Рауль Мир-Хайдаров. Пешие прогулки (отрывок из романа)

«Пешие прогулки» – остросюжетный политический роман с детективной интригой, написанный на огромном фактическом материале. Впервые вышел в 1988 году в издательстве «Молодая гвардия». После выхода романа на автора было совершено покушение, и он чудом остался жив. Американский корреспондент Стив Голдстайн назвал романиста «исследователем мафии».

 

 

«Ничего подобного я до сих пор не читал и не встречал писателя столь осведомлённого в работе силовых структур, государственного аппарата, спецслужб, прокуратуры, суда и … криминального мира, чем автор этих нашумевших произведений. Мне кажется, что романы Рауля Мир-Хайдарова – иллюстрация всей моей жизни, и с высоты своих прожитых лет и прокурорского опыта я могу сказать: «Мне кажется, это я написал тетралогию «Чёрная знать».

Бывший и.о. Генерального прокурора России Олег Гайданов.

Из книги «На должности Керенского, в кабинете Сталина». 2006 г.

 

 

«В романах писателя чётко прослеживается, что раковая опухоль коррупции находится там, где и находилась всегда, – в центре Москвы. На периферии – только холуйские метастазы. Причина разложения государственного аппарата всегда одна и та же – продажность власть имущих…

Культурный атташе одного из западных посольств признался, что персонал посольства изучает романы Мир-Хайдарова с целью проникновения в народный характер, в психологию власть имущих. Творчество писателя служит ключом к пониманию всего того, что и сегодня творится в коридорах власти и в среде сплетённого с ней в неразрывный клубок криминала».

Академик Сергей Алиханов.

 Из монографии «Искусство жить искусством», 1998–2001–2005гг.

 

 

«Рауль Мир-Хайдаров не пишет двусмысленных текстов, не путает добро и зло, не меняет и не предаёт флаги своих отцов. Он не путает чёрное с белым, не умеет держать кукиш в кармане – обязательно предъявит. Он не готовит плацдармы для отступления, не стелет соломку там, даже зная, где упадёт. Цельная натура, достойная своих книг и своих героев».  

Литературовед, критик Юрий Александрович Мориц

 

 

ПЕШИЕ ПРОГУЛКИ 

 

Едва городские куранты начали отбивать полночь, по сонной Лахути тихо прошуршала шинами чёрная «Волга» с выключенными огнями и остановилась у ворот дома прокурора. Хлопнула дверца, и по слабо освещённой дорожке сада к дому двинулся человек. Один...

На бетонных плитах дорожки чётко отдавались уверенные шаги. Ритм шагов, упругая поступь сразу подсказали прокурору, что это не Акрам Садыков и уж тем более не Суюн Бекходжаев – братья были в теле, каждый за сто килограммов, и при ходьбе шумно дышали.

Хозяин дома поднялся навстречу полуночному визитёру. В ярко освещённой прихожей стоял подтянутый молодой мужчина лет тридцати пяти, элегантно одетый, в правой руке он держал новенький кожаный дипломат с цифровым кодом.

– Добрый вечер, – сказал незнакомец и нервным жестом поправил свой безукоризненный пробор – на его крепком запястье сверкнули золотом не то «Картье», не то «Ролекс».

 

В кабинете, не дожидаясь приглашения, незнакомец занял кресло, ближнее к входной двери, тем самым оставляя прокурору место у письменного стола.

– Считайте, что я Акрам Садыков или Суюн Бекходжаев, всё равно, как вам будет удобнее, – у меня самые широкие полномочия от Семьи, – заговорил пришелец, усаживаясь поудобнее, и попросил разрешения закурить. – Разговор нам, товарищ прокурор, наверняка предстоит долгий, – добавил он, но тут же, погасив зажигалку, неожиданно попросил:

– Ради бога, простите мне моё любопытство, но прежде чем мы начнём разговор, я хотел бы одним глазом взглянуть на вашу коллекцию – много наслышан. Вряд ли у меня будет ещё возможность появиться в гостях у областного прокурора, да и вообще в Средней Азии.

 

…Керамика, видимо, нисколько не интересовала гостя – в комнатах он задержался не более двух-трёх минут. Вернулся в кабинет более спокойный и сказал разочарованно:

– И эти черепки оценили в сто пятьдесят тысяч?! На лондонском аукционе в последние годы продано несколько известных коллекций керамики, и гораздо дороже, чем коллекции из Анкары и Порт-Саида. Эти собрания, доложу вам, также сравнивались с коллекцией вашей жены, особенно с той, что выставлялась в последний раз в Цюрихе...

Прокурор внимательно слушал ночного пришельца и пытался вспомнить, где он видел это жёсткое, волевое лицо, характерный прищур пугающих холодом глаз, высокий лоб с едва заметными залысинами...

