САМОИЗОЛЯЦИЯ

Алексей ЗИЛЬБЕР( заслуженный артист РТ):  Обычно я самоизолировался летом. Примерно с середины июля по конец августа. Наступал долгожданный отпуск, и я уезжал к себе на дачу. Самоизолировался я совершенно добровольно, осознанно и с превеликой радостью. Уж очень мне хотелось побыть вдали от людей, от всех этих бесконечных слов, произносимых мной и возвращаемых мне в ответ, от этих пристальных глаз, внимательно смотрящих на тебя и жадно наблюдающих за каждым твоим движением. Хотелось тишины и как бы замедлить движение. И я уезжал. Уезжал каждый год, примерно в одно и то же время, всегда в одно и то же место. Уезжал и самоизолировался. 

Затаривался я основательно. За годы выработался четкий алгоритм действий, точный расчет и выстроенный план закупок. Скажу откровенно, часто список составлялся ещё в конце сентября-октября, когда нужно было закрывать дачный сезон и готовить дом к зимней спячке. 

Всякий раз список представлял собой найденный в недрах старого дачного комода небольшой клочок серой, довольно плотной бумаги, на которой аккуратными пометками фиксировалось всё, что необходимо купить на следующий год. Листок, сложенный пополам, помещался в портмоне и тоже находился в своего рода самоизоляции до следующего дачного сезона, как правило начинавшегося в июне-июле. 

Так вот, я договаривался с другом, и мы на его машине заезжали в магазин. Вот тут-то и доставался тот самый список, что так долго томился в ожидании своего часа в потертом кармашке старого кошелька. Большая супермаркетовская тележка быстро заполнялась. Составленный мной перечень необходимых покупок при внимательном его рассмотрении сразу мог выдать всю необходимую информацию о человеке. Это был некий кюар-код. Например, был сразу понятен мой социальный статус, моё семейное положение и, собственно, целеполагание. А в качестве наглядного пособия сквозь решетчатые стенки тележки, заваленной макаронами, консервами и средствами от комаров, проглядывало то, что каждый раз на стыках неровного кафельного пола позвякивало и побулькивало, и уже ни для кого не оставалось никаких сомнений, что человек точно собрался самоизолироваться и, судя по всему, самоизолироваться надолго. 

Находясь на даче, я сам себе объявлял карантин и старательно держал социальную дистанцию. Порой доходило до смешного: соседи не понимали, живёт кто-то в доме или нет. Иногда через окно я слышал их разговоры. Одни говорили, что видели свет поздно ночью, другие слышали, как скрипела дверь в сарае. 

Соседи у меня в основном добрые и хорошие, но уж очень мне хотелось самоизолироваться. Конечно, иногда мы встречались, и тогда общались немного. Здоровались, обменивались любезностями и привычными фразами вроде: «да-а, жизнь...» или «да-а, год был непростой...» Особенно садоводы оживлялись, когда заводили речь о новых сортах овощей или о том, что этот год оказался ещё хуже предыдущего в плане урожая. Всё это напоминало мне известный афоризм одного политика, мол, никогда такого не было, и вот опять. 

Подобные разговоры случались всякий раз, когда я приезжал. Я молчаливо и сочувственно кивал и лишь изредка вставлял что-то невразумительное типа: «да-да, это так...» или «да-а... м-м-м...» От этих моих немногословных реплик соседям становилось как-то тоскливо, они печально разглядывали мой участок, на котором вместо яблонь и кустов картофеля высились четыре сосны и одна берёза. После этого наступало ещё более неловкое молчание, садоводы, покачивая головой и что-то бормоча себе под нос, не спеша удалялись в свои парники и постепенно исчезали в зарослях неведомых мне растений.

