ПАТОЛОГИЧЕСКОЕ СЧАСТЬЕ

Прозаик Майя Валеева родилась в Казани. Окончила биолого-почвенный факультет Казанского университета (1984), Высшие литературные курсы при литературном институте им. М. Горького (1992). Мир природы и мир человека – основная проблематика книг Валеевой: «Повесть о черной собаке» (1980), «Начало» (1983), «Крик журавля» (1987), «На краю» (1989), «Прости меня, друг» (1990), «У сопки стерегущей рыси» (1991). Острые экологические проблемы затронуты в книгах «Жизнь и смерть Черного Дика» (1993), «Возвращение журавленка Кру» (1996), повесть «Чужая» (1998), «Люди и бультерьеры» (2000), «Хожу по миру и наблюдаю» (2013) и другие. Писательский труд Майя Валеева сочетает с общественно-научной деятельностью, выступает в периодической печати со статьями на экологические и нравственные темы. С 1990-х годов активно занимается настенной живописью. Лауреат Литературной премии им.  Г.Р. Державина (2014). С 2000 года живет в США.

В жизни всякого человека периоды везения и счастья перемежаются с полосами неудач, а иногда и с долгими серыми буднями. Такой и была всегда жизнь у Юли. Особенно несчастной она себя никогда не считала, но и счастливой чувствовала лишь изредка. Зато эти кусочки жизни она помнила ярко и благодарно. Избалованное, сытое детство с дачами и курортами, беспроблемные школьные годы, поступление в университет, встреча с Марком, когда первая любовь не стала несчастной, а привела к свадьбе, радостным совместным путешествиям по Крыму и разным городам. Рождение детей. Все катилось, как и было запланировано. Особых несчастий не было. Можно ли было считать несчастьем вечную нехватку денег? Возможно, для Марка это было несчастьем. А для нее... так, привычной реальностью. Но жило где-то в Юлиной душе странное, яркое предчувствие счастья. Она все время ждала, что все как-нибудь само собой «рассосется»: в семье появятся деньги, улучшится жизнь в стране, в мире перестанут происходить войны и природные катастрофы... Но текли, вместе с годами, однообразные дни, мир становился все более несправедливым, и счастье уже не появлялось даже в виде кусочков. Иногда Юля думала: «Угомонись, родная, ну не может счастье быть книжным, сказочным, с алыми парусами или принцем на белом коне. Оно простое и понятное – здоровые дети и хороший муж...» У ее ближайшей подруги Вики и этого не было. Вот уж кто был патологически несчастен, так это Вика. За годы общения в голове Юли совершенно перепутались бесконечные Викины мужчины. Единственное, что их объединяло – все они рано или поздно оказывались подлецами. 

До перестройки Юля работала на университетской кафедре научного коммунизма. И вдруг оказалось, что не только научного, но и коммунизма как такового никогда не было и не будет. А перестроечный бардак в стране и само исчезновение вдруг этой страны – СССР, закрытие НИИ, где работал муж, бессмысленность, цинизм и жестокость новой жизни «дорогих россиян» вселяли беспросветную и тягучую тоску. 

Вдруг Марк решил уехать в Америку. Всей семьей. 

Ах, эти унижения, взятки, справки, очереди, ночные бдения у американского посольства! Холод, толкотня, злоба, беженцы, тюки и чемоданы, грубые милиционеры, плачущие младенцы... Ожидание приговора – дадут или не дадут вид на жительство. И ослепившая, охватившая их всех эйфория – они уезжают! Куда, зачем, к кому? Ох, неважно...

Самолет шел на посадку в золотом свете сентябрьского полуденного солнца. Озеро Мичиган светилось гигантской изумрудной брошью; к брюху самолета тянулись дивные, совсем как в кино, небоскребы Чикаго. Бесчисленные ленты дорог кишели букашками-автомобилями, все ближе и ближе была земля, все ближе – новая жизнь. Юле казалось, что липкая тоска последних лет уходит навсегда, оставаясь там, в невозможной дали за океанами и морями, в сумеречном сыром городе на Волге. 

