ВОСХОД над Казанью

Апрель 1941 года. Берлин. Вечер. В служебном кабинете адмирала Канариса собралось около трех десятков офицеров. Адмирал вошел неслышно. Увидев его, офицеры вытянулись по стойке смирно и выбросили правую руку в нацистском приветствии. Он поморщился. Все офицеры хорошо знали, что он не любил это приветствие. Адмирал обошел большой зал и сел в кожаное кресло. Окинув собравшихся офицеров острым взглядом, он кратко доложил о своей встрече с фюрером, о поставленных им перед разведкой задачах. 

Закончив совещание, Канарис отпустил офицеров. Когда они направились к двери, он попросил задержаться одного из них. 

– Полковник Шенгарт, задержитесь на минутку.

 Оставшись с ним один на один, адмирал подошел к окну и отодвинул в сторону плотную штору. Капли дождя монотонно текли по стеклу. Полковник ожидал, когда руководитель немецкой военной разведки обернется в его сторону. 

– Карл, мы знаем друг друга несколько десятков лет. Я верю тебе, как себе. Меня заставило обратиться к тебе лишь одно обстоятельство. Насколько я знаю, у тебя в Казани успешно действует разведывательно-диверсионная группа.

 – Да, мой адмирал, вы правы.

 – Это хорошо, Карл. Я приказываю тебе уничтожить в Казани пороховой завод. Этот приказ я получил сегодня от фюрера. Чем быстрее ты выполнишь это, тем лучше. Я знаю, что ты сделаешь все, чтобы выполнить этот приказ.

 – Я все понял, господин адмирал. 

Адмирал улыбнулся и протянул полковнику руку. Они обменялись рукопожатием как в старые добрые студенческие годы. Полковник щелкнул каблуками сапог, развернулся и вышел из кабинета. 

Сотрудник уголовного розыска Александр Горшков с самого начала войны был переведен в отдел государственной безопасности. Он и сотрудники его отдела которую неделю охотились за вражеской радиостанцией, периодически выходившей в эфир из пригорода Казани. Радист постоянно менял места выхода в эфир, и руководство отдела сделало вывод, что радист, возможно, работает водителем автомашины или использует этот вид транспорта в своих целях. 

Горшков встал из-за стола и подошел к карте республики, которая висела на одной из стен его небольшого кабинета. На ней красными флажками были отмечены места выхода радиста в эфир. С каждой неделей этих флажков становилось все больше и больше. Все эти точки располагались вдоль дорог, связывающих Казань с районами республики. Он долго стоял у карты и рассматривал дюжину красных флажков, разбросанных по карте вдоль дороги, ведущей в поселок Арск.

 «Почему в этом районе больше всего выходов в эфир? Может, радист живет в этом поселке или часто выезжает в этот район в связи со служебной необходимостью? – думал он, затягиваясь табачным дымом. 
– Нет, не факт, что он живет там или выезжает туда по рабочим вопросам. По всей вероятности, данная дорога менее загружена автотранспортом, и на ней всегда можно найти место, с которого реально выйти в эфир».

Он махнул рукой от отчаяния и снова сел за стол.

 «Как же мне тебя вычислить? – подумал он. – Ты же человек, а это значит, что все твои действия должны попадать под определенную логику, и не исключено, что рано или поздно ты все равно совершишь ошибку. Вот только когда?! Сегодня ты выходил в эфир в Арском районе, предыдущий твой выход был рядом с Камским Устьем. Из-за чего ты поменял точку выхода?» 

Горшков снова поднялся из-за стола и в который раз за день подошел к карте. Он смотрел на карту, стараясь предугадать место следующего выхода радиста в эфир. 

– Александр! Зайди ко мне, – произнес начальник отдела, заглянув в кабинет. Горшков быстро схватил со стола свой старый блокнот и карандаш и вышел из кабинета. 

– Я только что от начальника управления, – произнес капитан Семенов. – Есть хорошая новость, нашим шифровальщикам удалось расшифровать перехваченные радиосообщения. Это первое. Второе, не совсем приятное для нас: все передаваемые радиограммы – это точные сведения о движении воинских составов через Казань. Похоже, что немецкий агент живет и работает здесь или в Юдино. Нужно плотно заняться этим направлением. Включи в группу лейтенанта Грошева и Губайдуллина. Это толковые ребята, и они здорово разгрузят тебя в розыске радиста.