– Не вы ли вскрыли у меня в прокуратуре сейф?

Незваный гость сделал презрительную гримасу:

– Не мой профиль, шеф. Берите выше, я работаю головой, а не отмычкой. А что касается вашего сейфа, то конечно, открыл его человек, отбывающий тут срок, но он о нашем деле, то есть о вашем, ни гу-гу. Ему сказали, что хозяин кабинета потерял ключи, и его надо выручить. В сейфе нас интересовали ваши амбарные книги по каждому району. В обмен на информацию из этих книг было необходимо получить содействие должностных лиц против вас. И, как видите, план вполне удался.

– Почему вы мне всё это рассказываете? Не боитесь, что каждое ваше слово в определённой ситуации я могу повернуть против вас? Организованная преступность у нас карается сурово.

Незнакомец зло рассмеялся в ответ:

– Не боюсь, товарищ прокурор, не боюсь. За это и деньги получаю… Честно говоря, мы не были уверены, что удастся растоптать прокурора области сомнительными подмётными анонимками, но Садыков оказался прав: у нас, в преступном мире, так легко оболгать человека не удалось бы. Воистину – тут, у вас, сместились все понятия о нравах.

– Ну, какие у нас нравы, – парировал прокурор. – Не всё так мрачно, как вам видится, молодой человек…

Амирхан Даутович ещё в прихожей отметил у него едва заметную ременную лямку пистолета под мышкой… Гость достал новую сигарету из длинной золотистой пачки, щёлкнул дорогой зажигалкой.

– Бьюсь об заклад, вы никогда не догадаетесь, зачем я к вам пришёл... Скажу коротко: передать вам этот французский дипломат, кстати, модную ныне вещь, и заручиться вашим честным словом. Но прежде чем расшифровать своё скромное поручение, я должен передать вам от всей огромной Семьи Бекходжаевых искреннее соболезнование по поводу гибели вашей жены.

Видя удивление на лице хозяина дома, гость повторил:

– Да-да, самые искренние соболезнования. Не станете же вы утверждать, что вашу жену убили... специально... Мне понятна и ваша утрата, понятна и позиция Суюна Бекходжаева. Он рассуждает так: понесёт ли их сын наказание или нет, вашу жену уже не вернуть, и стоит ли губить ещё одну судьбу? Цинично, но для такого цинизма есть причины. Суюн Бекходжаев имеет в этих краях определённую власть, и многие люди на высоких постах обязаны своим восхождением ему. Против вас лично у Семьи нет никаких предубеждений, и, не затевай вы столь решительно пересмотр дела, до сих пор оставались бы на своём посту. Впрочем, извините за откровенность, мало кто думал, что вы выкарабкаетесь из двух инфарктов.

Незнакомец поднял на колени кожаный дипломат вишнёвого цвета, быстро набрал шифр. Раздался лёгкий щелчок, и крышка стала медленно подниматься.

– Здесь ровно сто тысяч. Это компенсация за организованную Семьёй потерю должности и вытекающих из этого последствий: лишения служебной машины, бесплатных путёвок, буфета и т.д.

Незнакомец неожиданно захлопнул дипломат, ловким жестом опустил на пол, подтолкнул легонько ногой к креслу прокурора.

Прокурор молча, правда, не так ловко, как ночной гость, отпихнул носком ботинка дипломат обратно.

– Не устраивает сто тысяч? Мало? Впрочем, я бы тоже за потерю такой должности потребовал «лимон».

– У меня повышенная кислотность, и лимон мне противопоказан. Не нужно мне и ста тысяч, да ещё в таком роскошном дипломате. Должность свою я никогда не оценивал в деньгах, так что напрасно думаете, что я лью слёзы, потеряв место областного прокурора…

– Браво, прокурор, браво! – незнакомец хищно улыбнулся и похлопал в ладоши.

– Перестаньте паясничать! – оборвал прокурор.

– Я не паясничаю. Идея с дипломатом не моя, я сразу сказал – деньги он не возьмёт. С ним, то есть с вами, по-другому надо говорить, вплоть до крайней меры, извините за откровенность. А братья смеются, говорят, кто же от ста тысяч откажется. Тогда я предложил каждому из них пари... Так что на вашей порядочности я заработал двадцать тысяч...

– Тяжёлый у вас хлеб, – прервал прокурор посланника Бекходжаевых, – и я честно хочу предупредить: если наши пути пересекутся, я приложу максимум усилий, чтобы вы никогда больше не жили среди нормальных людей, вы крайне опасный человек.