Но блестящая шелуха новизны и эйфория первых месяцев жизни на этой чужой земле вскоре сменились острым желанием бросить все и вернуться в свое привычное тихое болото. Юля плакала каждый день, но Марк был непреклонен. «Мы приехали сюда ради детей. Мы – всего лишь перегной, на котором они должны подняться». Быть всего лишь «перегноем» Юле категорически не хотелось. 

 Дети, однако, приспособились к новой жизни удивительно быстро. Уже через полгода между собой они стали разговаривать по-английски. О чтении русских книг, большую часть которых Юля с Марком по наивности привезли с собой, не могло быть и речи. Зато в школе сын и дочь быстро вылезли в отличники, хотя в родном Саратове они всегда ходили в «середнячках». Марк пахал на двух работах и, похоже, нисколько не тяготился тем, что он, кандидат наук, теперь развозит пиццу. Он никогда не был замечен в пристрастии к религии, а здесь вдруг стал ревностным прихожанином одной из русских баптистских церквей, которых в Чикаго оказалось удивительное множество. 

Окна их маленькой съемной квартирки выходили на мрачные задворки Девон Авеню. Там стояли мусорные контейнеры, к которым постоянно носили свои черные или белые мешки жильцы дома – полусонные желтоликие индийцы, смуглые пакистанцы, задумчивые евреи в кипах, непроницаемые китайцы, таинственные иранки, всегда завернутые в чадру, толстозадые шумные афроамериканки и, конечно же, русские. 

В первые месяцы жизни в Америке, услышав русскую речь, Юля радостно бросалась к соотечественникам, но с их стороны встречала лишь холодное безразличие, словно бы тем было не приятно даже говорить по-русски. Вначале это поражало Юлю, но постепенно она и сама стала ощущать свою отчужденность от соотечественников. Что это было и почему? Быть может, потому, что все они инстинктивно считали друг друга конкурентами в борьбе за пособия, страховки, работу?.. 

Словом, непонятная и совершенно чужая жизнь обступила их. Непонятен был не столько язык, сколько сами люди, их жизнь, поступки, мысли. Это был инопланетный социум, ничего общего не имевщий с ее предыдущим жизненным опытом. Ни в чем и ни на грош этот ее опыт здесь не работал. 

Ха! На какую работу могла здесь рассчитывать она, специалист по научному коммунизму? А денег не хватало, и ей нужно было искать работу. Оказалось, что она вполне может рассчитывать на почетную должность уборщицы. Когда Юля в первый свой рабочий день драила унитазы в супермаркете «Таргет», теплые соленые слезы капали из ее глаз в эти самые унитазы. Внутреннее унижение, повергшее ее в шок, не проходило долго. Но постепенно оно стало привычным. Все-таки человек – удивительное существо: оно быстро привыкает и к хорошему, и к плохому.

Через шесть лет жизнь стала постепенно налаживаться. Они переехали в более приличный пригород и даже подумывали о покупке квартиры. Марк нашел надежную работу в компьютерной фирме, а Юля дослужилась до кассира все в том же «Таргете». Сын поступил в университет, а дочка – в муниципальный колледж. Но все вдруг рухнуло в одночасье. Марк ушел к другой. Ох, не случайно он так рьяно посещал свою баптистскую церковь! Красивая еврейская девочка Марина была моложе его на двадцать лет и играла в церкви на рояле. Марк, у которого был неплохой баритон, ходил в церковь на спевки. Вот так они и спелись... 