 – Ясно, товарищ капитан. Я вот сидел и пытался понять логику радиста, а именно, почему он в основном выходит на связь из Арского района. Получается интересная картина: два раза из района Арска, а затем из какого-нибудь другого района республики. Все эти выходы происходят на расстоянии не более шестидесяти километров от города, то есть на расстоянии часа езды. Выходит, что ему достаточно всего три часа для выезда, передачи и возвращения в город. У нас всего несколько дорог, которые выходят из города, и я предлагаю установить посты на этих дорогах, где-то на расстоянии тридцати километров от города. Именно там мы сможем засечь эту машину. 

Капитан задумался. Он посмотрел на Горшкова и невольно улыбнулся. Ему нравился этот молодой и настырный парень, который перешел к ним на работу из уголовного розыска. 

– А что, неплохая мысль. Правда, это долгоиграющая конфета, но выстрелить может. Насколько я тебя понял, нужно на этих постах просто фиксировать выезжающие и въезжающие в город машины, а потом проанализировать все эти записи. 

– Все правильно, товарищ капитан. Нам не нужно делать тотальный анализ, мы будем его проводить лишь по тем дням, когда радист будет выходить в эфир. Я думаю, что нам удастся вычислить эту машину.

 – Молодец, Горшков. Умная у тебя голова, светлая.
 Лицо Александра залила краска. Он машинально разгладил гимнастерку и взглянул на своего начальника. 

– Разрешите идти, товарищ капитан? 

– Погоди, лейтенант. В одной из телеграмм в Абвер радист сообщает о готовности провести крупную диверсию на одном из предприятий города. Что ты думаешь по этому вопросу? 

– Пока ничего сказать не могу. Если бы я захотел совершить диверсию, то выбрал бы для этого пороховой завод. Взрыв этого завода уничтожил бы половину Казани. 

– Я тоже так думаю. Это наша с тобой вторая линия работы. Завтра на всякий случай сгоняй на завод, проинструктируй охрану. А сейчас иди, Горшков, работай!

 Закрыв за собой дверь, он направился в кабинет, который занимали Грошев и Губайдуллин. 

Ягодная и Адмиралтейская слободы Казани проснулись от сильного взрыва. От грохота зазвенели вылетевшие из окон стекла, задрожали стены домов. Люди стали выскакивать на улицу. Небо над пороховым заводом окрасилось в багровые цвета. За первым взрывом последовали еще несколько взрывов меньшей мощности. Тишину ночи разорвал вой пожарных сирен. Десяток пожарных машин помчались в сторону порохового завода. 

Заметив растущее зарево над заводом, Александр Горшков быстро оделся и вышел на улицу. Мимо него пробежал местный дворник Гаврила. Он был растерян и необычайно бледен. Гаврила тяжело дышал, но все же сумел из себя выдавить: 

– Сашка! Пороховой взорвался! Сейчас весь город на воздух взлетит. Я только что был у отдела милиции, там все об этом говорят. 

По рассказам своих родителей Горшков хорошо знал о взрыве завода в августе 1917 года. Тогда на город обрушился град снарядов из взорвавшихся складов завода, взрывы которых унесли и искалечили сотни жизней горожан. К тревожной сирене порохового завода присоединились сирены других заводов и фабрик города. В городе началась настоящая паника. Наученные горьким опытом, люди хватали детей, документы и как можно быстрее выбегали из домов. Вся эта неуправляемая толпа с  ревущими от страха детьми устремилась сначала к железнодорожному вокзалу, а затем двинулась в сторону Первых горок. Военный комендант города, боясь дальнейших взрывов цехов предприятия, приказал остановить движение поездов по железной дороге, а пароходы, стоявшие в устье реки Казанки, отвести на 15-20 километров от города. По его приказу были подняты по тревоге воинские части, расквартированные не только в городе, но и в пригороде. Красноармейцы заблокировали улицы, не давая возможности мародерам грабить опустевшие дома граждан. Преступников, застигнутых на месте преступления, тут же расстреливали. Часть бойцов блокировала территорию завода, другую часть военнослужащих бросили на тушение одного из горевших цехов завода. 

