Ляйсан Нигматуллина. Мираж. Рассказ

Терминал международного аэропорта был безлюден, если не считать небольшую группу пассажиров, вылетающих в Анталию. Несмотря на то, что всего через несколько часов они увидят море, сонные лица выражали недовольство. Металлические сиденья, на которых неудобно сидеть, паспортный контроль – все вызывало раздражение.
– Сколько раз тебе говорить, чтобы ты не брала с собой столько барахла, тащи теперь свой чемодан, – ворчал мужчина, медленно двигаясь к окошку паспортного контроля.
«И к чему были такие траты, если придется слушать это ворчание еще и за границей», – думала Олеся, сидя в кресле и глядя на посадочную полосу сквозь толстое стекло большого окна аэропорта. «Орлята учатся летать…», – прозвучало в ее голове…
…Олеся мчалась в автобусе навстречу отдыху и радости в окружении незнакомых детей – в пионерский лагерь «Чкалов». Настроение поднимало и то, что подруга Альбина под боком, на соседнем сиденье, с ней они были неразлучны даже в каникулы. За окном мелькали сосны и ели; контрольные, строгие учителя, нудные родители – все это осталось далеко позади. Автобус качало то влево, то вправо, дети то и дело хватались за сумки и чемоданы, которыми был беспорядочно заставлен проход салона. Вожатая Надя на переднем сиденье напряженно смотрела в окно, постоянно одергивая футболку. Ей было лет двадцать, под хлопчатобумажной тканью вырисовывалась уже хорошо развитая грудь, и в тесной футболке девушка чувствовала себя неловко.
Наконец автобус резко притормозил, и у выхода образовалась куча-мала из самых нетерпеливых, покинувших кресла.
– Всем сидеть! – с запозданием скомандовала вожатая. Ее голос оказался на удивление пронзительным и визгливым. – Без меня не выходить. 
Закинув через плечо тяжелые сумки, волоча тяжелые чемоданы, дети выбрались наружу. Надежда, хмуря выщипанные брови, всех пересчитала, построила и повела к лагерным воротам. Но из-за них не показалась сказка – всего лишь дощатые свежевыкрашенные корпуса в обрамлении коротко подстриженных кустов и небрежно разбитых клумб; редкие бархатцы ядовито-оранжевого цвета, никак не оживлявшие пейзаж, уныло торчали из высохшей земли. Асфальтовые дорожки образовывали четкие геометрические линии и указывали направление от корпусов до столовой, от столовой до клуба, от клуба до туалета, далее медпункт и обратно в корпуса. Все указывало на рамки дозволенного советскому пионеру во время летнего отдыха. Выход за них грозил наказанием – позорной отправкой домой. 
К впечатлениям первого дня, дорожной пыли и запаху краски добавилась долгая возня с тумбочками, матрасами и пледами, которых то не доставало, то было в переизбытке. Подобно муравьям, пионеры перемещались с поклажей из одного корпуса в другой, не надеясь устроиться на выбранной кровати.
Палата, доставшаяся Олесе и ее подруге, была проходная, но небольшая и уютная. В ней помещалось всего три койки: у окна обособилась сама Олеся. Альбина разместилась напротив. У выхода примостилась незнакомая девочка с жидкими, бледно-желтыми волосами и крупными неправильными чертами лица. Она искательно глядела на соседок, улавливая интонации их реплик и выражение лиц. Ей не терпелось познакомиться. 
– Меня зовут Зоя, – не выдержала дурнушка, преодолевая смущение. – А вас? Вы из какой школы?
Через десять минут подруги знали о Зое все, вплоть до детского садика, в который она ходила и где случайно упала, ударившись о камень правой коленкой, после чего на ноге остался шрам – он был без промедления продемонстрирован. Зоя была так навязчива, что девочки почти пожалели, что всю смену придется соседствовать с болтушкой. 
Но тут в дверях появилась визгливая Надежда, которая успела охрипнуть от распоряжений, с большим листом ватмана, тушью и перьями в руках.
– Ребята, кто хочет быть редколлегией? К завтрашнему дню мы должны нарисовать газету. 
Желающих не нашлось. 
– А скоро обед? – Зоя осмелилась задать вопрос, который не давал покоя всем. 
– Режим дня висит на входной двери корпуса: время завтрака, обеда, ужина указаны, – отчеканила пионервожатая, но неожиданно смягчила тон: – Обед будет через пять минут.
