Взорвется текст, прогнутся доски...

 * * *

Набычив лоб, сойдя с ума,
И умертвив в октавах звуки,
Вновь расторопная зима
Ребёнком просится на руки.
Она предчувствует разлад...
Кричит: «Юродивый, покуда
В грехах замешкался Пилат

И от судьбы бежит Иуда –

Твори!»  Пытаясь мне помочь,
Деревья вскакивают с места...
Вот только странно в эту ночь
Смерть разодета – как невеста.

* * *

Возлюбленная мной, в момент полураспада,
Жизнь не растормошив признаньем роковым,
К безрадостной судьбе крамольного комбата
Примериваюсь, в грудь впуская терпкий дым.
Раздробленной судьбой – зачитываюсь. Скоро,
Потёртость вздорных плеч запрятав в соболя,
Ты под бравурный марш срамного приговора,
Жизнь выскоблив, сбежишь, как крыса с корабля.

* * *  

Стучится ночь в оконное стекло.
Отравлен город сворой негодяев.
И темнота подтрунивает зло 
Над городской бессонницей. Бердяев
Невыносим, как боль зубная... Здесь,
Где круглый год спирт заедают салом,
Ты, расчехлив взлохмаченную спесь,
Расправы ждёшь под скользким одеялом?
А может, мысль к молитве пристегнуть,    
И жизнь на прочность испытать, покуда,
Приказом царским прикрывая грудь,
К тебе губами тянется Иуда?!

* * *

Раздышавшись, филигранно
Cдвинув чувства набекрень,
В сентябре скандально рано
С темнотой сроднился день.
Втиснув душу в чёрный китель,
Мгла неистовствует; в нём
Твой подследственный сожитель
Жизнь подкармливал враньём.
Тридцать лет о нём – не слышно.
Но, как встарь, в надсадный вой
Впившись, льнёт – скоропостижно –

Жизнь – к верёвке бельевой.

* * * 

Вдохнув разнузданность бедлама
В кумирню сплетен, склок, интриг, 
Премьерша, фея, сволочь, дама
С листа сыграет – Лилю Брик.
Взорвётся текст, прогнутся доски;
Взлохматив рифмой канитель,
С разбега вздорный Маяковский
Нырнёт в проклятую постель.
Жизнь будет, сдвинув занавески,
Как поезд, мчаться под откос...
Всегда найдётся повод веский –

Чтоб в муках корчился Христос.
Спектакль закончится. В буфете
Смыв коньяком подкожный зуд,
Волчицей вскормленные дети
Премьершу – курвой назовут.

* * *

Жизнь, как камни, раскидала 
Нас. Взбодрив судьбу хлыстом,
Твёрдой поступью вандала
Входит память в старый дом.
Без фанфар, без песнопений,
Раздразнив промозглый тлен,
Входит, бродит... Чьи-то тени
Отделяются от стен.
Прорастает память телом:
Камнем высветлив версту,
Батька в платье чёрно-белом
Грудью тянется к кресту...
Прокричав веселью: «Трогай!»,
Ради нас – в расцвете лет
Свыклась мать с фортуной строгой;
Под Берлином – сгинул дед...
Скорбь неистовствует. Память
То безмолвствует, то вздрог...
Вздрогнув, пробует подправить
Сволочной оскал – дорог.
Жизнь вбивает ногу в стремя,
Грудь рубцует мошкара...
Ах, как сладко пахло Время
В предвкушении добра!

* * * 

Дурная наследственность, взгляд исподлобья;
Бесстрастно, бессмысленно, жуликовато
Хрустят под стеклом бессловесные хлопья,
Как взрывы, в подследственном штате Невада. 
Всё так же – в зашторенность чопорных зданий
Прицелившись – ластится зверь високосный
К взволнованным планам народных восстаний...
Ты слышишь – как плачут кремлёвские сосны?!

* * * 

Судьба, поэт, предрешена.
Признав в тебе единоверца,
Когтит – строптивая жена
Твоё взволнованное сердце.
Взрастёт победа на крови:
Увековечит встреча с бесом
Рождённую не для любви
И ставшую твоим Дантесом.   

* * *  

Михаилу Анищенко 

Плач выскоблил рты от Самары до Йорка.
Невзгод не страшась, никуда не спеша,
Расслабилось тело в объятиях морга;
Над телом, прощаясь, зависла душа.

Пророк умерщвлён. Лица скорбью распяты.
Вгрызаясь лопатой в промёрзшую твердь,
В расхристанный день не жиды, не кастраты –

Россия провидцу сосватала смерть.

Прикормлена совесть овсом из ведёрка.
Не корчась, не злобствуя, не ворожа,
Расслабилось тело в объятиях морга;
Над телом, прощаясь, зависла душа.

* * *

Сто тридцать восемь дней душа
Хандрит, безмолвствует. Не резкий,
Квартирный взмах карандаша
Раздвинет в полночь занавески.
Сроднившийся с корчмой невроз,
Рассеяв мрак прослойкой света,
На вновь поставленный вопрос
Не даст правдивого ответа.
Сквозь ржавый скрежет пустоты
Роскошным, мощным апперкотом,
Как лермонтовский Демон, ты
Судьбу поздравишь с Новым Годом.

* * * 

День груб, нервозен, обездвижен.
Сдружились с пылью ордена.
Взрывная терпкость спелых вишен,
Как лоб, к руке пригвождена.
Вгрызаясь в чувственную мякоть
С восторгом бешеным, готов
Конквистадор смеяться, плакать,
Пешком отправиться в Ростов,
В Солнечногорск, в Саратов к тётке,
В прохладный сумрак, в синеву –

Чтоб где-то там без слёз, без водки
Из сердца выскоблить Москву.

автор: Виктор Хатеновский