Горшков пробился сквозь заслон из солдат, охранников предприятия и оказался на территории завода. Он сразу понял, что горит лишь вспомогательный цех, в котором изготовлялась тара для транспортировки боеприпасов. На предприятии царила паника. Напуганные взрывом и пожаром рабочие, а это, в основном, были женщины, метались с криками между корпусами, не находя выхода с территории, так как по приказу директора все выходы с завода были заблокированы солдатами.

 Заметив главного инженера, руководившего тушением пожара, Горшков подбежал к нему и, предъявив удостоверение сотрудника НКВД, потребовал, чтобы тот доложил ему обстановку. 

– Что докладывать-то? Вы что, не видите сами, что здесь творится? Если мы быстро не собьем пламя, то оно перебросится на соседний корпус и произойдет самое страшное.
 – Я это и сам вижу и понимаю! – стараясь перекричать треск горящего здания, прокричал ему Горшков. 
– Вы мне можете что-то сказать, что здесь произошло? Где и что взорвалось? 
– Могу сказать: произошел взрыв одной из стоявших в отстойнике вагонеток. Вон, видите ее, она лежит на разорванном боку. Что там взорвалось, я пока не знаю. Этими вагонетками мы вывозим готовую продукцию из главного корпуса в сушилку. Трудно даже представить, что бы произошло, если она взорвалась бы в сушилке. Завода просто бы не стало – ни корпусов, ни рабочих.
 – Скажите, кто отвечает за эти вагонетки и что там могло взорваться? 

– Да никто за них не отвечает. Рабочие сами берут их при необходимости. После того, как вывезут продукцию, отгоняют сюда. Что там могло взорваться, ума не приложу. Вы же сами видите: это обычное корыто на колесах, а та, что взорвалась, вообще была нерабочей. Три дня назад при выгрузке продукции у нее сломалась ось, и поэтому ее отогнали в самый тупик отстойника. Неожиданно внимание Горшкова привлекли громкие крики солдат, которые с трудом поднимались со дна неглубокого оврага. Как ему показалось, бойцы были пьяны. Он направился в их сторону. Увиденное поразило его: взрывом была повреждена труба, по которой качался чистый спирт, используемый для промывки пороха, и из нее он тек в овраг. Солдаты, вместо того, чтобы принимать участие в тушении пожара, ринулись в этот овраг, на дне которого было чуть ли не по колено спирта. Солдаты черпали его пилотками, касками и пили. Многие из них падали прямо в спирт, будучи не в силах выбраться из оврага. 
Горшков с минуту понаблюдал за небывалой солдатской радостью и, выхватив из кобуры «ТТ», сделал несколько выстрелов в воздух, чтобы привлечь внимание солдат. 

– Назад! Назад! Сволочи! Вас сюда прислали помогать тушить пожар, а вы что делаете! Да я вас всех здесь перестреляю без суда и следствия! 

Он еще несколько раз выстрелил в воздух и стал перезаряжать свой пистолет.

 – Ты что делаешь, лейтенант! – закричал один из солдат. 

– Пусть люди напьются. Может, это для многих в последний раз в жизни. Завтра же всех погонят на фронт!

 – Что ты сказал?! Да я тебя за эти слова!.. – он направил на него свой пистолет и нажал на курок.
 Выстрела не последовало, пистолет дал осечку. Пока он передергивал затвор, солдат растворился в пьяной толпе выбравшихся из оврага. Заметив пробегавшего мимо него капитана с группой вооруженных солдат, он остановил их и приказал задержать всю эту возбужденную алкоголем солдатскую толпу. Пока капитан и его бойцы собирали разбегавшихся в разные стороны солдат, Горшков побежал к главному инженеру, который все еще продолжал руководить тушением пожара. Вскоре огонь был локализован, а через час и потушен. Усилиями рабочих предприятия, солдат и пожарных был предотвращен взрыв предприятия. 

В тот же день, вечером, в здании республиканского НКВД состоялось совещание, на котором, кроме сотрудников наркомата, присутствовало партийное руководство республики. С докладом выступил начальник наркомата – комиссар третьего ранга. В своем докладе он обвинял руководителей предприятия в попустительстве врагам народа, говорил о недостаточной работе с охранниками, которые позволили пронести на  территорию предприятия взрывное устройство. В том, что это диверсия, никто из присутствующих не сомневался. Выступил директор завода, а затем и главный инженер. Оба заверили руководство республики, что остановки предприятия не будет. Данная информация вызвала у всех вздох облегчения. 

После совещания Горшкова пригласил к себе начальник отдела. 

