спрятать и оформить всё без участия проклятого скряги. Неплохой уговор – хоть какая-то польза от перекура.
– Дорогая штука оказалась, вскрыли. Ожерельице, да побрякушки, – Фомин похлопал Якова по плечу и всучил ему пятисотрублевую купюру. – Держи на папиросы. Так, сегодня бы с раскопками закончить, нужно всё выносить, завтра возьмёмся за крышу.
Разумеется, хитрый лис не привлёк ни прессу, ни полицию, а просто продал драгоценности знакомому владельцу ломбарда. Сделай он иначе, то тут же лишился бы этого дома. После ухода Фомина Яков снова поник. Он не мог набить ему морду или плюнуть в лицо. Вовсе не потому, что тот давал ему работу и кров.
Просто Яков – другой. Человек, привыкший есть, спать и ходить в туалет по расписанию, привыкший быть послушным и кротким, чтобы не ломать систему. Для него слова «гордость», «чувство собственного достоинства» значили столько же, сколько для меня «космоаэродинамика» или «гиперэкстензия», – ровным счётом ничего.
Миша подошел к Якову и склонился к его уху.
– У тебя есть карманы. Даже один большой спереди, – сказал он, потеребив молнию накладного кармана на комбинезоне. – Не будь таким кретином, умоляю тебя.
За остаток дня я нашёл ещё несколько монет, выцветшую фотографию в рамке и серебряную ложку. Удача чуть обнажила оскал и Яше. В передний карман легли две крохотные скульптурки ангелов и кольцо. Миша копал в дальнем углу спиной к нам и несколько раз наклонялся, дабы что-то подобрать. Затем, не оборачиваясь, показал большой палец и забавно провёл по усам указательным пальцем, как заправский казак.
Люди, которые могут сохранить ребячество после того, как закончилась юность,– особенные и несчастные люди. У всего есть срок годности. 
Выходки Дениса забавляли нас. Но в нём я больше ценил ответственность и ум. Однажды, увидев его обаятельную девушку с роскошной грудью и дразнящими изгибами бёдер, я даже было поставил под вопрос его членство в нашем клубе. Но потерянный им на следующий день после покупки планшет и разбитая вдребезги иномарка убедили меня в обратном.
– У меня будет дом. С мансардой и задним двором. На берегу озера в штате Айова. Это вопрос времени, – сказал он однажды, дав нам повод похохотать.
– Угостишь нас шашлыком? – спросил я.
– Барбекю. Там он называется барбекю, – с железной серьезностью в голосе заявил парень.
– Баранина, замоченная в уксусе?
– Из антрекотов, замоченных в лимонно-соевом соусе.
Что творилось с бригадой после этого диалога… Денис через минуту и сам рассмеялся, увидев своё отражение в разбитом зеркале – о доме на берегу озера рассуждал разнорабочий в тёмно-синей робе, измазанный в саже и многовековой грязи.
Хотя в глубине души я понимал, что он непостоянный член нашего клуба. И причиной тому не красивая девушка с роскошной грудью, влюблённая в него до беспамятства. Денис умел мечтать. Искренне и по-детски. С детально продуманными мелочами и приступами тщеславия.
В четыре часа дня в дом заглянул Махмуд.
– Петр нервничает. Боится, что из мэрии приедет комиссия. Какой-то там депутат зашевелился. Пора бы за крышу браться. Сегодня задержимся на пару часов. Платит дополнительно по сотке за каждый час. Начнём скидывать шифер. Господа Денис и Миша – пожалуйте наверх. Лёва, – Махмуд обратился ко мне, – сними стекла, аккуратно их сложи, затем займёшься рамами. Яков – тебе наличники. Подшаманишь – позовёшь.
Вот так. Команды отданы, руки в карманах – маленький генерал при деле. Образованные люди с хорошими манерами всегда производят положительное впечатление. А Махмуд – щуплый, чисто выбритый таджик – разительно отличался от своих соотечественников. Если бы не повадки лизоблюда Табаки, прораб пользовался бы нашим уважением.
