Счастливы одинаково

Инне Заикиной
К небольшому вокзалу причаливает поезд, из которого выходит он и обводит всё придирчивым пристрастным взглядом, как будто не был здесь десять лет. 

Солнце только взобралось на трубы завода и поджаривает бледно-жёлтое станционное здание, десятка два сонных пассажиров, направляющихся к остановке, собак, которые лежат у них на пути, наслаждаясь последними мгновениями прохлады, сбережённой асфальтом, со специальными, словно предусмотренными проектом углублениями для луж, несколько недель уже бездействовавшими и цветом не темнее остального дорожного покрытия, которое сухо шуршит под колёсами маршрутных такси – единственного новшества, отмеченного им в пейзаже привокзальной площади. 

Из окна маршрутки он смотрит на привычную с детства дорогу. Проплывающие мимо выгоревшие плакаты всеми своими орнаментами и народными костюмами извещают о том, что он любит свою страну и этот маленький городишко, в котором не был уже десять лет. Стараясь для одного из щитов, фотограф аж присел, и теперь в нижнем правом углу композиции видна цветочная клумба, рядом с которой пролегла центральная улица города, упирающаяся на горизонте в церковь с гипертрофией золотых куполов. Слева основную часть снимка занимает трёхэтажная хрущёвка, вдоль неё в магазин уже который год идёт бабка, грустно болтается авоська. На балконе последнего этажа его тётя… тётя-мотя – sa tante, бывшая преподавательница иностранных языков, развешивает пелёнки внука, не подозревая о том, сколько лет им предстоит сохнуть. «Квітней, мой любы горад!» Какому-нибудь не большому знатоку славянских языков покажется, что «квітнець» переводится как «приходить в запустение».

Он едет дальше. Рассматривает полуразрушенную автобазу – маленькое индустриальное поместье: дворец администрации с деревьями, растущими сквозь сорванную крышу, хозпостройки гаражей с разбитыми квадратиками стеклоблоков. Внутри на видном месте вы обязательно найдёте засохшее с истончившимся запахом человечье дерьмо, пивные бутылки, чипсовые пакеты. 

Маршрут проходит мимо двухэтажной столовой мясокомбината. Она стоит с забитыми окнами, целиком окрашена в салатовый цвет. Десять лет назад столовая, как и комбинат, ещё работала, ещё разносился могучий запах мясного сырья, окутывая городские холмы, стелясь по их склонам и оседая в оврагах. И строгие производители колбас выстраивались в будни очередью вдоль раздачи, а по выходным здесь играли свадьбы. Тогда в белом платье, с не сохранённым памятью фасоном, роль невесты растерянно примеряла на себя кузина. Боясь ослушаться говорливого человека с баяном на плечах, она по первому же требованию целовала молодого, наполняла рюмочки, выпивала, поднималась танцевать на второй этаж, где говорун снимал баян, но только для того, чтобы стать за синтезатор и спеть песню про обручальное кольцо. Выйдя на улицу, можно было наткнуться на разговор с лысеющим мужем, который с купеческой уверенностью рассказывал, что здешний колледж даёт такое же образование, как тебе столичный институт, что карьерных возможностей в этом городе гораздо больше, потому что там специалистов тысячи, а здесь остаются единицы. И тогда студент столичного института недоверчиво смотрел на кузину, в надежде, что сейчас она развеет этот мужнин бред, но та только рассеянно улыбалась.

 Гости делали вид, что их любовь к молодым в день регистрации брака способна принять материальную форму. Кто-то любил так сильно, что получался пылесос, иные взрастили в себе кухонный комбайн, горячая привязанность оборачивалась печью свч, раскалившаяся до предела – холодильником, обожавшие без памяти ограничивались фотоаппаратом, чистота чувств передавалась стиральной машиной и конверты, конверты, конверты. 

Родители жениха с лоснящимися от обильной пищи лицами, с подобревшими от алкоголя глазами, вырывают друг у друга автомобильный брелок. «Мы дарим вам Четыре колеса!» – радостно возвещают они, и лязг хрустальной посуды тонет в оглушительном туше. Извлекая его, баянист так радостно лупит по клавишам, будто этот автомобиль станет платой за музыкальное сопровождение. 