– Что у тебя по радисту? Тянуть больше, товарищ Горшков, нельзя. Руководство наркомата взяло этот вопрос на особый контроль и требует, чтобы мы с тобой форсировали эту операцию. Ты не мальчик и, наверняка, сам хорошо понимаешь, что после диверсии на пороховом заводе Москва потребует чьей-то крови. Вот наши и решили, что лучшим ответом будет ликвидация немецкой агентурной сети в городе. 

– Товарищ капитан! О какой сети идет речь? Ведь у нас с вами пока ничего нет. Это лишь наши догадки. 

– Ты это брось, Горшков. Сеть есть, и твоя задача доказать это. Сам посуди, радист – это раз, водитель – это два, человек из Казани или Юдино – это уже три. Разве это не сеть? Да ты не стой, садись. Давай докладывай, что ты там наработал? 

Александр посмотрел на раскрасневшееся лицо начальника отдела, на его блестящие от возбуждения глаза и невольно подумал, что ему, похоже, накрутили хвост, вот он и хочет показать, что у нас кое-что есть. Возражать было бесполезно.

 - Товарищ капитан, но у нас, действительно, пока ничего существенного нет. После нашего с вами разговора прошел всего день. Сегодня наметили отработку сотрудников железной дороги, но, сами видите, все сорвалось из-за взрыва. 

Лицо капитана изменилось. Маска добродушия и дружеского расположения исчезла. Перед Горшковым сидел совершенно другой человек, который чеканил слово за словом. 

– Вы, наверное, забыли, товарищ Горшков, в какое время мы с вами живем. Идет война, жестокая и кровопролитная, уносящая ежедневно тысячи человеческих жизней. Сейчас нельзя расслабляться. Вот кто-то зевнул, в результате – диверсия на предприятии. Кругом одни враги. Может, вы забыли, о чем говорил товарищ Сталин? Я могу вам напомнить! 
Он перевел дыхание и вдруг ударил кулаком по столу. 

– Если завтра, товарищ Горшков, вы не предоставите мне новые данные по вражеской группе… 

Он не договорил, но и без этого Александру стало ясно, что его ожидает в ближайшее время. Он встал со стула и, вытянувшись по стойке смирно, развернулся и направился к двери. 

Пион, он же Иван Проценко, резидент немецкой разведки в Казани, нервно ходил по комнате Зои – радистки диверсионной группы. Он был взбешен текстом полученной из Абвера шифровки. Судя по тексту, немцев не устраивала совершенная его группой акция, и они требовали от него более конкретных результатов.

 «Может, они в чем-то и правы, – подумал Пион.– Ведь нам не удалось уничтожить ни сам завод, ни остановить его работу хотя бы на несколько суток».

 – Ты знаешь, Зоя, а я с ними согласен, – неожиданно произнес он. 

– Если отбросить все эти эмоции, то я и сам рассчитывал на больший эффект этой акции. Сейчас мы с тобой знаем, что завод не только не остановил выпуск своей продукции, но и, наоборот, увеличил. Нам нужно сделать правильные выводы из того, что произошло. 

– Может, ты все-таки сядешь? У меня уже в глазах рябит от твоего хождения. 

– Что ты мне указываешь? – снова вспылил Пион.

 – Ты знаешь, что казанский пороховой завод – единственный завод страны, который сейчас работает на полную мощь? Все другие уже под немцами, поэтому Абвер так хотел, чтобы мы его уничтожили. Ясно тебе? 

– Ну не вышло в этот раз, выйдет в другой. Как говорят умные люди, еще не вечер… 

– Ты меня не заводи, Зоя. Неужели наш человек не мог положить взрывчатку поближе к сушильному цеху? Почему он не сделал то, о чем я его просил? – выкрикнул он ей в лицо. 
Он замолчал и, достав из кармана пиджака пачку папирос, начал ее трясти. Пачка оказалась пустой, и это его еще больше распалило.

 – Никому нельзя доверять. Все так и пытаются меня обмануть! 

– Вот он сейчас придет сюда, ты его об этом и спросишь. Лучше подумай, как мне теперь выходить на связь? Вчера водитель погиб при задержании. Как на него вышли чекисты, я не знаю. Из города выходить очень опасно, они могут быстро вычислить место выхода. 