На улице поднялся ветер, и стоило мне избавить дом от окон, как вокруг нас закружили «благодатные вихри», разгоняя затхлый, сырой запах.
Фомин заглянул в оконный проем.
– Если вместо двух часов задержитесь на три, кто-нибудь из вас начнёт ныть? – спросил он. После недолгого молчания развёл руками. – А в ответ тишина. Ну, это же хорошо.
Жажда находок («легкой наживы», хе-хе) кипятила кровь в жилах. Лишь бы Фомин не стоял над душой.
– Позавчера он привёл домой любовницу, – шепнул мне Яша. – Девка ушла с криками – у него не встал.
Я усмехнулся. Когда речь идёт о таких людях, как Фомин, проблемы с потенцией вызывают если и не злорадный хохот, то усмешку точно.
Яков поднял вверх указательный палец и с издевательски печальным лицом согнул его в крючок.
– Жги, Яша, – сказал я.
– Я чинил стол на кухне. Эта баба устроила скандал. Вопила: «Ты импотент. Привяжи по бокам карандаши – может, на носилках твой сморчок на что-то сгодится!» Знаешь, кто эта женщина?
Яков выдержал такую паузу, что мы перестали работать и сосредоточили внимание на нём.
– Ну и? – возмутился я.
– Любаша из бухгалтерии.
– Да ты что? Боже, да она ведь жирная, как облако! А этот жировик на лбу? Просто циклоп.
– Как третий глаз.
– А эти волосики на подбородке? – Я пошевелил пальцами под нижней губой.
– Как у козы, – закончил Яков, и мы дружно рассмеялись.
Время от времени мы продолжили хихикать, если кто-то шёпотом шутил на тему карандашей или носилок. Без шуток можно превратиться в занудных дятлов.
К половине шестого Денис и Женя сняли кровлю с половины дома. Эти парни слаженно работали в команде. За много лет они приноровились друг к другу. Вместе они глотали горькие пилюли, подбрасываемые судьбой, пытали счастья на стройках Москвы и алмазных карьерах Якутии. Я не знаю подробностей этих похождений. В клубе неудачников каждый может рассказать уйму подобных печальных историй, и едва ли кого-то можно удивить. Наш слух более услаждали истории о том, как оплошал Фомин, не сумев угодить очередной любовнице, или как Махмуд искупался в дерьме, провалившись в сельском туалете. Ехидное злорадство – кредо любого неудачника.
С потолка то и дело сыпался песок, а толстые доски омерзительно скрипели, действуя на нервы.
– Я давно хочу тебя спросить. Почему ты не найдешь себе хорошую работу? – спросил меня Яков.
– Я же рассказывал – учусь. Здесь я до осени. Последний курс, – ответил я, давая знать, что не расположен говорить на эту тему. – Летом здесь. Как начнется семестр, днём буду учиться, по ночам охранять его стоянку.
– И на кого учишься?
– Преподаватель истории. – Я грустно усмехнулся.
– Ах, ну да, точно. А зря смеёшься. Хорошая профессия.
– Не в наше время. Если буду работать по образованию, то на всю жизнь останусь неудачником. Хочется жить чуть лучше, чем среднестатистический преподаватель.
– Но деньги совсем не главное, – возразил Яков.
– А что главное, Яша?
– То, что ты при деле. А не валяешься в канаве. И не висишь на шее у государства. Если будешь думать так же через пятнадцать лет, то всё, что тебе будет нужно от жизни, – мысли, как бы урвать лишнюю копеечку и трахнуть какую-нибудь страшную жабу, потому что нормальные бабы на тебя смотреть не будут. Ты станешь похожим на Фомина. Для меня он неудачник, а не мы.
Я откатил гружённую землей телегу ближе к двери.
– Не хотел бы я быть при этом деле в твоём возрасте, – сказал я.
Яша тяжко выдохнул и кивнул в сторону окна.