Однако sa tante не зря отдала полжизни преподаванию в школе. Сильным голосом она прекращает эту вакханалию, чтобы прибавить к Четырём колёсам сущий пустяк – всего лишь Крышу над головой. В установившейся тишине она поднимает над столом позвякивающую связку. Несколько смятены родственники со стороны кузины, которые ещё не до конца поделили всё то, что открывается этими ключами. Слышно недоверчивое перешёптывание гостей по линии жениха: жители маленького городка в курсе всех имущественных споров округи. Как нельзя кстати приходятся несколько баянных залпов – хрустят под пальцами клавиши, приглашённые вновь хмелеют, чокаются и оставляют решение проблемы до худших времён.

 А по прошествии всех времён он стоит в прихожей, обставленной по последней моде тридцатилетней давности. Sa tante и son oncle изнурены жарой. Ну и погодка, приговаривают они, не стесняясь своих пожилых рыхлых тел.

 – Как добрались, молодой человек, надолго к нам? – пожимает руку son oncle.

 – Павел Степанович, ты тактичен, как всегда, – с упрёком произносит sa tante и идёт показывать гостю его комнату.

 – А что я такого сказал, Инна Иванна? – возмущается son oncle и возвращается к телевизору.
3

 Вода в городе отключена до 23 часов – в этакую жару ею лучше польют поля, а не вымоют незваного гостя.

4 

Дом кузины. Ощущение того, что сад уменьшился, можно списать на уродливую пристройку. Там помещается гараж, туалет, кухня и прихожая, пол которой покрыт слоем из маленьких сандалий, кроссовок, туфелек, валяющихся во всех возможных положениях, кроме естественного. Обладатели кроссовок и туфелек очень рады новому человеку. Сын кузины с пластырем на виске и в корректирующих очках здоровается за руку, как научил папа. Дочь прячется за мамину юбку, но так, чтобы одним глазом видеть гостя, который расчищает на полу место для своей обуви. 

От темноты прихожей и резкой смены температуры – летом в старом доме всегда прохладно – рябит в глазах. В этом танце броуновских частиц пол, усеянный обувью, становится полом, покрытым детскими игрушками. Теперь вся компания находится в большой комнате: телевизор, кроватка и диван, на котором в беспорядке расположилась детская одежда. Чтобы её не беспокоить, никто не садится. 

Кузина. Черты лица её немного поплыли, части тела стали крупнее. Она рассказывает ему свою жизнь так, будто он требует у неё отчёта или не замечает разницы в её взгляде, что произошла за эти годы, словно она думает, что ему интересны условия работы мужа, на которую тот ездит в другой город, и нужно обязательно дождаться его возвращения. Ваня, так зовут сына, использует все известные ему способы, чтобы привлечь внимание взрослых: залазит под детскую кроватку и рычит на маленькую Варю, вскоре выползает оттуда с подобием пистолета, собранного из деталей конструктора, стреляет в окружающих, но всё мимо. Тогда Ваня бросает «пистолет» об пол и мелкие детали летят во все стороны. «Ды-дыж! Граната!» – вопит ребёнок. 

Кузина сетует: не всё так гладко. Очень хочется заниматься детьми, но есть огород, и с ним ничего не поделаешь, он отнимает много сил и времени, а так хочется заниматься детьми.

 Ваня находит ещё несколько гранат, но после того, как артобстрел оставляет родственников равнодушными, он убегает, а возвращается уже с трёхногой табуреткой. С её помощью Ваня забирается на подоконник. 

Кузина извещает, мол, хорошо, что рядом дедушка с бабушкой: всегда помогают, отвезу им детей, а сама занимаюсь огородом. 

Ваня открывает окно и становится с обратной стороны, корчит оттуда рожи, но всё без толку. Мир сговорился и не смотрит на него, хотя кузина и рассказывает о том, откуда на лбу Вани пластырь. Правда, по речам сложно понять, что Ваня – это что-то одушевлённое, что прикладывает свой нос к стеклу и может свалиться в огород и помять огурцы. 

Кухня. Он сядет за стол и будет смотреть, как кузина шинкует в салат капусту. Он полистает Ванин альбом, где со всей детской бездарностью изображе ны только автомобили. Несколько криво соединённых линий на каждой странице. Посмотрит раскраску Вари. Принцесса, карета, мышка – будет шептать Варя, медленно водя пальцем по тем местам, где ранее прошёлся её фломастер. А из под кухонного шкафа раздастся оглушительное «мяя-я!» 

Это Ваня пытается вытянуть котёнка за задние лапы. 