Нельзя сказать, что Марк разбил Юлино сердце. За годы их американской жизни они неумолимо внутренне отдалялись друг от друга, все холоднее и спокойнее становились их отношения. Иногда Юля по-девичьи мечтала и тосковала о какой-то любви или страсти. Так хотелось любить... А Марк был муж. Привычный муж. Необходимая в доме вещь. И вдруг эта вещь взбунтовалась. И вот тогда Юлю охватил ужас. Животный страх – остаться одной в этой стране. Даже и через шесть лет страна оставалась для нее чужой и малопонятной. Юля научилась вести себя, следуя общепринятым схемам. Говорить то, что от тебя хотят услышать. Улыбаться тогда¸ когда это положено по этикету. А также, когда необходимо, проявлять сочувствие, соучастие, радость, скорбь и иные требуемые эмоции, но при этом оставаться совершенно равнодушной. Ибо точно такое же равнодушие она ощущала по отношению к самой себе. Ни одной по-настоящему близкой подруги у Юли в Америке не появилось. А поначалу активная телефонная и письменная связь с друзьями, оставшимися в Саратове, неумолимо слабела. Постепенно письма из Саратова перестали приходить. И Юля перестала писать письма. Все реже она звонила подругам. Они же сами никогда не звонили. Юля лишь по привычке раз в неделю связывалась с Викой. Но это был только ритуал, не более. Каждый раз в течение часа Юля выслушивала очередную историю про очередную «настоящую» любовь и очередного подлеца. При этом Вику совсем не интересовало – а как же живет она, Юля? Все меньше и меньше оставалось общего между «новой» американкой и «старыми» русскими. Разве что удивляться стремительному взрослению детей и обсуждать их первые любови...

 Юля чувствовала, что Вике совершенно все равно, вместе они с Марком или нет. И она ничего не сказала ей о том, что Марк уходит.

Марк неторопливо, внимательно и без всякого видимого чувства вины, что более всего удивило Юлю, собирал чемоданы. Аккуратно складывал в них свои носочки, трусы, рубашки, галстуки... Марк был аккуратистом, и это всегда раздражало Юлю. А его раздражала ее безалаберность. 

– Эх ты, перегной! – горько усмехнулась Юля. 
– Ради детей, ради детей!
 – Теперь дети в нас не нуждаются. Они уже на своей орбите. 
– И вот тогда перегною захотелось немного личного счастья? 
– Не ерничай. Ты уже большая девочка, Юля. Ты еще тоже найдешь свое счастье. 
– Я? В сорок-то лет? Да и где оно? Нет никого вокруг, одни уроды... 
 – Не любила ты меня, Юлька... – неожиданно погрустнел Марк. 
– А иди ты, Марик, это ты мне сейчас про любовь нашу будешь говорить?! – разозлилась Юля. 

Разозлилась она потому, что ведь он был прав: не любила. Вернее, давно уже разлюбила... Марк хотел еще что-то сказать, но тут зазвонил его сотовый. И по его изменившемуся лицу и по торопливому перемещению в ванную она поняла: звонит Марина, девочка-разлучница.

С Марком или без Марка, но жизнь продолжалась, и счета приходили с той же последовательной неотвратимостью. Платить нужно было за все. За машину, за страховку, за парковку, за кредитку, интернет, телефон и еще Бог знает за что. Раньше счета аккуратно, никогда не опаздывая, выписывал Марк. Теперь это дело нужно было осваивать ей. Платить за огромную и пустую квартиру Юля уже не могла. Нужно было искать маленькую квартирку, переезжать. Ленивая от натуры, Юля страшилась любой перемены. Ей проще было плыть по инерции. Теперь ей приходилось брать в своем магазине овертайм и иногда работать по ночам. Все чаще она думала, а не вернуться ли в Россию. Но куда? Квартиры в Саратове уже не было. Все прошлые связи распались и поросли мхом. А навязываться старикам-родителям в их двухкомнатнаю ей не хотелось. 

Как-то, совершенно очумев от одиночества, Юля даже залезла в интернетовский сайт знакомств. Огромное количество мужчин мечтало о любви, дружбе или браке. Все они были красавцы, все преуспевали, и это-то и настораживало Юлю. Раз вы такие хорошие, что же вы такие одинокие? Нет, решила она про себя, знакомство по интернету не для нее. 

– Господи, за что же мне все это и когда это кончится? – плакала Юля. 

Это кончилось однажды ночью.
...Полночь в огромном супермаркете полна сюрреализма. В отсутствии вечно озабоченных покупателей ярко освещенное, заполненное нужными и ненужными товарами пространство словно бы теряет свой смысл. Начинают жить сами по себе вещи и предметы, но в данный миг они никому не нужны и никого не интересуют.

Наверное, в огромных пустых залах плавают лишь невидимые ауры недавних посетителей. 