– Ура!!! – послышалось из соседних палат. 
Вопли заглушил звук горна. Все застыли на своих местах, соображая, что странного в ошеломившем их звуке, потом сообразили: это призыв на обед, и доносится он из радиорубки – горниста записали на магнитофон. 
Надежда скомандовала построение, и отряд неровной колонной потянулся к столовой, на запах жареного лука и вареной капусты. У входа образовалась толпа, началась давка, которая еще больше разжигала аппетит. Мальчишки постарше показывали чудеса изворотливости в попытках очутиться поближе к заветной двери.
Однако окрики вожатых рассеяли столпотворение – в столовую отряды прошли чинными парами. Наконец троица Олеся – Альбина – Зоя очутилась в огромном дощатом помещении с бессчетным количеством окон; от обилия света казалось, что это большая веранда загородного дома. Столовая была так тесно заставлена квадратными столами, что между ними приходилось протискиваться боком.
Пока девочки рассматривали дородную повариху в белом халате и большой половник, которым она разливала компот, мальчики их отряда уже определились со столами и, дружно смеясь, орудовали ложками. Подругам приглянулся столик у колонны, но возникла неувязка – Олесе некуда было сесть. Недолго думая, она выхватила стул из-за соседнего столика и уже было с удобством расположилась, как за спиной прозвучало леденящее предостережение:
– Это же стул Ки-и-м-м-м! 
Девочки в недоумении переглянулись. И тут в поле их зрения возникла фигура пластичного мальчика, который, ловко обогнув столы, приблизился к Олесе с обезоруживающей белозубой улыбкой.
– Это мой стул! 
В голосе его, однако, звучала сталь.
Поначалу она смутилась, так велико было обаяние смуглого красавца. Но, вникнув в суть его претензий, осмелела. «Какая наглость, – подумала Олеся, – у него здесь свой стул, что он о себе возомнил!»
– Возьмешь другой, – смело сказала она, решительно подвинув к себе тарелку с супом.
В столовой воцарилась тишина – все ждали, что будет дальше. Лицо мальчика выразило недоумение и растерянность. Но неожиданно он вновь дружелюбно улыбнулся, помахал кому-то и, лавируя между столами, поспешил за свободным стулом в другой конец столовой. 
А Олеся до самого вечера думала о произошедшем. И на разные лады повторяла про себя имя и фамилию дерзкого мальчика: Слава Ким – Ким Слава, даже распевала их на мелодию композиции своей любимой группы «Мираж». 
А когда горн из радиорубки возвестил время ужина, она вновь встретилась с Кимом у входа в столовую. Улыбаясь, он пропустил Олесю вперед. Не решаясь заговорить, они лишь улыбнулись друг другу одними глазами.
На следующий день в «Чкалове» объявили скорое торжественное открытие смены. Началась суматошная подготовка к этому событию. При деятельном участии Надежды газету дорисовали: большая часть отряда приняла участие в обводке и закрашивании сюжетных картинок, даже кляксы были старательно превращены в цветы, обрамляющие лист ватмана. Часть ребят разучивала песню, решив не заморачиваться и взять известную «Орлята учатся летать». Все же большинство детей было детьми летчиков и служащих аэропорта. Правда, мама Олеси исполняла там обязанности вполне земной профессии – бухгалтера в плановом отделе.
Остальные ребята приводили в порядок корпус, вытряхивая покрывала и заправляя кровати – они должны были выглядеть идеально: бетонная плита постели, а на ней строгим прямоугольником подушка, как катушечный магнитофон. Однако, взбитые многократно, подушки напоминали в лучшем случае пельмени.
Следующим этапом следовала тренировка для предстоящего построения на торжественную линейку. Пионерам раздали пилотки, и девочки их оживленно примеряли, облепив зеркало. В пионерских рубашках и юбках они казались себе похожими на стюардесс, и, по правде говоря, в глубине души каждая из них мечтала ею стать. 
Наконец торжественный день настал: под барабанную дробь стройными рядами отряды выстроились по периметру площадки. Красные галстуки с благоговейным трепетом развевались на ветру. Валерий Чкалов, стоявший на пьедестале, каменной рукой указывал детям путь, наверное, в грядущую пору перестройки и гласности. Начальник лагеря произнес торжественную речь, дети отдали салют поднятому флагу в полной уверенности, что приобщились к чему-то важному, даже великому. 