– Ничего страшного. Выйдешь один раз из города, а там придумаем что-нибудь. А за то, что он погиб, нужно благодарить Бога. Было бы намного хуже, если бы его взяли живым.  

Проценко замолчал, так как услышал шаги за входной дверью. В дверь осторожно постучали. Он взглянул на Зою, и та, встав со стула, направилась к двери. 

– Почему вы не выполнили мой приказ? – глядя на вошедшего мужчину, спросил Пион. 

– Почему положили заряд не в ту вагонетку? Вам же четко было сказано: положить свой заряд в вагонетку под номером два. Почему он оказался его в другой вагонетке?

 Лицо диверсанта стало красным и потным. Он сел за стол и отложил в сторону свой костыль. 

– Я вас еще раз спрашиваю, почему вы не выполнили мой приказ? 

– А вы бы сами проникли на завод и положили бомбу в нужную вам вагонетку. Вы что, думаете, у меня там было время рассматривать их номера? Откуда я мог знать, что вагонетка – в нерабочем состоянии? Вы мне об этом говорили? Пион заскрипел зубами, но сдержал себя и, глубоко вздохнув, продолжил. 

– Хорошо. Мы оба виноваты в этом срыве. Давайте забудем наш разговор. Вы правы, но ошибку нужно будет исправить. 

– Что-о-о? – вырвалось у Романова. 

– Вы думаете, я сумасшедший? Сейчас, когда охрана просто сошла с ума, проверяя всех и все, когда весь завод наводнен чекистами… 

Он не договорил. От волнения и возмущения у него перехватило дыхание.

 – Не напрягайтесь, Романов, я просто пошутил. Взрывчатку пронесете прежним способом, в полой части своего костыля. Главное, найти ее. Утром следующего дня Пион медленно шел по узкому переулку, отыскивая нужное здание. Он остановился у небольшого, покосившегося от времени дома и, оглядевшись по сторонам, направился к калитке. 

– Привет, Учитель. Тебе привет от Вильгельма,– произнес он. 
Рука мужчины, державшая рубанок, слегка вздрогнула. Он прекратил стругать доску и посмотрел на стоявшего в дверном проеме мужчину. Взгляд его небольших глаз был недобрым, словно перед ним стоял не человек, а дикий зверь. Он явно не спешил с ответом. Заметив в глазах гостя легкое замешательство, он как-то буднично ответил на пароль.

 – Спасибо за привет! Как чувствует себя его супруга? – прозвучало в ответ. 
Пион с облегчением вздохнул и предложил ему пройти в дом для разговора. 
– Зачем в дом? Говорить можно и здесь. Видишь, здесь никого нет. 

– Хорошо. Здесь так здесь. Для тебя я – Пион, и с сегодняшнего дня ты, Учитель, поступаешь в мое непосредственное распоряжение. Надеюсь, это тебе понятно. Меня интересуют два вопроса. Первый. Я хотел бы узнать, сколько у тебя в запасе взрывчатки? И второй: ты по-прежнему работаешь на маневровом паровозе при пороховом заводе?
 Учитель хитро улыбнулся. Достав из кармана кисет с табаком, он свернул цигарку и, присев на табурет, закурил.

 – Взрывчатка есть, но ее немного. Килограммов пять или шесть, не больше. По второму вопросу, Пион, могу сказать, что с начала войны меня сняли с маневрового, и теперь я работаю сцепщиком вагонов и на территорию завода не вхож.
 Проценко пристально посмотрел на него. Он, похоже, не совсем верил Учителю, считая, что тот умышленно принижает свои возможности.
 – Хорошо. Это меняет дело, но не отменяет его,– тихо произнес он. 

– За годы работы на пороховом заводе, ты, наверняка, изучил всю систему его охраны. Кроме тебя никто не сможет переправить взрывчатку на предприятие. Нужно привезти ее домой, пусть она будет у тебя под рукой.
 Учитель промолчал. Он не стал говорить о том, что она уже и так два года как хранится у него дома. Он посмотрел на Пиона, и ему бросилось в глаза, что рука гостя по-прежнему находится в кармане полупальто, где, по всей вероятности, было оружие. 

– Я смотрю, ты не рад моему приходу? – с неким сарказмом поинтересовался тот.

 - Живешь не хуже других, имеешь свой дом. 

– Если ты пришел посмотреть, как я живу, можешь взглянуть. 