Стоять у кассы в ожидании покупателей, которые давно сладко спят в своих постелях... Что может быть нелепее?

 Юля отчаянно боролась со сном. Еще два часа отстоять, и мучение кончится. Она сядет в машину, поедет по пустым улицам мимо мигающих светофоров, бросится в постель и уснет, уснет... 

– Извините... – голос долетел до нее издалека, словно ее уши были заткнуты ватой. 

Какой ужас, она все-таки заснула! Если покупатель нажалуется на нее супервайзеру – прощай, «Таргет». 

Перед ней стоял высокий мужчина и держал коврик для занятий йогой. Бред какой-то, подумала, она. Зачем ему коврик в час ночи... Она посмотрела на него, виновато улыбнулась. И сон мгновенно слетел. Она поняла, что не может и не хочет оторвать взгляда от его лица. Он не был красив слащавой мужской красотой, в его лице с крупным носом и тяжелым подбородком с ямочкой сквозила какая-то милая неправильность. Ежик густых русых волос, пронзительно-серые глаза и по-детски открытая улыбка. 

Наваждение, безумие, одна тупая и все подавляющая мысль: «Я хочу его!». Такого с ней никогда, никогда не было. 

Она выбила чек, подала ему, пытаясь скрыть, что рука ее дрожит. 

– Ты, наверное, очень устала, Джулия? – улыбнулся он, взглянув мельком на табличку с ее именем, прикрепленную к униформе.
 – Я...нет, нет... я извиняюсь... Спокойной ночи... – пролепетала Юля. 
– У тебя красивый акцент. Мне так нравится твой акцент! Ты из Швеции?
 – Я из России. 
– Ох, всегда мечтал встретить русскую женщину! – он улыбался. 

Юля чувствовала, как предательски краснеет ее лицо. Скорее бы он ушел, оставил ее в покое. Впрочем... нет... неужели сейчас он уйдет, навсегда уйдет?! 
– Джулия, если захочешь, позвони мне. Я буду ждать, может, я могу помочь тебе найти более приличную работу? – он протягивал ей визитную карточку. 
Она взяла ее, чувствуя себя загипнотизированным кроликом. И почему многим американцам так нравится русский акцент? Ей же, наоборот, акцент ее соотечественников казался просто безобразным. Хуже бывает только у арабов. 

Его уже не было рядом. Никого вокруг. Пустота и мерное гудение ламп дневного света. И в ее руке – глянцевая визитная карточка. 

«Ричард Дж. Гамильтон. Президент корпорации...» Юля пошла в туалет и долго плескала холодной водой в свое пылающее лицо. Она вгляделась в себя. Что ему нужно от нее?! Он – молодой и такой обаятельный, и она... уж никак не молодая и не красивая... скорее обыкновенная – короткая стрижка; на лице, если приглядеться, морщинки, ни единого следа косметики, эта нелепая униформа с фартуком, которую она так ненавидела. 

Разве она подала какой-то повод? Да за годы жизни в Америке она вообще разучилась кокетничать с мужчинами. Никто и никогда не приставал к ней здесь. Не то, что в России. Американские мужики, напуганные феминистками, просто боялись выказать какой-то интерес, боялись быть обвиненными в сексуальных домогательствах. Самое смелое, на что способен американский мужчина, – это робко предложить отужинать в ресторане. Правда после того, как сослуживцы узнали, что Юля разводится, двое из них решились-таки попытать «счастья» – позвать Юлю на ужин. Один из них был Чак из отдела охраны, пятидесятилетний многодетный вдовец, а второй – Пол из отдела маркетинга, смешной, рыжеватый толстячок. И того, и другого Юля, естественно, отвергла. Она вообще не могла серьезно относиться к американским мужчинам. Тем более после того, как многие ее здешние русские знакомые одна за другой развелись со своими американскими мужьями. И все эти разводы были отвратительны, скандальны, мелочны и стоили кучи денег и нервов. 

А может быть, этот типчик какой-нибудь маньяк, серийный убийца, извращенец? Порвать и выбросить эту чертову визитку... Забыть, забыть этого Ричарда Дж.! 