Вечером их ждала праздничная дискотека. Девочки после линейки стали немедленно перетряхивать содержимое чемоданов, выбирая наряды, хотя обзавестись чем-то стоящим в те годы было проблематично. Писком молодежной моды считались брюки-бананы бледно-розового цвета. Их обладательницы считались в «Чкалове» иконами стиля. В тихий час подготовка только набрала обороты: косметички переходили из рук в руки. Изучалось их содержимое: нюхалось, открывалось, намазывалось. Предназначение каждой баночки и коробочки горячо обсуждалось. 
После полдника палата стала похожа на примерочную или гримерку, все спешно преображались. Подруги не сразу узнали Зою – брусничного цвета помада и начес на голове придали ей неестественный инопланетный вид.
– Ой, – выдохнула Альбина, испугавшись зрелища.
Не меньше ужаснулась и пионервожатая Надежда, показавшаяся в дверях. 
– Это что такое? Вы же не клоуны в цирке, немедленно смойте все это безобразие. Я сама вас накрашу. 
И, надо сказать, голос у нее стал не визгливым, а очень даже дружеским и теплым, как у старшей сестры. 
Все радостно откликнулись на это предложение и выстроились в очередь. Через пятнадцать минут в руки визажиста попала и Олеся. 
– Главное – это ресницы. – Надежда прицельно коснулась «клиентки» щеточкой, но неудачно – тушь жирной кляксой легла на верхнее веко. Надежда предостерегла: – Не хлопай ресницами. Сиди смирно. 
После нескольких мазков ресницы Олеси потяжелели. В поднесенном зеркале она увидела совсем чужие большие глаза, но они ей понравились и, преисполнившись гордости, Олеся прошлась вдоль ряда кроватей, ловя на себе восхищенные взгляды подруг.
– А что ты наденешь? – спросила ее Зоя.
Олеся открыла чемодан и торжественно извлекла из него трикотажный костюм, привезенный мамой из Москвы. Он надевался только по торжественным случаям: на концерт в музыкалке или чаепитие в школе. Костюм был темно-синего цвета с белыми звездочками; талия подпоясывалась; низ юбки украшала кокетливая оборочка. Нескладная, угловатая, как всякий подросток, Олеся на глазах превратилась в привлекательную юную особу.
Выбор черноглазой Альбины, жгучей брюнетки, пал на пляжный ансамбль: костюм с ярко-красными цветами состоял из блузки и юбки без пуговиц, которая просто завязывалась сбоку. 
За окном сгустились сумерки, со стороны летней эстрады донеслись ритмичные аккорды популярной песни Юрия Антонова. И хотя Олеся не очень его любила, ее сердце все равно лихорадочно забилось от предвкушения какого-то чуда; с настроя не сбивали даже тяжелые, кажущиеся чужими ресницы. 
К приходу подружек летняя эстрада была заполнена. Музыка здесь уже оглушала, невозможно было расслышать, что говорит стоящий рядом. Танцевать мало кто осмеливался, пока ведущий дискотеки, физрук Альберт, не взбодрил собравшихся: объявляя тот или иной танец, он сопровождал призыв исполнить его шутками-прибаутками. И дело пошло – раскрепостились самые стеснительные. А Альберт, войдя в раж, объявил:
– А теперь медленный танец!
Большая часть подростков схлынула с танцпола. Только несколько девочек образовали однополые пары и неспешно затоптались в такт музыке. Олеся же с подругами стояла возле колонны, наблюдая, как ее ресницы живут отдельной от нее жизнью. Вдруг окружающие расступились и притихли. Танцевальную площадку пересекал Слава. Вновь послышалось леденящее: «К-и-м-м-м!» Все как завороженные стояли в интригующем ожидании: к кому именно направляется красавчик с предложением составить пару в медленном танце? Руки и ноги Олеси онемели, она стояла как парализованная. Приблизившись к ней, Слава белозубо улыбнулся. 
– Можно вас пригласить на танец? – Он сделал акцент на слове «вас».
Потеряв дар речи, Олеся кивком головы подтвердила согласие и каким-то непривычным движением, взрослым и женским, закинула руки на плечи красивому смуглому мальчику, и они под пристальными взглядами окружающих растворились в ритме танца.