Незнакомец поправил галстук и, улыбаясь, ответил:

– Ваша убеждённость, вера мне нравятся, как это ни парадоксально. Заканчивая нашу беседу, я хочу заручиться вашим честным словом, что вы отныне не будете настаивать на пересмотре дела по убийству вашей жены… Вам сегодня не выиграть схватку, слишком неравные силы, время на стороне Бекходжаевых… У вас есть один-единственный шанс, или, точнее, единственный человек, на чью помощь и свидетельство вы можете рассчитывать. Тут вы нас немного опередили, успели перевести его в Ташкент, а жаль, у полковника Иргашева в отношении Джураева был интересный план, не успели реализовать… А что, собственно, Джураев? Работа сыщика – опасная работа, и в ней всякое может случиться, вы это хорошо знаете, прокурор…

У прокурора перед глазами встала семья Джураевых, его двое маленьких детей. Вспомнился и сам Эркин, надёжный и верный товарищ. Нет, какие бы цели ни преследовал, он не мог сейчас собственной рукой подписать ему смертный приговор...

«Давать честное слово этому подонку, значит, стать перед ними на колени, признать их правоту...» – в отчаянии рассуждал прокурор, не замечая, что гость уже нервничает и торопится.

И вдруг посланник Бекходжаевых, словно прочитав его мысли, сказал:

– Кажется, я допустил бестактность, требуя от вас честного слова, извините, я не буду настаивать на такой форме решения вопроса. Сделаем так. Я оставлю вас одного, взвесьте мои предложения и свои шансы. Ровно через полчаса, если вы приняли наши условия, включите в зале свет. Если нет, бог вам в помощь, дальше события будут контролироваться «радикалами».

И гость, подхватив дипломат, быстро выскользнул из кабинета. Когда он проходил бетонной дорожкой вдоль летней веранды, хозяин дома ясно уловил шаги ещё двух человек.

Прокурор долго сидел, понурив голову, потом неожиданно вскочил и бросился к телефону. Поднял трубку одного, второго – телефоны не работали. И впервые за долгую ночь чувство страха охватило его…

Раздался слабый звук автомобильной сирены – с улицы напоминали, что время истекло. Прокурор тяжело поднялся, шатаясь, прошёл в зал и на секунду включил огни. В ответ клаксоны двух машин сыграли радостный марш и, разрывая ночную тишину, гости резко рванули по сонной Лахути.

 

…Вряд ли прокурор собирался кому-нибудь жаловаться на судьбу, а ведь рассказ о себе, о Ларисе иначе и выглядеть не мог. Совершая каждодневные вечерние прогулки по улице Будённого, он больше не заходил ни в один из ресторанов – не хотел ни с кем встречаться, даже случайно.

Неожиданная ревизия собственной жизни как бы укрепила его дух, утвердила ещё раз в мысли, что работа его нужна людям. И он понимал, что должен спешить, спешить из-за здоровья – всё чаще сердце давало о себе знать. Была ещё одна причина, почему он торопился. Пусть Бекходжаевы ещё крепко сидели в своих креслах, но недовольство растущей социальной несправедливостью уже витало в воздухе, и он не мог этого не замечать.

Как-то вечером, когда прокурор вернулся с прогулки, у двери раздался звонок. Время было позднее, гостей он не ждал, поэтому ночной звонок удивил. В полутьме на лестничной площадке стояли двое, он сразу их узнал – из тех, что раскланялись с ним недавно, за соседним столиком в «Лидо».

– Добрый вечер, Амирхан Даутович, – приветствовал один из них хозяина дома.  Проезжали мимо, видим свет горит, решили зайти проведать, не возражаете?

Двое прошли в комнату, представились. Повыше ростом, голубоглазый, уверенный, назвался Артуром Александровичем Шубариным, а другой – чернявый, вертлявый – Икрамом Махмудовичем Файзиевым. Оглядев более чем скромную обстановку в комнате, Артур Александрович с нотками сочувствия в голосе спросил:

– Что ж так бедно живёте, прокурор?.. Не жалеете, что отказались от компенсации в сто тысяч?

– Нет, не жалею... И много вы знаете таких подробностей из моей жизни?

Гость оживился, довольный тем, что сумел заинтересовать хозяина, и выложил ещё один козырь:

– Мы даже знаем, кто убил вашу жену... Известно нам и то, что Анвар Бекходжаев с прошлого года работает прокурором в районе, где некогда совершил преступление. Ну, а чтобы вы не сомневались, что мы знаем о вас не понаслышке, мой друг зачитает сведения, что нам удалось собрать о вашей персоне. Пожалуйста, Икрам.

Чернявый Файзиев, всё время зыркавший по сторонам, демонстративным жестом открыл кожаную папку и достал бумаги.

– Итак... Азларханов Амирхан Даутович родился в 1933 году в Сибири. Воспитывался в детском доме, родители юристы, репрессированы в 1937 году. Служил четыре года в военно-морском флоте на Тихом океане. Закончил в родном городе университет с отличием и аспирантуру в Москве. Был женат. Жена – Лариса Павловна Турганова, искусствовед, собрала частную коллекцию восточной керамики, которая неоднократно выставлялась за рубежом...