Дома в три ночи Юля налила себе большой бокал вина. И долго потом не могла заснуть. Назавтра был выходной.
 Визитку она выбросить не смогла. И не смогла не позвонить.

С той ночи прошло четыре года. И все эти четыре года Юля жила в нескончаемом и упоительном счастье. Она все никак не могла поверить в то, что она теперь – миссис Гамильтон, что она и Ричард – это одно счастливое целое, что она живет в огромном доме, в самом богатом районе Милуоки, на Ист Сайде. Она вспоминала о своей прежней серой и бедной жизни с содроганием. Неужели она мыла унитазы, она стояла у кассы в «Таргете», считала последние центы и не могла вовремя выплатить кредит?... У нее были теперь две красивые и дорогие машины, драгоценности, она путешествовала с Ричардом по всему миру, у них было ранчо в Нью-Мексико, дом во Флориде, квартира в Париже, яхты, спортивный самолет... Но вся эта роскошь, по сути, была Юле безразлична. Вернее, она являлась приятным дополнением к главному. Главное – это их с Ричардом любовь. Главное, что рядом с ней именно тот человек, которого она искала и ждала всю жизнь. Иногда она думала, что Ричард не то чтобы другой человек, он – просто часть ее самой. Или это она – его часть. С самого начала их романа Юля мечтала о ребенке. Женщина всегда хочет родить ребенка от любимого мужчины, так уж она устроена. А ведь когда она жила с Марком, мысль о случайной беременности приводила ее в ужас. 

Но шло время, и ничего у нее не получалось. Профессор в клинике репродукции разводил руками: «Вам сорок три года, миссис Гамильтон. В вашем возрасте, знаете ли, беременность наступает с трудом...» Но для Ричарда не было ничего невозможного. И произошло чудо. Юля забеременела после четвертой попытки искусственного оплодотворения. Впрочем, это не было чудом. Это было всего лишь торжество научного прогресса.

 И вот теперь Джулия-Мария, этот маленький ангел, с кудрявыми волосами и серыми папиными глазами, спала в своей сказочной комнатке... Ричард решил, что дочку тоже будут звать Джулией. А второе свое имя, Мария, она получила в честь мамы Ричарда.

 Юля была абсолютно счастлива. Она помолодела и расцвела, и смотрелась с Ричардом, который был младше ее на семь лет, ровесницей. 

Старший сын Юли жил в Лондоне и работал в крупной научной фирме. Дочь заканчивала университет в Беркли и собиралась стать дизайнером. Дети приезжали к ним на праздники. Они и Ричард прекрасно ладили, а свою младшую сестренку старшие просто обожали.  

Охваченная каким-то острым, непонятным, но пронзительным чувством, Юля проснулась на рассвете, тихо вышла из спальни на большую террасу, заросшую виноградником. Их двух- этажный дом нависал над высоким берегом. Внизу, в густых зарослях, чирикали птицы и нежно шумел прибой. Золотая солнечная полоса тянулась по безбрежному зеркалу Мичигана. Город потихоньку просыпался, вдали, по девяноста четвертому хайвэю, уже деловито шуршали машины. В туманном мареве розово сверкали на солнце верхние этажи милуокских небоскребов. 

Ах, если бы еще она могла и взлететь над этим прекрасным миром!... Юля ощущала в себе столько силы, что казалось, взмахни она руками – и она полетит. 

Теперь она думала: за что ей все это счастье? И что-то кольнуло ее в сердце... Счастья было слишком много. Патологически много. Но природа существует по принципу равновесия, и на Земле уже давно нет и никогда не будет рая. Или ее подруга Вика должна за нее, Юлю, нести весь груз неудач, несчастий и невезения? Правда теперь, когда Юля посылала ей деньги, Вика чувствовала себя немного счастливее... 

Что же может случиться? Что-нибудь с детьми... Или Ричард вдруг разлюбит ее. Вон сколько вокруг молодых, красивых, уверенных в себе. Или что-то со здоровьем... Или вдруг разобьется его самолет... Господи, что за идиотские мысли. Я запрещаю себе даже думать об этом, решила Юля. 