Время для нее будто остановилось. Музыка лилась из неуклюжих больших динамиков и заполняла все щели деревянной обшивки временного летнего зала. Казалось, ей не будет конца. Окружающее плыло, сливаясь в однородную пеструю массу. Повзрослев, Олеся часто пыталась вспомнить эту мелодию, но ничего лучшего, чем трек группы «Зодиак» с дебютного альбома Disco Alliance, под который в фильме «Карнавал» танцевали Абдулов и Муравьева, вообразить не могла.
Зато в памяти навсегда осталось, как кавалер ей поклонился, вежливо поблагодарил за танец, после чего удалился и исчез во всполохах самодельной светомузыки, как в далекой галактике. 
После этого, заговорщически переглядываясь, три девицы немедля ретировались в палату обсудить небывалое происшествие. Но только они расселись на своих кроватях, как дверь с шумом открылась и на пороге появилась делегация из трех человек: Света-активистка и ее подруга Снежана – она пользовалась авторитетом у всего лагеря, так как играла на гитаре. 
С ними явилась маленькая заплаканная Леночка. Пигалица всхлипывала и не могла говорить. Но вперед уверенно вышла Снежана и стала сбивчиво объяснять, что в лагерь «Чкалов» они ездят вместе не один год и все давно друг друга знают, дружат, и не только девочки с девочками… Олеся и ее подружки слушали с любопытством: к чему все это говорится? Хотелось понять, почему плачет Леночка. В итоге выяснилось: этот медленный танец предназначался Леночке, ведь они дружили с Кимом уже несколько смен. Потому делегация и пришла разобраться с коварной разлучницей, коей являлась Олеся.
– Разве из-за мальчиков нужно ругаться? – удивилась Зоя. – Девчонки, да зачем нам нужен ваш Ким? 
Олесе стало не по себе. Все повернулись к ней в ожидании ответа. Она на секунду задумалась: действительно, Леночку было жалко, и в тот момент дружба с девочками показалась ей куда важней медленного танца с улыбчивым зазнайкой. 
–Да зачем он мне нужен, дурачок какой-то, – выпалила Олеся. 
Ей тут же стало жалко себя: еще четверть часа назад она была уверена, что медленный танец – волшебный, а Ким – сказочный принц. Но все рассыпалось, обернувшись космической пылью.
Леночка от заявления Олеси потеряла дар речи. Ее красное лицо выражало не то испуг, не то смятение. А ее подруги победоносно заулыбались – справедливость в их представлении восторжествовала, ибо нет ничего важнее женской дружбы!
Следующий день в пионерском лагере был по-новому солнечным и радостным, за ним другой… Только Слава и Олеся при встречах больше уже не улыбались друг другу глазами… Смена пролетела, как одно мгновение. А затем и детство, беспечное, счастливое…

– Не спи, скоро объявят наш рейс, – услышала Олеся голос мужа. 
Сонные парочки в зале ожидания вдруг ожили, слились в жужжащую массу и потянулись в сторону широко раскрытых дверей. Тут навстречу им вышла небольшая группа: два летчика и стюардессы в красивых форменных костюмах. Один из летчиков, подтянутый и смуглый, напел что-то, поравнявшись с толпой; до Олеси донесся обрывок песни: «Орлята учатся летать…» 
Очередь на выход из терминала оказалась не последней, следующим испытанием стала посадка в автобус, наконец, финишная прямая – очередь к трапу. Раздражаясь и срывая зло на попутчиках, супруги добрались до своих кресел в салоне самолета. При входе их встретили обаятельные стюардессы и два пилота, один из которых улыбнулся обезоруживающей белозубой улыбкой, на лацкане униформы был значок с фамилией – Ким.
Авиалайнер стремительно набрал высоту, пассажиры традиционно аплодировали экипажу, успешно осуществившему взлет. А в голове Олеси зазвучала волшебная завораживающая музыка, под которую она двигалась в медленном танце на летней эстраде. Ресницы ее отяжелели и стали липкими, спину заломило. Тело стало невесомым, душа слилась с космической бесконечностью. А вот и небо как на ладони, с плывущими по нему облаками… 
Не было сомнений, самолет мчится навстречу отдыху и счастью. Все-таки мы – частички этой волшебной незнакомой жизни, связанной с небом, мечтой и, конечно, счастьем. 
 
7 июня 2012