Перекур так перекур.
К нам присоединился и Женя, но принялся выковыривать глину из узоров найденной серебряной ложки.
– Неужели ты думаешь, что я буду терпеть этого ушлёпка, пока не слягу в могилу? – Яша покачал головой. – Мне осталось подкопить ещё немного деньжат на дом в моей родной деревне. Поставлю мастерскую. Буду делать столы, скамейки для бани, наличники. Этот день обязательно настанет. Я соберу своё барахло в чемодан и отправлюсь на вокзал. Куплю красивый спецкостюм, как у этих ребят в «Школе ремонта», – надену его поверх белой рубашки, нацеплю кепку.
Его слова производили на меня какое-то гипнотическое впечатление. Теперь старик не казался пришибленным, а необычайно умудрённым и возвышенным.
За последние месяцы Яков Петрович дал мне больше, чем отец за многие годы. Я говорю не только об умении забивать гвозди, готовить еду, держать топор и правильно ловить рыбу. Если тебе между семнадцатью и двадцатью двумя, рядом с тобой должен быть кто-то, способный научить отличать чёрное от белого, бить первым и пояснить, почему этот ублюдский мир устроен именно так. И если повезёт, можно стать порядочным, успешной и умной канальей.
Я умею реставрировать дорогую мебель, разбираюсь в древесине (много ли парней в моем возрасте могут рассортировать буковые, осиновые и берёзовые бруски). Я знаток антиквариата и всего девятнадцатого века. Интерес к этому проснулся во мне отнюдь не сам по себе.
В тот момент я почувствовал какое-то изумление, смешанное с воодушевлением. Я слышал не глупую и наивную мечту. Это была не болтовня о доме на берегу озера в штате Айова. Когда с вами делятся такими вещами, вы без труда отличите сопливую мечту от чёткого плана.
– Много еще нужно накопить? – спросил Женя.
– Совсем немного. Сейчас в деревне дома дешёвые – все так и рады свалить оттуда.
– Думаешь, получится?
Яша пожал плечами.
– А отчего не получится? Если работать – запросто.
Посыпавшийся песок прервал наш перекур – хоть у кого-то работа продвигалась с завидным упорством. На пороге появился Фомин. Никто и представить не мог, что этот сноб проявит великодушие – он принес по баночке пива каждому и велел Махмуду протянуть от вагона-бытовки удлинитель, чтобы включить радиоприёмник. Постояв немного, он развернулся и убрался восвояси.
Я добрался до кирпичной кладки, которую с азартом принялся крошить. Помахать кувалдой – замечательное окончание вечера, лучше и быть не могло. Моё место точно среди этих людей. Орудие Тора одним ударом сносило целые глыбы кладки.
И я наткнулся на... тайник. Разумеется, это был тайник. Я отложил стальную крышку и принялся вычищать песок. Подозвал на помощь Женю. Старик Яков отправился к окну, присматривать за начальством.
Если что-то и ухоронено в квадратном колодце, его требуется перепрятать.
Вскоре мы отбросили лопаты и принялись работать руками, встав на колени, пока не уперлись во что-то металлическое. Все обрадовались, словно выиграли в лотерею.
Найденная фляга весила около десяти килограммов. И, судя по звону, внутри перекатывались монеты.
Всё шло как надо. Мы присыпали флягу песком там, где Яков нашёл шкатулку. С ещё большей силой я обрушил кувалду на старые кирпичи, превращая их в крошево.
Возможно, мы расчувствовались, выйдя из дома на перерыв. Мы нагло прошли мимо обескураженного Махмуда к бревну.
– Подышим на свежемо воздухе и обратно, – Яша «подмаслил» факт самоволки.
***
Мой отец всю жизнь причислял себя к сторонникам жизни в стиле «дрейфующей лодки». Меня раздражают эти аллегории – сравнивать жизнь с течением реки, плывущими облаками – откуда берётся эта ванильная ересь?