Юля вернулась в дом. Заглянула в детскую. Маленькая Юлька-Машка, как звала ее про себя Юля, спала и улыбалась во сне. Юлька с самого рождения была просто идеальным ребенком – спокойным и веселым. Даже по ночам никогда не плакала. Вот только Юля никак не могла найти для ребенка хорошую няню. Все они казались ей ненадежными. Да и как можно было доверить свое сокровище чужому человеку?!

 Нужно было будить Ричарда. Он улетал на несколько дней в Европу. Опять он улетает. И снова Юле стало неприятно и тревожно. Только на прошлой неделе опять разбился самолет... О Боже, вновь эти гадкие противные мысли лезут ей в голову. 

Ричард спал, разметавшись. Так жалко было его будить. Она тихо положила голову на его гладкую загорелую грудь. Вдохнула его родной и всегда дурманящий ее запах. Он обнял ее, пробормотал: «Я люблю тебя...»
Это только сказать легко – не думай об этом. Но она точно, совершенно точно знала – счастье не может продолжаться вечно. Рано или поздно что-то должно измениться. Еще никто в мире не придумал надежную страховку от несчастья. Словно тонкая ядовитая игла покалывает в сердце, и назойливое беспокойство приходит все чаще и чаще. Она понимала, что это глупо, но ничего не могла с собой поделать. Садясь в автомобиль, она думала, а вдруг сегодня случится авария. На глаза все время почему-то попадались ужасные статьи: то про птичий грипп, то про очередной теракт, то про смертельно больного ребенка. 

Не может быть везение сплошным. Ну хоть в чем-то же должно ей не повезти в конце концов. Юля думала, что хотя бы одно небольшое невезение и то было бы своеобразной компенсацией за ее тотальное счастье. Как-то Юля вспомнила, что когда она работала в супермаркете, ее коллеги с маниакальным упрямством каждый месяц скидывались и покупали несколько десятков лотерейных билетов, в надежде выиграть миллион и поделить его. Они ни разу не выиграли и десяти тысяч, хотя в печати периодически мелькали сообщения о каких-то безумных выигрышах. Особенно поразила всех одна история, когда группу рабочих уволили из-за того, что завод разорился, а они возьми да и выиграй двести миллионов! Несколько дней супермаркет гудел как разбуженный улей, и все разговоры были только об этом и о том, как же повезло этим «реднэкам» из Далласа. Юля во все эти азартные игрища никогда не верила. И тогда с ними не играла. 

А тут взяла и на первой же встретившейся заправке купила несколько десятков лотерейных билетов. Конечно, потом Юля забыла о них, но вдруг случайно, на заправке же, бросилось в глаза объявление о состоявшемся розыгрыше. 

Она внимательно просматривала номера, один за другим. Ну конечно, и близко ничего похожего нет. Глупость какая. А вот этот... этот, вроде как совпадает...Она не верила своим глазам. Это был выигрыш! Двести тысяч долларов, купленные за доллар. Наверное, нормальные люди танцуют и кричат от такого привалившего счастья. А у нее все сжалось внутри. Почему выиграла именно она, а не какой-нибудь безработный? Эти двести тысяч для их семьи не нужны и не важны.

 Ричард был очень удивлен, когда узнал, что Юля выиграла в лотерею. 
– Джули, неужели тебе не хватает денег? 
– Я хотела посмотреть, везет мне или нет... 
– Не понимаю, милая. Так что же ты не радуешься? 
– Ну как тебе объяснить, Рич... все так хорошо, что я решила, что не может же мне и здесь повезти... Мне страшно, Ричард. Я боюсь, что что-то должно случиться. 
– Ничего не должно случиться. Мы будем жить долго и счастливо, и умрем в один день, – рассмеялся Ричард. 
Уплатив налог с выигрыша, большую часть суммы Юля перечислила в несколько детских домов в России. Послала деньги и Вике.