«Ваня! Одурел совсем?!» – отвлекается кузина. Гость и Варя бросаются на помощь котёнку. Ване приходится нехотя разжать пальцы. После они втроём выкладывают у щели под шкафом кусочки сухого корма, которые котёнок загребает сначала лапой, хрустя в темноте, а осмелев, высовывает мордочку. Что уж говорить о Ване, если Варя забыла, что ей надо стесняться, и смеётся, будто рядом с ней никого нет. Кузина снова погружается в шинковку. 

Мужа, который под предлогом перспективности работает в другом городе (так ли уж это перспективно, нам узнать не придётся), так вот, мужа гость не дождётся, наверняка, испытав от этого облегчение.

5

 Какое-то время он живёт у sa tante. Он уже привык к их диалогам: 
– Павел Степанович, ты не видел мою книжку?
 – Какую?
 – Художественную. 
– Ну ясно, что не сберегательную. Концентрация раздражения всегда одна и та же, поэтому ссор с криками не бывает никогда. 
– Ты знаешь, кто этот магазин на микро строит?
 – А зачем мне это? – и потом всё-таки не выдержав. 
– Ну и кто? 
– Петрова дочку знаешь. 
– Не знаю и знать не хочу, – интересуется son oncle. 

Разговор продолжается в таком духе.
 По утрам, когда ещё не слишком жарко, он ходит на речку. Перейдя центральную улицу, надо углубиться в частный сектор, у поворота не следовать за дорогой, а нырнуть в кусты, где между разлагающейся мебелью, старых шин и кучек мусора виляет тропинка. Минуя свалочный пассаж, он выходит на луг, служащий городу пляжем. В такой ранний час только гусыня с гусятами плавает в реке, потом выходит на берег кормить детей. Она смотрит вдаль стеклянным глазом, гусята медленно щиплют траву. «Гусёў пасёш?» – спрашивает деформированный наподобие знака вопроса мужичок неопределённого возраста. 

Днём город бледнеет от солнца. В тени вытягиваются кошки, совсем не лают собаки. Дома, почти все деревянные, рассыпаны по холмам так, что не образуют кварталов, лишь какое-то подобие улиц течет по дну оврагов. На заброшенных окнах висят белые кружевные занавески. Такое ощущение, что их выстирали совсем недавно. 

Из калитки выходит местный житель – кожа в алкогольном загаре. Он выворачивает ведро на склон глубокого оврага, садится на скамейку, закуривает. 

Людей в городском парке самая малость, ровно столько, чтобы было ясно, что они тут есть. Сложно сказать, когда остановились аттракционы, тем не менее, на тех лодочках он катался ребёнком. Рядом ржавой арматуриной стоит автодром. Чуть дальше – резные истуканы. Эти деревянные гномы с безразличными морщинистыми лицами оккупировали город за последние десять лет. 

Вечером в оврагах скапливается прохлада. На одном из холмов, где по-прежнему душно, видно кладбище: с одной стороны разбитые надгробия с надписями на иврите, с другой – православный гранит, обрамлённый поделками из цветной пластмассы. 

К полуночи дают воду. Sa tante зажигает газовую колонку. Помывшись, он ложится спать, а местные собаки затевают перекличку. Она продолжается так долго, что его слух уже выделяет отдельные собачьи партии, и, когда начинает казаться, что оратория эта не имеет конца, собаки замолкают и засыпают вместе с ним.

7 

Воду дают днем. Решая не дожидаться tante, он пробует вспомнить, как включается колонка. Открывает вентиль, чиркает спичкой, но, пока не догадается, что нужно нажать кнопку-предохранитель, огонь не зажжётся. Спичка гаснет, а газ продолжает заполнять колонку. Он переводит ещё две-три спички, но результата никакого. И если он теперь передумает мыться или засмотрится в окно на реку, то газ продолжит невидимыми клубами выходить из колонки, заполняя по очереди сначала кухню с хорошо налаженной системой хранения еды в двух холодильниках, поглаживая тысячу баночек, наполненных лечебными травками из аптек и рядом расположенных лесов, только не чаем, газ проникнет в коридор и заполнит ржавую от заготовок – сколько браги тут вытекло – ванную, хлынет через край на пол, постепенно проникая в туалет, где на квадратных плитках всё те же вечные переводные картинки – дата выпуска: гибель империи – ковбой с рукой, имитирующей двухстволку, машины начала эры автомобилестроения – руссо-балт, мерседес-бенц. Газ уже окутал книжные полки с библиотечкой дружбы народов и собранием пластинок фирмы «Мелодия», пианино «Беларусь» и круглую винтовую табуретку, через открытые окна третьего этажа газ растекается по городу, на который с запада идёт первая за два месяца гроза – вот почему сегодня не поливают поля. Газ прибывает в парк с остановившимися навсегда каруселями, он стелется над рекой, со всех сторон наступает на холмы и овраги, смешиваясь с доносящимся сюда из прошлого запахом мясокомбината, чтобы слиться в этой точке как раз в тот момент, когда сверху столкнутся две тучи, а он всё-таки нажмёт на кнопку-предохранитель, поднеся горящую спичку к отверстию. 