Прокурор жестом остановил чернявого:

– Зачем вам это? – спросил он устало. – Что вам от меня нужно?

– Не гоните лошадей, прокурор. Я представляю местную промышленность и нам позарез нужен юрисконсульт, если уж вы так настаиваете на краткости.

– Юрисконсульт? – удивился бывший прокурор. – Да нашего брата сейчас развелось – пруд пруди, разве это проблема?

– Не скажите… Нам ведь не всякий юрист подойдёт, нужен человек с большим опытом, изощрённый в законах, и притом не робкий, привыкший к коридорам власти, знающий дорогу в Москву. Лучше всего немолодой, внушающий доверие и уважение, образованный и эрудированный…

Было ясно – его втягивали в какое-то крупномасштабное предприятие, и дело это скорее всего напоминало айсберг: надводная часть имела легальный статус, а основная, подводная, была темна, как океанские глубины, и она-то требовала юридического прикрытия.

Не исключено, что этот Шубарин является представителем новой волны советских миллионеров, ворочавших теневой экономикой. Но пришла и другая мысль: «С юности я поклялся посвятить жизнь борьбе за справедливость и оказался вдруг не нужен закону и правопорядку. Так, может, ценой такого риска я послужу в последний раз тому, чему и собирался отдать жизнь?»

  

– Вот вы сказали – поездки в Москву... коридоры власти. Я перенёс два инфаркта и тяжелейшую пневмонию, которая до сих пор даёт себя знать. Не переоцениваете ли вы мои способности?

Гость вдруг так искренне и весело рассмеялся, словно сбросил с себя какую-то тяжесть.

– Не волнуйтесь, мы прекрасно осведомлены о вашем здоровье и, уверяю вас, будем всячески оберегать его. Что касается вашей работы, она будет носить официальный характер, и вам никогда и нигде ничего отстаивать ценой здоровья не придётся. Куда бы вы ни пришли, всё или почти всё будет предрешено заранее, и это уже не ваши заботы. Однако я полагаю, на сегодня деловых разговоров хватит, и нам следовало бы обмыть наш союз, не так ли?

Прокурор впервые за вечер растерялся.

– У меня только чай, да и то азербайджанский, второго сорта.

Но тут в разговор вступил чернявый – наверное, остальное было по его части:

– Не волнуйтесь, прокурор, мы предусмотрели и это. – Он распахнул окно и подал знак.

Через несколько минут раздался осторожный звонок. В прихожей появился официант, тот самый, из «Лидо», где единственный раз ужинал прокурор. В руках он держал две тяжёлые корзины, одну из которых у него перехватил ловкий Икрам…

  

– Ну что ж, прошу за стол, – пригласил Артур Александрович, едва за расторопным Адиком захлопнулась дверь. Чувствовалось, что в любых ситуациях он привык быть хозяином положения.

Икрам разлил предусмотрительно открытый официантом коньяк, несмотря на возражения прокурора, налил и ему.

– За взаимопонимание и успех, – таков был первый тост ночного гостя, и хозяин дома пригубил рюмку вместе со всеми. Правда, прокурор с большим удовольствием выпил бокал тёмного чешского пива «Дипломат», похвалил.

Чернявый среагировал сразу:

– Нет проблем, завезу как-нибудь пару коробок «Хольстена», в жаркий день нет напитка лучше.

Сидели долго, но ни о работе, ни о каких-то проблемах больше не говорили. Расстались далеко за полночь, уговорившись встретиться на другой день за обедом в «Лидо»…

  

В назначенное время прокурор был в ресторане. Шубарин появился неожиданно, откуда-то из-за спины. Выглядел собранным, подтянутым. Зал уже почти заполнился, и прокурор видел, как многие тянутся взглядом к их столу, желая поздороваться или хотя бы попасть на глаза его сотрапезнику, но тот словно ничего не замечал вокруг, всё внимание его было отдано собеседнику за столом.

– Ну как, не переменили вчерашнее решение? А то вольному воля, я предпочитаю в делах добровольные начала, – сказал он, разливая «Боржоми» в бокалы.

– Нет, не передумал, – раздумчиво ответил Азларханов. – Старость не за горами, и, как вы правильно заметили, я оказался к ней не готов. Однако я задам вам встречный, возможно, несколько меркантильный вопрос – будет ли у меня возможность скопить на маленький уютный домик в Крыму, скажем, в Ялте? Это то самое место, что рекомендуют мне врачи.

– Не только на маленький, но и на самый что ни есть роскошный, какими владеют в Крыму некоторые отставные генералы, – заверил Шубарин. – Но давайте спокойно пообедаем, а разговор наш о делах перенесём наверх, ко мне в номер.