Вика плакала в трубку. 
– Спасибо, Юлька, что бы я без тебя делала... Ты Володю помнишь, я тебе о нем рассказывала? Ну да, он художник. Он же у меня жил последние три месяца. И вот ... сбежал, и все мое золото прихватил. Подлец! Все мужики подлецы. Ну почему мне так не везет?! Юлька, вот почему ты такая счастливая? – голос Вики неожиданно стал пронзительным и злым. 
– Почему тебе все, а мне ничего?! 
– Я бы тоже хотела это знать, Вика.
 – Нет, ну почему? Ты в Америке, у тебя муж миллионер, у тебя прекрасные дети... А у меня ничего нет. Это несправедливо, Юля. 
– Ну да, наверное, несправедливо. Ты выпила, Вика?
 – Ну выпила, да, выпила, а что мне еще остается... и вообще, не хочу... – в трубке раздались короткие гудки. То ли Вика бросила трубку, то ли уронила. Но перезванивать ей Юля не стала.

Юлины опасения Ричард понял своеобразно. Как-то, вернувшись из офиса, он посадил ее в гостиной, и начал доставать из дипломата бумаги. 

– Джулия, дорогая, я не хочу, чтобы ты о чем-то беспокоилась. Я дал задание своим адвокатам, они подготовили все бумаги. Я написал завещание... 
– Что?! О чем ты говоришь, Ричард?
 – Юля вскочила, как ошпаренная. Страшное слово «завещание» окатило ее мертвящим холодом. Она могла поклясться самой себе, что никогда не думала ни о каком завещании, ни о том, что станет с ней, если с Ричардом что-нибудь случится. Да она просто не сможет без него жить, вот и все. 

– Я совсем не это имела в виду! – от ужаса она вдруг забыла все английские слова. 

– Это нормально, дорогая. Я давно на всякий случай должен был позаботиться о тебе и о детях. – Я не хочу ничего слышать об этом! Если с тобой что-то случится, я покончу с собой, я... 

– О, загадочная русская душа! Нет, нам вас никогда не понять... Ну, иди сюда, мой маленький испуганный русский кролик, успокойся...
 
В пору своей беременности маленькой Джулией Юля неожиданно вернулась к своим литературным опытам. Никогда она не замахивалась на серьезные жанры повести или романы, и всегда писала для детей, в основном сказки. В Саратове она даже с большим трудом издала первую книжку. Вторую зарубили внутренние рецензенты. В членах пресловутого Союза писателей Юля никогда не состояла, и никто ее туда не приглашал. В газетной статье усатый престарелый критик обозвал ее графоманкой. А потом была эмиграция, и уж совсем как-то стало не до литературы. Тем более, что писательницей Юля себя никогда не считала. Оказалось, что одной злобненькой фразы усатого критика хватило для того, чтобы Юля уверилась в своей полной бездарности. Правда, в голове все время возникали какие-то непрошеные сюжеты, иногда Юля записывала их на случайных листочках. 

Когда вместе с Ричардом ей пришлось войти в полноводную реку бесконечных светских раутов, салонов и вечеринок, она очень удивилась, встретив там несколько писателей. Один написал и издал за свой счет мемуары о детстве. Другая милая старушка-писательница написала  какую-то глупую книжку про рождественский вечер. Третья – просто напечатала в бесплатном журнале пару статеек про косметику. И все они гордо называли себя писателями. Юля поняла, что любой американец, увидевший хоть одно свое слово в напечатанном виде, вправе называть себя писателем. 

Ричарду очень нравилось считать Юлю писательницей. «Давай, пиши, – загорелся он. 

– Найдем переводчика и издадим здесь твою книгу». 

Сказки написались легко. Копаясь в интернете в поисках профессионального переводчика, Юля наткнулась на сайт международного конкурса русской детской литературы. До крайнего срока оставалась неделя, и на конкурс было прислано уже около трех тысяч рукописей. У Юли возникло ощущение, что каждый второй россиянин и каждый третий эмигрант вознамерился стать детским писателем. Победителям были обещаны полмиллиона в рублях, реклама в прессе и контракты с ведущими московскими издателями. 

Юля покачала головой, похихикала и послала свою рукопись на конкурс. И вскоре, с рождением Джульки, совершенно забыла об этом. 

Как-то в три часа ночи ее разбудил телефонный звонок.

