КТО НА ЧЕРТОЧКУ НАСТУПИТ

– Сегодня с голубенькой начинкой! Тебе, тебе, тебе, а у тебя рука в …, – 

На каждой большой перемене Ленка Загородникова демонстративно вскрывала шоколадку «Риттер Спорт» и одаривала приближенных кубиками. Мне, как лучшей подруге, она призналась, что это гуманитарная помощь и получает она ее в немецкой церкви. Поскольку я, действительно, ее лучшая подруга, что ровно вчера доказала на «стрелке» за гаражами, содрав и растоптав в снегу шапку-ушанку ее обидчицы, в следующее воскресенье она возьмет меня с собой.

– Вообще-то мне нельзя в церковь, я же татарка.

 – Да ладно, это и церковь-то ненастоящая. Там даже икон не нарисовано. Бабушке своей не говори просто, где была. Ты же смелая, хан Батый!

У меня фамилия Батыева. А церковь – такая красивая и желанная – только для русских, мне, татарке, на нее даже смотреть не положено. Но как, объясните, не любоваться?  Золотые купола и старинный кирпич Храма Александра Невского были, кажется, единственным не серым местом в городе. Разве это не сверху так распорядились? А как здорово загадывать желания, ставя свечку ангельской красоты святым! Наверняка, когда церковь закрывают, они уходят из своих ниш в волшебную страну и там колдуют, чтобы желания исполнились. Свечку я еще ни разу не ставила, но на экскурсии в церковь видела, как святые действительно светились в сырой темноте большого храма и обещали: «Все исполнится. Подожди, и Тоха обратит на тебя внимание», или «Мама помирится с папой», или «Тема монгольско-татарского ига по истории, наконец, закончится, и у меня появится кличка поприятнее хана Батыя». Я бы хотела, чтобы меня звали, например, Мадонна. 

Еще до экскурсии я купила себе в Союзпечати крестик вожделенного фасона – с розочками по волнистым краям «под серебро» – и тайно носила его в школе и на улице, а перед тем, как позвонить домой, прятала в дырку в подкладке пальто. Крест мешал мне, веревочка будто бы натирала ключицы, а там, где крестик соприкасался с кожей, и вовсе какая-то черная дыра образовывалась. Может, оттого, что некрещеным запрещалось ходить с крестом? Или оттого, что купила я крестик на деньги, вытащенные у отчима? Я была в сговоре с библиотекаршей: она обещала стать моей крестной матерью, как только представится возможность. «Я уже причастна таинству», –  уговаривала я черную дыру. 

Перед заветным воскресеньем крестик я надела на ночь, с утра украсилась значком «Искусство Америки» – трофеем с одноименной выставки, надела розовые лосины и выходной капор салатного цвета, накрасила ногти лаком, в котором развела синие чернила, и отпросилась на весь день к Ленке готовить реферат. Вообще Ленка советовала одеваться победнее, в мое серое цигейковое пальто, например. А мне хотелось щегольнуть по центру. Я выпросила разрешение надеть бирюзовый дутыш – пуховик, в котором перья сбивались на дно простеганных квадратиков, как будто их пожевали и выплюнули. Дутыш можно было носить в октябре и марте, до минус пятнадцати. И этим январским утром на заоконном термометре как раз оказалось минус пятнадцать.

Так называемая немецкая, а как значилось на плакате с ангелом в золотых лучах, Ново-Апостольская церковь арендовала новосибирский Дом Актера: с вешалки начиналась купеческая красота – лепнина, гнутые дубовые перила у винтовой лестницы, по которой мы пришли в комнату воскресной школы. Там дети увлеченно рисовали Иисуса в лучах солнца и Деву Марию в радуге. Нас с Ленкой, выяснив, что мы старше десяти лет, отправили в большой зал послушать проповедь.

Проповедь была романтической – про встречу возлюбленных у колодца. Девушку там звали Ребеккой, а это был один из моих любимых псевдонимов. Я любила подписывать свои анкеты Ребекка Макдональдс или Николь Рейн. Открыто на Мадонну пока не решалась.

– Кого сегодня коснулся святой дух, кто чувствует побуждение креститься? – пастор Виктор закончил проповедь. Я почувствовала сильнейшее побуждение и вышла на сцену. Наконец-то это происходит! И национальность не спрашивают.

Совсем невозможно после этого вот так просто идти домой. Асфальт на Серебренниковской как отложения пород в пещере. Из открытого посреди трамвайной линии люка идет пар, вокруг застыли желтоватые ледяные волны. Ленка говорит, что это моча, но я не хочу думать о гадостях и портить особенный день.

– Давай ты Ленина, а я Гитлера!?
 – Давай! Кто на черточку наступит, тот и Ленина погубит.
 – Кто на черточку наступит, тот и Гитлера погубит. 

Мы перепрыгиваем трещины и разломы асфальта, передыхая на сухих кочках, смачно скатываемся по желтому зеркалу напротив входа в поликлинику и добираемся до гладких плит перед Оперным театром. Играть на них после настоящих препятствий совсем не интересно – меряемся набранными «гитлерами» и «лениными», что в общем-то лишено смысла. Ведь лениных губить все еще нехорошо. К тому же мы теперь обе крещеные, пусть и в немецкой церкви, и способны на большее. В автобусе я пальцами выгреваю на заледеневшем стекле крестик. В рюкзаке семь пар очков и несколько маленьких, наверное, детских «риттерспортов» – основную гуманитарку раздали, пока меня поздравляли с новой жизнью во Христе. А вот коробка с собранными немецкими братьями и сестрами оправами осталась нетронутой, и я выбрала очки для каждого домочадца. И то, что дедушке эти очки подошли, ненадолго примирило меня с тайной историей в Доме Актера.
 

автор: Янина Ахметова

фото Юлии Калининой