Одинокий лебедь

1998, №5 «Идель»

Над задумчивым, плотно подступившим к озеру лесом сгущались сумерки. Мы с лесником сидим на грубо сколоченной скамеечке недалеко от старой избушки. Старик чем-то напоминает старого колдуна из древних сказаний. Серебристое руно его бороды развевается от легкого дуновения ветра.

На нем старая холщевая рубашка и пожелтевшая от времени шуба, накинутая на плечи. Глаза его с какой-то нечеловеческой грустью смотрят вдаль, сквозь лес.

– Так вот и живу один, – задумчиво тянет он. – Бывает, изредка заскакивают вот такие, как ты. В прошлую весну заехал один писатель, так он у меня прожил, считай, до самой осени. Исмагил я его величал. Он у меня тут и рассказы писал и стихи тоже... На охоту ходили вдвоем... А на прощанье подарил мне ружье свое и вот эти часы. Не скучай, говорит, бабай. Люди добрые снова найдутся... заглянут к тебе.

Разрезая могучими крыльями воздух, над нами пролетели несколько лебедей. Их белые силуэты выделялись в сумерках особенно отчетливо.

– Красавцы...– задумчиво произнес мой собеседник. – А ведь на этом озере жили! - оживился он.

– Шутишь, наверное!

– Ей-богу, на этом... в году так сорок девятом. Я только было устроился лесником в этих краях. Весна, цветы – красота кругом! Да и мы были не так стары. Как-то вечерком вышли подышать воздухом с ныне покойной супругой. Видим, из камышей-то выплывают два красавца. Мы так и ахнули, видано ли такое в наших краях! Они здесь только пролетом бывают. 

– А может, они, вправду, пролетом, весна же! – сказала тогда жена.

Долго любовались мы ими. И как-то тепло на душе стало от такого соседства, все ж таки не одни здесь мы с женой, оказывается. Не улетели соседи, остались жить, видно, понравилось им у нас. Дружно взялись делать себе гнездо. Прилетели к ним и  другие  лебеди, помогали. Пух выдергивали друг у друга. Все шло хорошо. 

Как-то вышел я с ружьишком. Дай, думаю, поброжу малость, авось, что и подцеплю к ужину. 

Ходил, ходил, так ничего и не встретил. И тут-то, будь проклят тот час, когда мне в голову пришла эта мысль, я вспомнил о своих соседях и решил: "Дай, посмотрю, как они там?" Добрался до дому, вытащил из тайника ботничок, сел и поплыл. Пришлось пробираться через густые заросли. Заметил я голову лебедки. Услышала она шорох и пригнулась. Затаилась. С трудом подчалил я к гнездовью. Смотрю, а она, бедная, не шевельнется. Черт дернул меня погладить ее. Встрепенулась лебедка моя, зашипела угрожающе, замахала крыльями. Мать ведь, кладку защищала. Повернулся я тогда и уплыл обратно. Сам думаю: высиживай своих лебедят, голубушка. Семья должна быть у каждого.

...Вот у меня погубили фашисты трех сыновей, оставили нас одних, некому теперь наш род продолжать. Про это тогда я вспомнил и дал себе зарок больше никогда не ходить к гнезду, не тревожить птиц. Пришел я до старухи своей и рассказал все, как было. А она мне и говорит: «Хоть и немало лет ты, старик, прожил, а ума в тебе вот ни настолечки!» Разве можно, говорит, к ним ходить. Ладно, говорю, старая, не учи, я и так понял.

Вскоре все забылось. Как-то раз старуха возьми да скажи мне: 

– Слушай, старый, нынче утром на берегу я нашла гусиное яйцо, наши-то уж давно высиживают, на терять же. Подложи под лебедку-то, а она по-соседски и выведет, все одно ж сидит.

Подумал я и согласился. Дай, думаю, проведу эксперимент. Выбрал момент, подложил и наблюдаю. Покружилась лебедушка, покружилась, но делать нечего, села. Вскоре вывелись лебедята, а мой подкидыш еще долго не появлялся. Но лебедушка терпеливо ждала, мать ведь... Наконец-то на озеро выплыл и он. Но каким уродом казался среди четырех маленьких красавцев. Плюгавенький такой замухрышка, ни дать ни взять «гадкий утенок»!

Посмотрел папа-лебедь на него, посмотрел на остальных своих чад и клюнул лебедку в темя, да так больно, что та несколько минут не могла поднять головы и отплыла прочь. Вечером прилетели лебеди, погоготали в тростниках, пошумели, видимо, суд свой вершили и улетели. Улетел с ними и лебедь.

Больно мне было смотреть на то, как лебедка одна выхаживала свой выводок. И решил я во что бы то ни стало выкрасть своего подкидыша. Выплыл на своем ботничке на озеро. Решил сачком подловить гусенка.Жалко было смотреть, как защищает мать своего уродца, но выловил. Думал, вернется лебедь, легче ей будет. Загоготала, заголосила мать, и так и сяк пробовала у меня отбить свое чадо. Уплыл и думаю: ну, теперь все по-хорошему будет, вернется лебедь. И вправду, прилетел через несколько дней лебедь, увидел, что нет гусенка, пуще прежнего исклевал супругу, затем улетел и больше уж не возвращался. Вырастила мать одна своих лебедят. И когда осенью лебеди учили своих деток летать, она с особым стараньем готовила свой выводок к полету. А когда первая стая с гоготом покружила над озером, призывая своих собратьев лететь на Далекий юг, она подняла свой выводок и присоединила его к стае. Летела с ними вон до той кромки леса. Мы-то со старухой думали, что она совсем улетит, но нет, вернулась, покружила над озером, а затем поднялась высоко-высоко, сложила крылья и камнем полетела к земле... 

С тех пор чураются нашего озера лебеди, не селятся, обиделись... 

Он глубоко затянулся папиросой и замолчал. Казалось, что в эту минуту он казнит себя за все свои прошлые грехи. Захотелось утешить, успокоить его – кто не делает ошибок? Но подумал я и решил: не надо. Боль эту ни лаской, ничем другим не притушишь.

Это – осознание вины.