– Хелло, – сонно и сердито пробормотала она.
 – Могу я поговорить с Юлией Владимировной Гамильтон? – абсолютно по-русски спросили ее. – Это я... – удивилась она.
 – Мы никак не можем связаться с Вами... Вы знаете о том, что Ваша рукопись получила вторую премию на нашем конкурсе «Золотая книга»? Мы поздравляем Вас. Ждем Вас в Москве на вручение премии и подписание контракта с нашим издательством... 

Юля растерялась и совершенно обалдела от свалившейся на нее новости. Ричард тоже проснулся и удивлением смотрел на нее. 

Когда Юля объяснила ему, в чем дело, он обрадовался, как мальчишка, вскочил, закричал «Вау!», схватил Юлю на руки и закружил ее по комнате. 

В Москву они полетели вчетвером – Юля, Ричард, маленькая Джулия и срочно нанятая для ребенка няня. 

Юля и не предполагала, что эта поездка обернется для нее мучением. Все двенадцать часов перелета до Москвы она глаз не сомкнула. Она вся превратилась в ожидание. Она слушала самолет. Малейшее турбулентное покачивание казалось ей последней минутой их жизни. Это все. Все. Вот ОНО. Теперь, наконец, ЭТО и случится. Вот теперь они и погибнут. В один день. Как Ричард и хотел. Все вместе. Но самолет благополучно приземлился в Москве. 

На обратном пути ад повторился. Но и тут с самолетом ничего не случилось. 

«Я становлюсь сумасшедшей. Мне нужно к врачу...» – думала Юля. 

Уже через два месяца крупнейшее московское издательство выпустило книгу Юли с прекрасными иллюстрациями и в великолепной обложке. Издатели тут же заключили с Юлей договор на новую книгу – продолжение первой. Юля с энтузиазмом засела за компьютер. 
 
Личный врач супругов Гамильтон доктор Олифф и в самом деле напоминал Юле оливу – у него было удлиненное овальное лицо и совершенно гладкая, смуглая лысина. Доктор Олифф ну очень любил всех своих пациентов, ведь они обеспечивали существование его клиники.

Вот и теперь, он вошел в кабинет и радостно протянул навстречу обе руки:
 – Дорогая Джулия, ты прекрасно выглядишь! Как Ричард? Как малышка? Он энергично сел за стол, раскрыл свой лаптоп.
 – Тэкс-тэкс-тэкс... Что тебя беспокоит? 
– Это звучит странно, доктор, но меня беспокоит... мое счастье. 
– Действительно, странно... – доктор Олифф просканировал Юлю цепким взглядом из-под стекол очков. 
– Это очень интересный, я бы даже сказал, уникальный случай. 
– У меня все слишком хорошо, и мне все время везет, но так же не может продолжаться всегда! Я жду, что должно что-то случиться со мной или с близкими... Я хочу сделать все анализы. Я измучилась от этого страха.
 – Джулия, радуйся своему счастью и наслаждайся жизнью. Я выпишу тебе таблетки, у тебя простой невроз. Ну, если так уж хочешь, сделаем тесты и анализы. Через неделю доктор Олифф позвонил Юле. Результаты анализы были прекрасными, никаких болезней доктор у нее не нашел.

Юля стояла на террасе и смотрела на безбрежный Мичиган. На горизонте сверкал белый парус. Парус манил за собой, в нежное марево, туда, где слились вместе вода и небо. Парус – это всегда надежда, всегда сладкое ожидание чего-то прекрасного... А может быть, счастье – это лишь его ожидание, думала Юля. Когда у нее не было денег, она не любила мужа, ее пугала чужая страна, ей хотелось путешествовать, ее мучило ощущение творческой нереализованности, в ней жило это сладостное предчувствие счастья, и главное – она была свободна от сжимающего душу страха и не думала о несчастье. Теперь же, имея все, что только может пожелать для себя и своих близких любой человек, она ждет только беды. Ибо ждать лучшего, чем то, что она имеет сейчас, невозможно. Мы всегда ожидаем перемен. Перемены, это всегда или перемены к лучшему, или к худшему. Иного не бывает. И она точно знает, что однажды ЭТО случится. И никакие таблетки доктора Олиффа ей не помогут.
Прейри-дю-Сак, Висконсин