Когда они поднялись из-за стола, прокурор осторожно подсказал:

– Обратите, пожалуйста, внимание на того молодого человека в красной рубашке, что сидит недалеко через проход. Мне кажется, он слишком тщательно выбирал место, чтобы лучше просматривался наш столик, и всё время не сводит с вас глаз.

Артур Александрович, не поворачивая головы в ту сторону, куда кивком указал прокурор, рассмеялся:

– Я не ошибся в вас, прокурор! Есть ещё порох в пороховницах, не утратили хватки. Вы правы, он не сводит с меня глаз, потому что это мой телохранитель. Да, да, телохранитель, не удивляйтесь. У вас тоже будет свой, впрочем, он уже есть, подыскали подходящего человека.

Поднялись на третий этаж, номер располагался в конце коридора. Прокурор обратил внимание на тяжёлую дубовую дверь и два финских замка особой секретности – такие же были врезаны некогда у него в кабинете.

В двухкомнатном «люксе» бесшумно работал кондиционер, и оттого в комнатах стояла приятная прохлада. Чувствовалось, что здесь живут давно, уют больше походил на домашний, чем на гостиничный. Оглядевшись, прокурор увидел в углу большой японский телевизор «Шарп» и серебристую деку, догадавшись, что это видеоприставка.

Хозяин номера, поймав взгляд прокурора, подтвердил:

– Да, домашнее кино. Интересные есть фильмы, «Крёстный отец» Копполы, например. Жаль, времени не хватает смотреть, впрочем, у вас со временем будет лучше. Так что при желании можете смотреть здесь или систему поднимут к вам в номер. Да, да, к вам в номер, я не оговорился. Мы решили, что ваше жилье не подходит ни вам, ни нам. Прежде всего, оно далековато для ваших каждодневных пеших прогулок, да и потом, что это за квартира, не по вашим заслугам. Мы подыскали вам обмен на двухкомнатную, недалеко от гостиницы. Вашу квартиру в Черёмушках надо срочно освободить, а на новой будет пока идти ремонт. Поэтому на четвёртом этаже, надо мной, вам зарезервирован точно такой же номер, и вы сегодня или завтра должны переехать в гостиницу.

Он выдвинул незапертый ящик письменного стола и не глядя достал пачку денег в банковской упаковке.

– Вот получите. Это вам на первое время. Не хватит, обращайтесь, не смущаясь. Повторюсь, я не филантроп, и, как всякий деловой человек, умею считать деньги, но ваша работа будет оплачиваться высоко, так что вы вправе брать вперёд любые суммы… И вот что я вам скажу на прощанье... Я думаю, у вас есть ещё одна причина сотрудничать с нами, теперь у вас появится возможность свести кое с кем счёты... Доберёмся и до Бекходжаевых, дайте только срок. А пока – всего хорошего.

Неделя прошла нервозная, напряжённая, что сказалось на его самочувствии. Дважды среди ночи пришлось вызывать «Скорую» – вот где по-настоящему он оценил опеку Коста… Но к концу недели всё как-то образовалось, прокурор чувствовал себя прилично и вышел на работу.

В пятницу, когда они обедали вдвоём в «Лидо» – это был день смерти Ларисы, – Артур Александрович протянул ему через стол цветную фотографию, сделанную «Полароидом».

– Вот, привезли полчаса назад. Снято сегодня в девять утра.

На фотографии могила утопала в цветах, не видно было даже кованой ограды, только памятник. На переднем плане – несколько роскошных венков из белых и красных роз. В центре – из одних белых роз, на широкой муаровой ленте значилось: «От управления местной промышленности». На другой можно было прочитать только краткое «От мужа».

Прокурор смотрел на фотографию и чувствовал, как слёзы невольно подступают к глазам, а комок в горле мешает говорить.

– Спасибо, – наконец сказал он. – Я очень тронут вашим вниманием, мне даже неловко, что вы проявляете столько заботы обо мне.

– Не стоит благодарности. Я делаю лишь то возможное, что обязан сделать как человек, а теперь уже и как ваш товарищ – ведь моя жизнь отчасти в ваших руках, мы повязаны одним делом. – Шубарин подбадривающе похлопал прокурора по руке. – Вечером мы соберёмся здесь в закрытом банкетном зале. От вашего имени я пригласил узкий круг близких вам людей. Так что после обеда вы поднимайтесь к себе, отдохните, а в восемь я зайду за вами, и мы спустимся к гостям…

 

Вернувшись к себе, прокурор вспомнил тот давний августовский день, когда он сидел в здании районной милиции и ждал сообщений от капитана Джураева. Прошло всего шестнадцать часов, как не стало Ларисы, и он с горечью подумал тогда, что к этим шестнадцати он теперь всю жизнь будет прибавлять часы, дни, недели, годы, а теперь вот набежало пятилетие.