– Возьми, это просили передать тебе, – произнес Пион и вытащил из-за пазухи сверток, перетянутый бечевкой.

 – Деньги сразу не трать, чтобы не вызвать подозрение у людей. 

– Меня учить не надо. Я ученый!

 – А я и не учу. Я просто напоминаю тебе об опасности. Всякое в жизни бывает, стоит расслабиться на минуту, и пропал. Я зайду на следующей неделе. Если не все спокойно, поставь на подоконник герань. Это знак опасности. Усвоил, Учитель? 

Тот промолчал. Проценко повернулся и направился к калитке. Учитель проводил его взглядом и сплюнул. Перекрестившись, он взял рубанок и снова начал стругать доску. Пион не торопясь шел по улице. Иногда он останавливался и проверял наличие слежки. Он начал делать так после того, как внезапно пропал один из его диверсантов. Пион ничего не знал о его судьбе и поэтому не исключал, что его могли задержать чекисты. В день исчезновения он много думал о том, какие последствия могут наступить с его задержанием.
 Сегодня он получил очередную шифровку от хозяев из-за линии фронта. Они требовали более активных действий и установили срок проведения очередной диверсии на заводе. Именно в самый большой праздник для советского народа они должны будут взорвать пороховой завод. 

«Неплохо придумано, – размышлял он, шагая по улице. 

– Это будет настоящий удар по военной машине Советов». 
Он снова остановился и нагнулся, словно завязывая шнурок на ботинке. Оглянулся – улица была пуста, лишь две женщины стояли около ворот и о чем-то мирно разговаривали. Он сплюнул и ускорил шаг. Горшков нажал на кнопку звонка. Дверь кабинета открылась, и на пороге появилась фигура конвойного. 

– Отведите арестованного, – устало произнес он. Арестованный накануне немецкий диверсант стал давать показания. Стенографистка, сидевшая в углу кабинета, молча фиксировала их. «Пион, судя по показаниям арестованного, человек не глупый. Он наверняка уже знает об исчезновении своего человека. Следовательно, если он и сдаст явку резидента, то рассчитывать на то, что тот будет находиться в адресе, минимальна, – думал Горшков. 

– Итак, что мы имеем на сегодняшний день? Арестованы два агента. Два других остаются на воле. Кроме них – резидент, радист и человек, у которого псевдоним «Учитель». Выходит, их, как минимум, пять человек. Это достаточно много». 
Закончив писать, стенографистка вышла из кабинета, оставив на столе протокол допроса. Горшков положил его в папку и, разгладив складки на гимнастерке, направился в кабинет начальника. 
Проценко сидел спиной к Романову и внимательно слушал его доклад о встрече с однополчанином. Когда тот закончил, Пион спросил:
 – Ты уверен, что Тарасов сбежал с фронта и сейчас находится на нелегальном положении? Может, это подстава НКВД? 

– Утверждать точно не могу, нужно проверить. Вы сами подумайте, кто его мог просто так отпустить с фронта? Вот я и подумал, что он просто сбежал с передовой. И еще, он почему-то был одет в шинель с петлицами младшего лейтенанта. Насколько я помню, он был сержантом, а здесь – офицер. 
Романов замолчал, ожидая, что ему на это скажет Пион. 

– Нужно все проверить, прежде чем привлекать его к нашей работе. Это первое. Второе, как его использовать в нашем деле, если он находится на нелегальном положении? Да он нас всех засветит.!

 – Я не знаю. Вы же главный, вам и решать. Я просто доложил об этой встрече, и ничего более. Он же не убежал с фронта лишь для того, чтобы встретиться со мной? Романов замолчал, Пион тоже не спешил с ответом.

 – Ты ничего за эти дни не заметил? Ну, например, слежку или еще что-нибудь подозрительное? 

– Если бы я заметил, неужели бы пришел на встречу? Пока все тихо.

 – Жди сигнала. И еще, ты особо не общайся с этим человеком, можешь сгореть.

 – Хорошо. Я присмотрюсь к нему. Если бы он работал на НКВД, я бы догадался. 

– Мое дело предупредить тебя, а остальное – дело твое. 

Пион встал с места и быстро направился прочь из парка. Романов оглянулся и увидел удаляющуюся мужскую фигуру. «До сих пор мне не доверяет, – с обидой подумал он.