Общение обычно происходило через забор, то есть социальная дистанция в полтора, а то и два метра всегда была. За годы такой летней жизни на даче соседи, кажется, привыкли к моим странностям и даже, как мне показалось, некоторые из них тоже стали с удовольствием самоизолироваться. Вообще я думаю, что они относились ко мне с некоторым недоумением. Ну, то есть это было такое любопытство, смешанное с жалостью. Но иногда, видимо желая поддержать и сделать мне приятное, устраивали неожиданные сюрпризы. Просыпаясь днём и открывая дверь, на веранде я иной раз обнаруживал свежие помидоры и огурцы или болгарский перец, чеснок и зелень. И главное – всё это появлялось с абсолютным соблюдением социальной дистанции, точнее, просто как по волшебству. 

Вот такой мой карантин мог продолжаться недели дветри. Я должен был дойти до края, до полного отчаяния. Я доводил себя до исступления. Я дичал. Я снова начинал скучать по людям и разговорам. Мне снова хотелось встреч, близких глаз, рукопожатий и объятий. И как правило в этот момент обязательно появлялся кто-нибудь из моих друзей. И вот тут происходило полное нарушение всех санитарных норм. Никакой дистанции между нами, никаких заборов между участками, никаких границ для самых дерзких фантазий. Абсолютное разрушение режима самоизоляции путём не только более тесного общения с соседями, но и не однократными, и не только дневными, но и ночными, походами в магазин, который, к слову надо сказать, был не ближайшим и находился на расстоянии более километра. И вот именно в такие моменты ты вдруг отчётливо понимаешь: вот она – жизнь! 

И уже радуешься, как ребёнок, тому, что ты можешь нарушать тобой же придуманные ограничения и запреты, что тебе ничего за это не будет, что ты можешь просто болтать без умолку и смеяться до боли в животе. 

И дышать! 

Глубоко-глубоко, со всей силой вдыхая свежий воздух до ушей открытым ртом, набирая полные лёгкие. Вдох-выдох, вдох-выдох, вдох-выдох!
 ...... 
Это было тогда. Это было давно. Это было до эпохи коронавируса.
 ...... 
Сейчас я сижу в своей комнате, в квартире на пятом этаже, в самом центре города. 

В кроватке спит мой маленький сын. 

Я смотрю на него. 

Вдох-выдох, вдох-выдох. 

Сквозь приоткрытую оконную створку слышно, как о чем-то своем щебечут птицы. На улице яркое солнце, тепло. 

Апрель. 
Я смотрю в окно. 
Улица пуста. 
Нет людей и машин.
 Звуков, кроме пения птиц и постукивающего от ветра железа на крыше, никаких больше не слышно. 
Кажется, будто мир замирает. Время останавливается.
 Я смотрю на сына. 
Вдох-выдох, вдох-выдох. 
У меня ощущение, что от этой тишины он растёт ещё быстрее. Ловлю себя на мысли, что все слова, которые в последнее время валятся на нас всё больше и больше, мне, конечно, известны, но я их раньше никогда не использовал в своей речи.
 Пандемия. Самоизоляция. Карантин.
 Социальная дистанция... Я смотрю на своего сына. Вдох-выдох, вдох-выдох. 
Занавески колышутся. Раз – в одну сторону от ветерка из окна, два – в другую от моего дыхания. Раз-два, раз-два, раз... Вдох-выдох, вдох-выдох, вдох... Я смотрю на то, как во сне растёт мой сын. Я сам как во сне. Вдох-выдох, вдох-выдох... 

Уже темнеет. В городе стали отключать декоративную подсветку и уличные фонари – перевели в режим экономии. Я смотрю в окно. Улица пуста. Нет людей, нет машин. Субботний вечер в центре удивительно тих. Постепенно город поглощает ночь. Вдох-выдох... Я как во сне смотрю на своего сына. Вдох... 
По новостям сообщили, что режим самоизоляции продлится ещё, как минимум, месяц.
 

Казань, апрель 2020 года

Алексей Зильбер (Заслуженный артист РТ)

фото Юлии Калининой