Пять лет! Разве мог он предположить, что потеря жены, сама по себе трагедия всей жизни, обернётся ещё и такими крутыми зигзагами в его личной судьбе. Странно, в свои пятьдесят он реальной жизнью воспринимал только эти последние пять лет, остальное виделось сквозь туман, и он с трудом соотносил себя с давними счастливыми днями.

Новый этап жизни, навязанный ему, мог продлиться несколько месяцев, от силы полгода, на большее он не рассчитывал. А что дальше? Что ожидает его, когда он сделает последний шаг в задуманном деле? Чтобы раскрутить то, с чем он собирался прийти к властям, нужны годы, надеяться, что жизнь подарит ему такой срок, не приходилось.

Но о том, что будет после, думать не хотелось... Путь свой он выбрал давно, тридцать лет назад, ещё там, на шаткой палубе эсминца, и сейчас, на краю жизни, следовало последние дни свои прожить достойно и до конца исполнить долг.

 

Прокурор никогда прежде не заглядывал в банкетный зал, хотя в последние недели почти ежедневно бывал в «Лидо». У двери ресторана их с Шубариным встретил Адик. Как только они вошли в ярко освещённую комнату, собравшиеся, не сговариваясь, поднялись из-за стола, словно отдавая дань торжественности и скорбности момента.

Проходя на указанное Адиком место, Амирхан Даутович увидел на стене большую цветную фотографию жены, – она улыбалась на фоне медресе в Куня-Ургенче, – снимок этот очень нравился самой Ларисе. Угол фотографии перехватывала чёрная муаровая лента с датами рождения и смерти. О скорбном дне напоминало и множество роз, все только белые; высокие хрустальные вазы под цветами, наверняка доставленные на время из магазина, тоже были перетянуты чёрными лентами, завязанными в кокетливые банты.

Шубарин, деловито поправлявший цветы в напольных вазах у входа, сел на своё место последним; во главе стола, слева от него, оказался прокурор, справа Икрам. За время общения с шефом прокурор привык к хорошо сервированным столам, но этот удивлял роскошью, чувствовалось, что Файзиев перетряс не одну спецбазу; ножи-вилки-бокалы вряд ли были казённые: то ли из дома привёз, а может, с какой-нибудь обкомовской дачи позаимствовал на время.

Шубарин встал и попросил минутой молчания почтить память той, ради которой они сегодня собрались. Потом стал говорить о Ларисе Павловне, говорил долго – он действительно знал о ней немало...

И когда все подняли рюмки, Азларханов тоже выпил коньяку. Потом слово взял прокурор Хаитов – он говорил о трагической судьбе Ларисы и о нелёгкой доле, выпавшей его другу, о том, с каким достоинством нёс он свой крест. Слушая эти речи, прокурор вдруг ощутил, какой волшебной магией обладает целенаправленное, страстное слово... Скажи сейчас Шубарин, что нужно встать и пойти врукопашную на Бекходжаевых, вряд ли кто уклонился бы, не говоря уже о том, чтобы усомниться душой в необходимости такого шага. Какой дух братства, единства, жертвенности витал над столом!

Взволнованные речи не мешали бесшумным официантам без устали сновать взад-вперёд, меняя холодные закуски на горячие, одни деликатесы на другие, выставлять всё новые и новые батареи охлаждённого «Боржоми». Постепенно в банкетном зале становилось всё более шумно, к плову из перепёлок появились за столом новые лица. Шубарин, державший всё под контролем, не забывал ухаживать за соседом. Подкладывал прокурору закуски, потчевал, как хлебосольный хозяин: попробуйте – это миноги, или вот этот особый салат из молодого папоротника, его регулярно присылают бухгалтеру с Камчатки, или шампиньоны, приготовленные по давнему греческому рецепту, хранящемуся в семье Георгади.

На улице давно стемнело, и в распахнутые настежь окна банкетного зала врывался свежий ветерок. Наступало время его каждодневной прогулки, и прокурору как никогда хотелось сейчас побыть одному. И вдруг, в который уже раз словно читая его мысли, Артур Александрович, наклонившись, тихо предложил:

– Не хотите ли выйти на свежий воздух? Здесь уже накурили не меньше, чем в зале.

   Не дожидаясь ответа, Шубарин встал, и Азларханов последовал за ним.

– Я знаю, что на поминки не принято делать подарки, сюрпризы, но всё же не удержусь от возможности сообщить одну приятную для вас новость именно в этот горестный день.

Прокурор почувствовал, что сейчас Шубарин скажет что-то важное, и не ошибся.

– Сегодня, в день памяти Ларисы Павловны, хоронили убийцу вашей жены, прокурора Анвара Бекходжаева... Его убили вчера вечером, и я даже знаю – кто.