Хлопок газа, многократно усиленный громом, приводит в действие колонку, начинает нагреваться вода. Он стоит с обожжёнными ресницами, ибо газ едва не переполнил железный короб. С неба падают первые капли. 

Три женщины, идущие через городской парк с разных концов, застывают на дорожках под ветвями деревьев, отчего становятся похожими на деревянных истуканов. Они пытаются понять, успеют ли добежать до дома или лучше укрыться под крышей заброшенного клуба. 

Вдоль аллеи на выезде из города ветер чуть не вполовину нагибает берёзы, и появляется желание, чтобы хоть одна сломалась на память. 

Кузина, прозрев ли, поссорившись ли с мужем, поругавшись с родителями, бросает трубку, смахивает со стола таз с шинкованной капустой, хватает детей и бежит на вокзал. Мокрыми, они заходят в первый же пригородный поезд и едут прочь из этого городка. Ваня рад приключению, смотрит через корректирующие очки на пролетающий железнодорожный пейзаж, Варя чувствует тревогу мамы, жмётся к ней, но не плачет. Это не побег и даже не попытка обратить на себя внимание, у кузины нет никакого плана, просто смена обстановки, ведь она думает, что нельзя же вот так всю жизнь. Впрочем, вскоре выяснится, что можно. Это случится, когда муж сорвётся с работы, сядет в машину и нагонит дизель-электропоезд на станции, к примеру, ... или ... – названия перебирать так же бессмысленно, как в очередной раз везти домой трёх беглецов.

8

 Небо безоблачно опять. По оврагам текут весёлые речки дождевой воды. Одна из сломанных берёз повредила линию электропередач, и теперь в городе нет электричества. Он собирается на улицу, чтобы подышать свежим воздухом после недель духоты, но домой возвращается взволнованная tante, которая очень подробно и в лицах пересказывает историю кузины, показывает, как именно на пол летел таз с капустой и какими мокрыми были дети, когда кузина усадила их на скамейку дизеля. Несколько неодобрительных слов о лысеющей главе молодого семейства, его родителях, и разговор незаметно переходит сначала на близких родственников, потом на родственников дальних, после на трагические судьбы тех, кто повесился или попал под мотоцикл, был случайно застрелен на выпускном, украл трофейное золотое кольцо, утонул в реке, купил наш фамильный гараж, и, наконец, мы добираемся до финального монолога, ради которого было написано и прочтено всё предыдущее и который теперь не кажется таким уж обязательным. 

– Павел Степанович? Я и подумать не могла, что он. Я же его с детства знала, со школы. Ну, конечно, общительный был, положительный, весёлый, но чтобы муж. 

Когда поступила в институт, то виделись только на каникулах и всегда в больших компаниях. Всё просил ему невесту найти. И я Светлану ему сватала, со мной училась. Но они недолго встречались. 

И вдруг 8 марта протираю окна и вижу – идёт весь такой разодетый, в пиджаке-галстуке, с отцом и матерью. Сели на кухне с моими родителями, а я в комнате с этой тряпкой в руках, и так мне смешно, не знаю, что и делать. Позвали меня, согласна ли, спрашивают. Я тряпку в умывальник положила и говорю: ладно. А сама думаю: сейчас как-то неудобно, отказаться всегда успею.

 И вот идём мы заявление подавать, а я всё сказать не решаюсь. Подходим мы к ЗАГСу, а там – выходной. Я обрадовалась. Давай, говорю, лучше в кафе посидим и разойдёмся – всё против нас. 

Смотри ты, какая я разговорчивая сегодня, давай-ка мне давление измерим.

фото с открытых источников