И каждый член нашего клуба вёл именно такой образ жизни. Я называю его «Всё само собой сложится». Говоря языком тупых аллегорий в стиле моего отца: лодка сама обойдёт все препятствия, может, переживёт и шторм. Затем ещё один. Даже если перевернётся, то едва ли утонет – она же деревянная. А штиль для неё просто благодать.
Мой папаша был слишком пассивен, чтобы ставить цели, достичь чего-нибудь. Кажется, он всю жизнь сушил вёсла.
Мы прожили в тесной комнате общежития. До совершеннолетия я спал под смачный шорох тараканьей сборной мира, доносящийся из-под пожелтевших обоев. Мне стыдно за то, что я вздохнул с облегчением, когда Господь прибрал моих стариков чуть раньше, чем это обычно бывает (оба добрались только до шестого десятка). И перед смертью обоим хватило мужества признаться себе – оба прогуляли свою жизнь, как нелюбимый урок. Сушили вёсла.
«Не раскачивай лодку», – любил твердить отец. Эту сакраментальную фразу я слышал, когда взял ссуду в банке и открыл кальянную лавку. Прогорел через год. Едва начался финансовый кризис восьмого года. Эту фразу я слышал, когда поступал в институт, а не в медицинское училище, которое он окончил, прежде чем перешагнуть порог университета. Я стал параноиком. Боязнь унаследовать хроническую невезучесть выдрессировала меня делать всё наперекор отцу.
Яша был отчасти таким, как мой батя. Он чинно сидел в лодке и не раскачивал её. Пожалуй, ожидая нужного момента. Такой человек с хрустом разомнёт спину, упрётся ногами, плюхнет веслами по водяной глади и начнёт ярости грести против течения. И ему будут нипочём водовороты, бури и скалы.
Я проникся к Якову Петровичу безмерным уважением. Что-то было в нем вдохновлявшее меня. Что-то несломленное, сопротивляющееся, что-то сжавшееся, приготовившееся к отчаянному прыжку. Такое впечатление производит скрюченный радикулитом и временем боевой генерал, построивший в шеренгу ватагу гопников. Кротость и смирение, продемонстрированное им, когда Фомин забирал шкатулку, являлось не чем иным, как боязнью потерять нечто большее.
Яков никогда не был членом клуба неудачников. Людям, умеющим разумно мечтать и строить планы, в клубе не место.
Я вздрогнул от резкого треска. Наверное, даже подскочил. Смачную матерную тираду выдал Женя. Винт, не желающий выкручиваться, сделанные когда-то на совесть вещи, не поддающиеся кувалде, проржавевшие скобы вызывают именно такие эмоции.
От мощного удара из половых щелей заклубилась пыль, дом покачнулся.
– Воу, воу, воу! Легче парень! – послышалось сверху.
От следующего удара на стенах появились трещины. Дом накренился, как подбитый исполин. Этого Женя не заметил и размахнулся ещё раз.
– Несущую балку не тронь! – Вопль Махмуда утонул в грохоте рушащегося дома. Стены с западной стороны развалились, и балки посыпались, словно спички.
Яков завопил, как попавший под камнепад осёл. Он устремился куда-то вглубь развалин и принялся раскидывать доски.
Клубы пыли осели к приезду скорой. Мы растащили брёвна и доски, не тронув лишь одну. Балка толщиной сантиметров в двадцать размозжила голову Дениса, превратив её в ужасную, кровавую кашу. Женю увезли под монотонное мерцание мигалки с переломанными позвоночником и ключицей. Тело Дениса забрали позже, но прежде сделали уйму фотографий.
Вот так всё и закончилось. Нам пришлось ответить на добрую сотню вопросов. Расписаться не один десяток раз.
Позже даже приехали журналисты. К нашим подбородкам подносили микрофоны, пытались отвести в сторону. Как в хрониках передач «Дежурная часть» или «Перехват». Голову Фомина заботливо пригнули, чтобы он не ударился, когда усаживался на заднее сидение машины. Треск раций, бело-красная сигнальная лента, отделившая руины от остального мира, сине-красные переливы мигалок, толпа праздных зевак – всё по законам жанра.