– И кто же? – Голос прокурора дрогнул, хотя он и попытался скрыть волнение и охвативший его неожиданно страх.

– Вот этот молодой человек, – и шеф протянул снимок побледневшему Азларханову.

На чёрно-белой фотографии крупным планом был заснят сам прокурор, а рядом с ним прилепился невзрачного вида молодой человек с короткой стрижкой.

– Не узнали? Странно. Это же ваш старый знакомый, отбывающий срок за убийство вашей жены, а точнее за своего дружка, Анвара Бекходжаева…

Прокурор ещё раз внимательно посмотрел на фотографию.

– Возмужал, не узнать... Хищный какой-то, я запомнил его почти мальчишкой...

– Пять лет всё-таки прошло, выжил, заматерел, настоящий волк... – прокомментировал Шубарин.

Прокурор вдруг вздрогнул от неожиданной догадки: он понял ход Шубарина – для того и фотография на всякий случай. Вот оно, дело, которым тот решил повязать его на всю жизнь. Старый, как мир, приём уголовников – привязать кровью, мокрым делом, то есть убийством. И если что, Азат Худайкулов, приведись ему отвечать за содеянное, скажет, что нанял его прокурор, чтобы отомстить за свою жену.

– За что же он своего дружка так?.. Ведь росли вместе, говорят, он у того в адъютантах ходил чуть не с пелёнок?

– Было, да быльём поросло. Разошлись детские дорожки в разные стороны. Не сдержали Бекходжаевы своё слово... На первых порах помогали, посылки регулярно присылали, наведывались, матери его больной оказывали всяческое содействие. А потом подустали, видно – в обузу стали Худайкуловы. Мать перед смертью написала горестное письмо сыну и обвинила в своих бедах Бекходжаевых. Каково в тюрьме получить такое письмо от матери, зная, что ты отбываешь срок за них? И стал он жить одной мыслью, одной-единственной надеждой: отомстить своему вероломному другу…

– Одно дело желать, другое выполнить. Ему удалось бежать из колонии?

– Не совсем так. Когда я узнал вашу историю, а затем историю этого несчастного молодого человека, пострадавшего, как и вы, я посчитал весьма благородным поступком, если смогу помочь восстановить справедливость. Я попросил доставить Азата в «Лас-Вегас» на несколько часов, тогда и засняли его в ресторане. Я хотел поговорить с ним, понять, насколько серьёзны его намерения, что он за человек, можно ли положиться на него…

– Вы помогли ему бежать? – нетерпеливо спросил прокурор.

– Нет, зачем же, побега я ему не обещал. Я взял Азата из колонии всего на несколько часов. Люди Ашота, хорошо изучив привычки Бекходжаева, разработали план, и Азату преподнесли всё на блюдечке с голубой каемочкой, вся операция заняла пять минут.

– Значит, раскрыть это преступление будет непросто и есть гарантии безопасности? – уточнил Азларханов на всякий случай.

– Гарантии скорее в другом: нам неважно, кто нанесёт удар врагу, мы не тщеславны, нам важен результат. Я упоминал, что Анвара Бекходжаева уже давно приговорили, и он об этом знал, знали и в прокуратуре. Впрочем, многие хотели бы посчитаться с ним, и не только уголовники и дельцы, ему и за его донжуанство давно обещали оторвать голову. Так что поле деятельности у следователей и без нас широкое. В конце концов, Азат у нас в руках ещё лет пять… – неопределённо закончил Шубарин.

  

Когда они снова вошли в банкетный зал, прокурор заметил, что поминки превратились в очередную гулянку, но стоило появиться Артуру Александровичу, как шум, гам, смех моментально стихли, и все чинно заняли места за столом. Внесли ляганы с обещанными особенными мантами – обложенные зеленью, посыпанные красным корейским перцем… Поднялся один из незнакомых мужчин. Говорил он тоже долго и не менее искусно, чем другие, и хотя старался придерживаться темы, то есть поминок Ларисы Павловны, то и дело ловко съезжал на другое, ради чего, наверное, и был приглашён сюда. Он говорил о том, что удостоился большой чести разделить горе, выпавшее на долю друга его давних друзей, и готов служить верой и правдой людям, которые горе ближнего воспринимают как своё…

 

…Вскоре за столом остались только прокурор и Икрам…

– Давайте выпьем за здоровье моего самого ценного друга, всесильного Артура Александровича. Отныне я ему обязан по гроб жизни и буду служить верой и правдой до последнего дыхания.

Файзиев как-то странно посмотрел на него:

– За него выпью с удовольствием, – и опрокинул рюмку коньяка залпом, как пьют водку. – А вот с тем, чтобы считать себя обязанным ему до гробовой доски... По-моему, вы в этом несколько переусердствовали.

