Елена Севрюгина. «Мой колокольный голос – звонкий Рим…»

Родилась в Туле. Живёт и работает в Москве. Окончила Тульский педагогический университет. Кандидат филологических наук, доцент. Член Московской городской организации Союза писателей России, Центрального дома литераторов, ведущая регулярных литературных гостиных в Малом зале ЦДЛ. Автор публикаций в областной и российской периодике, в том числе в журналах «Москва» и «Молодая гвардия», интернет-журнале «45 параллель». Автор книг стихов «Ожидание чуда», «Избранное», «Сказки для взрослых» и «По страницам моих фантазий». В 2006 г. за книгу «Избранное» получила звание лауреата литературной премии «Эврика». Золотой лауреат премии «Золотое перо Руси» (2018). Виктори-лист Международного поэтического турнира им. И. Царёва «ПТИЦА-2018»

ГОРОДСКАЯ БАЛЛАДА

В огне холодном мёрзнущей весны –
Одной из тех, где мы уже не вместе –
Под старым солнцем остывают сны
И призраком встаёт из тишины
Вчерашний день – мечты моей наместник.

Глотая смог поблекшей синевы,
Стою под ней беспамятно, бездвижно.
Кусаю губы, чтобы не завыть,
И мысленно иду по мостовым
То Лондона, то пьяного Парижа.

Под хриплый плач французских шансонье,
Под бой непревзойдённого Бигбэна
Я вспоминаю город, двор, подъезд,
И радуюсь, что ты на свете есть,
Что отпускаешь сердце постепенно.

Как будто в забытьи проходит год,
Оставив все вопросы без ответов.
Но кажется, что мир уже другой,
Когда подобьем льдинок под ногой
Хрустят осколки атомного века.

* * *

Мой колокольный голос – звонкий Рим –
Ростком стучится в небо на рассвете,
На синем фоне более заметен
Заветный мир, что так неповторим.
Когда созвучья зябнут на ветру
И пишутся стихи не по сезону,
Слова восходят к зыбким горизонтам,
Срывая сути старую кору.
Я ухожу, оставив горький мёд
И сладкий яд моих случайных высей.
Пусть тайный смысл летящих к Богу писем
Непосвящённый сразу не поймёт.
Сегодня с миром громко говорит,
Просачиваясь в поры белой кожи,
Мой собственный, на ваши непохожий,
Эпохи завершивший неолит.
Сердца других пронзит ли терпкий стыд
При целованье в сомкнутые веки?
Навек закрыв замки на человеке,
Наш мир саднят кресты, кресты, кресты.
Зато приходят тени-сквозняки,
Стреляя в наше прошлое  навылет,
Дремучей красотой болотных лилий
Цветут в ладонях линии руки.

* * *

Человечек  мой… человечек мой...
и сказать-то как будто нечего –
раскололись на «я» и «ты».
вроде латано, вроде лечено,
но грустит ангелочек вечером –
неземные глаза пусты.
но сказать-то как будто надо бы...
тучи мечутся над Анадырем,
в море баржи врастают в лёд, 
мёрзнут домики за оградами,
в небе выгнувшись чёрной радугой,
разрастается рагнарёк.
расставанья фрезою резвою
я себя по живому резала,
рассыпался по сердцу снег –
разрывалась над снами-безднами,
усмиряла себя да без толку…
был – и без вести… был – и нет…
не найти тебя – горе. горе ли,
что во мне бесконечно спорили
север, запад, восток и юг?
старых вёсен сгорает чучело,
выбегают из чумов чукчи и
горловую тоску поют.
колыбельную баю-баиньки
я пою тебе, милый, маленький,
на Чукотке настала ночь…
я бы свет погасила в спаленке,
а под утро сваляла валенки –
только нету меня давно...

* * *

Р.С.

Когда ты был искателем, а я
твоей, ещё не найденной находкой,
мы плыли по теченью в разных лодках,
мы шли по тёмным граням бытия.
Когда была неузнанной, а ты,
своей тоской был смутно опечален – 
мы вместе что-то важное молчали,
сгорая в эпицентре немоты.
И плавился под солнцем белый грим,
на сердце запечатывая поры,
и не хватало сил на разговоры –
зато теперь друг с другом говорим.
Пусть под ногами разная земля,
но голоса всё звонче и сильнее:
то я услышу: «Дуся-Дульсинея»,
то ты услышишь: «Мальчик февраля».
Окутывает дни фейсбучный смог,
Стесняют грудь неласковые сети,
но вновь из их глубин приносит ветер
целительной энергии комок.
С того конца мне руку протяни,
признай случайных судеб сопричастность:
ты – талисман, мной найденный на счастье,
а  я теперь искателям сродни.