 – А может, и правильно. Мало ли что? Ведь я ему тоже до конца не верю. Вот рвану завод, получу деньги и поминай меня». 
Он поднялся со скамейки и, опираясь на костыли, медленно двинулся в сторону своего дома. Стоял ноябрь. До праздника Октябрьской революции оставалось несколько дней. Горшков утром встретился с Тарасовым, в задачу которого входило внедриться в немецкую разведывательную сеть. Именно он должен был вывести чекистов на резидента немецкой разведки. 

– Как дела? – поинтересовался Горшков. 

– Похоже, проверяют. Чувствую, что я заинтересовал их. Его бывший однополчанин Романов Павел, завербованный немецкой разведкой, сидел на лавочке, отложив в сторону свой костыль. Пион увидел его еще издалека. 
Он присел рядом и, достав из кармана папиросы, закурил.

 – Что нового? – тихо спросил он его. 

– Ты чист? На днях взяли Гнуса, будь осторожен. 

– Извини, но я не знаю этого человека. Прежде, чем направиться на встречу, я проверился. Ничего опасного не заметил. 

– Хорошо, Романов. Береженого Бог бережет, а не береженого конвой стережет. Все равно будь внимателен, это приказ. Мне сейчас терять людей нельзя, тем более таких, как ты. И еще, как с грузом? Операция назначена на седьмое ноября.

 – Хорошо, Пион. Значит, ждать осталось недолго. Агент бросил окурок на землю и раздавил его костылем. 

– Слушай, Пион! Ты помнишь, я тебе рассказывал о своем сослуживце? Ну, мы с ним еще из окружения вместе выходили? 

– Помню, и что? Ты его проверил?

 – Проверил. Что мне ему сказать? Ты готов с ним встретиться? 

– Хорошо. Завтра на этом месте. На следующий день Тарасов сидел на лавочке и пытался отгадать, откуда появится человек, назначивший ему встречу. Недалеко от этого места стояла легковая автомашина, в которой находились чекисты, среди них был и Горшков. 
Пион стоял в подъезде дома, который находился напротив лавочки, и внимательно наблюдал за Тарасовым. Убедившись в своей безопасности, он вышел из парадного и, подняв воротник пальто, направился в сторону Александра. Сел на лавочку рядом с ним и закурил.

 – Ты человек Романова? – тихо спросил он Тарасова. 

– Он много рассказывал о тебе. 

– Да, – коротко ответил ему Александр. 

– Мы с ним служили в одной роте. 

– Значит, тебе нужны деньги, и ты готов сделать все что угодно, лишь бы заработать их? У меня есть такая работа. Он замолчал и, бросив недокуренную папиросу себе под ноги, раздавил ее носком сапога. 
Пион внимательно посмотрел на Тарасова, стараясь угадать, о чем он сейчас думает? Неожиданно в нем возникло какое-то сомнение, которое быстро переросло в недоверие, чем это было вызвано, он не мог понять. Пион замолчал и посмотрел по сторонам. Тарасов не стал повторять вопрос, так как сразу понял, что человек, сидевший рядом с ним, не доверяет ему. 

– Давайте, встретимся завтра здесь в это же время, – тихо произнес резидент.

 – Я сегодня не готов к разговору. 
Он встал с лавочки и, оглядевшись по сторонам, направился в сторону поселка Игумново. Он успел отойти от места встречи метров на сто, как услышал у себя за спиной топот сапог. Он успел оглянуться, прежде чем на него навалились оперативники и скрутили ему руки. Утром следующего дня Романов, ковыляя на одной ноге, подошел к месту, где была заложена взрывчатка и, отодвинув в сторону металлическую задвижку, стал укладывать в образовавшийся паз детонатор. Он посмотрел на восток, где входило солнце. Он не заметил, как к нему сзади подошли два сотрудника НКВД и встали у него за спиной. Заложив детонатор, он поднялся с земли и замер от неожиданности, увидев двух молодых мужчин. 

– Гражданин Романов, вы арестованы, – произнес один из них. 

Романов хотел что-то ответить, но от страха потерял дар речи. Костыль выпал из его руки, и он чуть не упал на землю. Сильная рука чекиста вовремя подхватила его. Они отвели его в сторону, освобождая место для работы саперам. После задержания Пиона сотрудникам НКВД потребовался месяц активной работы, чтобы полностью ликвидировать немецкую агентурную сеть в Казани.

 

фото Юлии Калининой и из открытых источников