– Да вы же не знаете, – сказал с притворным возмущением прокурор. – Он... он отомстил за смерть Ларисы и снял с моей души такой камень... Мне теперь от жизни ничего не надо, справедливость восторжествовала, зло наказано.

– Почему же не знаю? – усмехнулся Файзиев. Вы зря недооцениваете меня, в этом деле есть и моя заслуга: к тюрьме нашёл подходы именно я.

– Спасибо и вам... – благодарно закивал прокурор.

– Дело не во мне, – нетерпеливо отмахнулся зам. – Устроил это Шубарин вовсе не ради вас и уж тем более не ради торжества справедливости…

– Тогда ничего не понимаю... – Азларханов изобразил на лице недоумение. – Зачем же ему тогда так рисковать? Убийство прокурора всё-таки...

– Вот с этого вопроса и надо было начинать, – назидательно объявил Икрам. – Дело в том, что пять лет назад, когда вы ещё были прокурором, он уже имел интересы в вашей области. Сначала, правда, незначительные. Но вы ведь изучили его хватку, аппетиты, ему только палец покажи, он всю руку отхватит. Знаете, как его в Москве называют? Японец! Он действительно толковый инженер, а как финансист и предприниматель – просто гений. Сколько раз мы выручали прогоревших коллег, выкупая у них оборудование и сырьё, разумеется, за бесценок, и налаживали дело так, что вокруг только диву давались… И покровители у него были, – кто бы вы думали? Разумеется, Бекходжаевы... Наверное, помогая ему развернуться, они и не предполагали, какой золотоносной курочкой окажется дело Шубарина – деньги потекли рекой. Но Бекходжаевы не учли одного: Шубарин согласен делиться и кормить многих, но хозяином дела и денег он считает только себя. Короче, нашла коса на камень. Бекходжаевы через нового прокурора области, давнего своего друга, обложили Шубарина со всех сторон, и он вынужден был оставить налаженное дело, личное оборудование, станки и ретироваться из области, даже не выбрав паи. Я знаю людей, которые видели, как лютовал тогда Японец. Нет, не о потерянных деньгах жалел – он не мог простить предательства. Он поклялся тогда, что Бекходжаевы заплатят ему за это только кровью. Вот и подкараулил свой час, да так расправился, что комар носа не подточит. Я уверен, что пройдёт какое-то время, и он предъявит Бекходжаевым ультиматум, чтобы вернули ему то, что он вложил, да ещё и прибыль за все годы. А если не вернут – а сумма перевалила за миллион, – будет убит следующий Бекходжаев, и так до тех пор, пока не добьётся своего, он безжалостный человек...

– Страшный человек! – невольно вырвалось у прокурора.

– Настоящий мафиози, – согласился Файзиев. – И знаете, любимый фильм у него «Крёстный отец», он его каждый месяц смотрит. Мне кажется, он и у них, в Италии или Америке, всё быстро к рукам прибрал бы. А теперь и вас в это дело впутал... – Он вдруг осёкся, поняв, что сказал лишнее, и громко позвал Адика, попросив чайник чая.

Вот-вот мог вернуться Шубарин, но Азларханов сегодня уже не желал ни с кем общаться, слишком серьёзный оборот принимали события. Не хотелось ему и оставлять Файзиева без надежд, кто знает, к кому придётся вдруг обращаться за помощью, чтобы уцелеть, поэтому он сказал:

– Я признателен вам – вы на многое открыли мне глаза. Но я вынужден всё перепроверить и взвесить своё положение, разумеется, не затрагивая ваших интересов. Думаю, мы с вами ещё продолжим этот разговор и проясним отношения на будущее…

Прокурор поднялся из-за стола и направился в конец зала, где висел портрет жены. Осторожно сняв застеклённую фотографию, он вышел с нею в узкий коридор, что вёл прямо в гостиницу.

– Пауки! – вырвалось у него, едва он закрыл дверь своего номера.

Он понимал: не обладай Шубарин властью и не имей за плечами опыт поражения, Файзиевы и дня не церемонились бы с ним, и так же, как Бекходжаевы, попытались бы всё прибрать к рукам….

«Благословила бы меня Лариса на то, что я задумал, будь жива, зная, какому риску я себя подвергаю?» И, вспомнив давние дни и споры с ней о законе и праве, ответил себе утвердительно. Лариса понимала, чему посвятил жизнь её муж, и слово «долг» было для неё не пустым звуком, потому что выросла она в среде русской интеллигенции. И вдруг, только сегодня, в день годовщины смерти жены, он понял, что внутренне никогда не слагал с себя полномочий прокурора – от этой мысли стало спокойное на душе, исчез страх, сидевший в нём, как гвоздь, весь вечер.

 

1988 г.