Фляга с монетами осталась под полом разрушившегося дома. Нас таскали по допросам, привозили к развалинам. Всплыли все делишки Фомина. Из Москвы выписали несколько экспертов для работы с его коллекцией икон, старинной посуды и статуэток (большей частью краденой). По крупицам разобрали все сделки с недвижимостью. Разумеется, дело касалось домов девятнадцатого века. Соучастником по делу проходил и друг Фомина, владелец ломбарда, а также Махмуд, ставивший свою размашистую подпись под всё, что протягивал тесть. Яков чудом не угодил в их компанию.
Суд состоялся через три месяца после гибели Дениса. Все получили по десять лет тюрьмы по нескольким статьям. Махмуд рыдал, как сопливая девчонка, когда судья зачитывал приговор. Его жену вывели из зала суда за выкрики с места. История наделала много шума.
Наш клуб неудачников распался, и пути разошлись. Я пару раз навестил Женю в больнице. Из травматологического отделения он перебрался в наркологическое, где его лечили от белой горячки.
Я же устроился продавцом в магазин бытовой техники и с головой ушёл в работу. Закончил учёбу и получил диплом, легший в качестве пылесборника на полку. У меня появилась девушка. Очаровательная Эмилия вдохнула в мою жизнь, собственно, саму жизнь. Через полгода я получил должность менеджера и начал забывать о своём членстве в клубе неудачников.
Мне удавалось зарабатывать неплохие деньги. Я купил подержанную машину и снимал приличную квартиру в центре Елабуги, которую Эмилия называла «Лёвкиным Лувром» из-за множества картин. Мы слетали в Прагу и Париж. Загорали на побережье Тихого океана.
Я редко вспоминал о клубе. Все же однажды, накупив гостинцев, завернул на проспект Нефтяников. Здание дома-интерната для престарелых производило гнетущее впечатление. Полная безнадега. Я поборол вдруг возникшее желание проехать мимо. Мужественно прошёл по вестибюлю к ресепшену. Меня ждало разочарование – Яков съехал месяц назад. Точнее, сбежал.
Забежал я и в больницу. Новость о смерти Жени усадила меня на скамью. Цирроз печени – штука страшная, и я уверен – этот мужчина не заслуживал такой смерти.
В предновогодней толкотне у кассы супермаркета я нечаянно сбил с ног тщедушного человека. Из рук бедолаги выпали бутылка дешевой водки и плавленый сырок. Сам он распластался по полу, как морская звезда на океанском дне. Я с легкостью поставил парня на ноги.
– Извини, дружище, – сказал я и достал из бумажника три сотенных купюры. Меня словно ударило током – в этом человеке я с трудом узнал Егора. Под каждым глазом заживал синяк, с распухшей нижней губы тянулась слюна. Зрелище не самое приятное. Да и пахло от Егора, как от мусорного ведра, которое не хотят выносить больше недели. 
– Ничего страшного, – промямлил Егор. Над замком молнии куртки мелькнуло горлышко украденной бутылки. Он взял деньги и, небрежно смяв, засунул во внутренний карман.
–Узнаёшь? – спросил я.
Мужчина прищурился, затем улыбнулся.
– Лёвчик... – Шмыгнул носом, затем вытер его рукавом. – Молодец, на человека похож. Такой английский джентльмен. Красивое пальто. А шарф? Красавчик. Ну, я пойду.
– Погоди.– Я остановил его, взяв за грязный рукав куртки, за что Эмилия наградила укоряющим взглядом. Я протянул Егору три тысячные купюры и свой абонемент в турецкую баню, на котором у меня осталась пара посещений. На этот раз Егор принял деньги обеими руками, немного смутившись. Увидев абонемент, он улыбнулся.
– Это же наша банька, та самая, да?