* * *

летний дождь в мажорной теме, но
лупит городу по темени,
запускает мир отмычками,
снами, лайками и личками.
лупит городу по темени
на оси земного времени
и уходит в дни неброские
виртуальными отростками.
отпирает мир отмычками,
отправляет электричками
нас, плывущих по течению,
в наши пункты назначения.
снами, лайками и личками, 
застарелыми привычками
богу призрачному молимся
в тёмных недрах мегаполиса.

ПИТЕР. НОСТАЛЬГИЯ 

а помнишь Питер? помнишь, как по городу
бродили и не чувствовали холода?
и что с того, что будто бы не молоды –
точней, не по-весеннему юны?..
для этих дней свернуть бы можно горы, да
остались только тихие укоры в дар,
что до сих пор одной упрямой хордою
с тобою мы навек не скреплены.

как верить, что не будет мира этого,
простого и никем не перепетого?
там, где, умывшись невскими рассветами,
мы шли в объятья улиц городских,
где чувства молчаливыми аскетами 
скрывались за девичьими секретами –
теперь дворцы пустыми лазаретами
стоят и умирают от тоски.

ростральными колоннами расстреляна,
звенит душа, как песня менестрельная –
но мы сильны, и плакать нам не велено:
неведомо, чем кончится оно.
и всё же ночью боль моя усилится – 
и я припомню стрелку на Васильевском,
и в Летний сад восторженные вылазки
на полчаса… а где-то за окном

хмельной Невы притянутые всплесками,
идут гулять поэты с поэтессками,
и бортпроводники со стюардессками,
предав на время вибер и вотсап,
вооружившись доводами вескими,
что не протянешь век за занавесками,
бегут гурьбой по Невскому, по Невскому
до площади дворцовой – до конца.

моя любовь не хочет отпустить меня 
на тёплый юг из северного Питера,
и облака преступной стайкой мстителей 
к Адмиралтейству мчатся на обгон,
а блеск иглы так чудно обольстителен,
и фонари – души моей властители – 
торжественно встречают посетителя
обители нетающих снегов...

БОЛДИНО

В ночь стучат колёса-болтики.
Дождь не оставляет шансов
поскорей доехать в Болдино – 
чистым словом надышаться.
Походить по тропкам узеньким,
мимо клумбочек неброских.
Неземную слыша музыку, 
бросить в урну томик Робски.
Робски плотская и тленная,
и  Бог весть ещё какая,
а во мне сидит вселенная,
вечная, не городская.
Что там рай с дворцами – Ниццами?
Путешественника шалость.
Мне на месяц забуриться бы
в домик с крышей обветшалой
и вплетать ночные шорохи
да мышиное шуршанье
в паутину строчки шёлковой…
Мне бы только не мешали
обретать для сердца родину –
с ней так горестно расстаться.
И опять я вижу Болдино
В суете бессонных станций –
Там, где Пушкин по-приятельски
мне помашет гривой чёрной…
Жаль, под стук колёс предательский 
ехать мимо обречён я…

ДВА СЛОВА О ТИШИНЕ

У каждой тишины свои резоны –
Одна гоняет ветер по газонам,
Другая заставляет нас дышать
Особенно пронзительно и часто
И, став невольной спутницей несчастья,
Способна нашу душу возвышать.

У каждой тишины свои границы –
Одна прервётся с теньканьем синицы,
Расколется природе в унисон.
Другая выйдет влагой на ресницы,
Стрельнёт внезапной болью по страницам,
По немоте, которая не сон.

У каждой тишины свои приметы –
Одна как будто соткана из света,
Для радости одалживает день.
Другая нас терзает до рассвета,
Петляет тропкой из еловых веток,
Становится кругами на воде...

* * *

Когда придёт последняя зима
с холодным снегом, выпавшим внезапно, –
диск солнца тихо скатится на запад,
туда, где сны ссыпает в закрома
безликая, безжалостная тьма.

Когда под бледным светом фонаря
промчится тенью сумрачный прохожий –
я осознаю сердцем: мы похожи.
Сгорая в белом вихре декабря,
мы верим, что огонь горит не зря.

Очерчен путь – и стоит ли стенать,
что, хрупкий свет теряя по крупице,
сердца людей не вечно будут биться,
поскольку вероломная весна
не сможет всех одаривать сполна.

Ещё не время выжить из ума,
ещё душа течёт ручьями строчек,
но мойры нить становится короче.
Наступит день – и я пойму сама:
пришла моя последняя зима.