Я кивнул.
– Где Яков седалище обжёг о скамейку! – Егор рассмеялся.
– Она самая. Береги себя. Встретимся в баньке, угощу тебя пивом. Поговорим.
Егор закивал. Он отвёл взгляд, но прежде я заметил, как задрожали его губы.
По пути домой Эмилия, как говорится, проела мне всю плешь: «Бомжам деньги раздает – благотворительный фонд открыл, как же!», «Чего ж его к нам не пригласил Новый год встречать?».
Затем этот темпераментный монолог перерос в истерику, и за пять часов до наступления праздника Эмилия собрала вещи и ушла к родителям. Даже хлопнула дверью и выкрикнула слово, на мое удивление ничуть меня не обидевшее.
«Неудачник!»
Я был больше чем уверен, она позвонит мне завтра и попросит забрать ее. Как обычно, без извинений, неловким, виноватым взглядом посмотрит с порога, потом бросится на шею.
Меня беспокоило другое.
После встречи с Егором ко мне вернулось ощущение того, что я сушу весла. Спокойно плыву в лодке – чинно и смиренно, как прихожанин, терпеливо ожидающий начало службы. Да, отталкиваюсь от камней, в которые упирается моя шлюпка, если можно применить такое сравнение. Но все же не гребу во весь опор.
Я много думал о Егоре, умудрившемся перевернуть свою лодку в штиль.
В ту новогоднюю ночь я не смог уснуть. Немного выпил и просидел в тишине, глядя на падающий снег. Но перед моим умственным взором стоял стол-верстак, шкаф со столярными инструментами, этажерка с лаками и морилками. Стена, обвешанная карандашными набросками и чертежами. Я видел старика, утопавшего в клубах табачного дыма. Рукава чересчур накрахмаленной рубашки засучены, на столе рядом с пачкой непременно спички, а не зажигалка, давно остывший и безумно крепкий чай, который он пьет по привычке последние лет двадцать.
Я искренне верил, что этот человек счастлив.

***
В крещенские морозы мне не удалось завести машину. Оставил её на охраняемой стоянке. В тот день я обошёл несколько банков, чтобы снять деньги. Оплатил все счета, оставил кота соседке и отправился на вокзал.
Водитель помог мне с огромной сумкой. Даже отпустил пару шуток на тему добровольной ссылки.
Я с нетерпением ждал остановки на выезде из города. Словно испытывая мое терпение, водитель медленно вёл автобус по правой полосе следом за зловонным бензовозом и не думал идти на обгон. Я пересел на переднее сидение и высматривал в толпе на остановке знакомую фигуру.
Егор выглядел забавно в моём пальто, казавшемся на нём мешковатым. Оно, вкупе с белым шарфом, шляпой и ботинками с высокими голенищами, делало его непривычно солидным. А запах лосьона даже привлекал к нему внимание женщин.
– Ты ему позвонил? Он ждёт, да? – спросил он, едва усевшись рядом со мной.
Я изумлённо посмотрел на то, как он элегантно снял перчатки, затем, улыбнувшись, галантно поклонился дамам, слегка приподняв шляпу.
– Ждёт. Обещался баньку затопить. Ругался, что мы так долго. Говорит, давно приготовил нам фартуки.
– Вот старый черт, – Егор рассмеялся. – Мы приехать не успели, он уже работу разделил. Подарок ему купил. Как думаешь, понравится?
Он достал из внутреннего кармана кисет и продемонстрировал трубку с резными узорами.
– Конечно. Отличная штука, – заверил я.
Егор вернул подарок на место.
– Родной, ты бы на тапку надавил, не стесняйся, – обратился он к водителю. – А то ведь, если так тащиться будем, я петь начну. Стра-а-а-анная женщина, стра-а-а-анная, – затянул высоким, визгливым голосом. Большая часть пассажиров рассмеялась.
Автобус набрал скорость и через минуту уже мчался по чуть заснеженной трассе.