«Он узнал»

Приземлившись, мы погрузились в новенький красный автобус, высланный специально за нами, и поехали в районный центр. Теперь я уже не помню, насколько была длинна та асфальтовая дорога, похожая на серую ленту, растянувшуюся по дну узкой долины между пологими холмами. Я припоминаю лишь кусты орешника с тонкими ветвями, гнездами, расположившиеся по обоим склонам, чуть побуревшие и наполовину обсыпавшие свои остроконечные листья клены и низкорослые венки жимолости с шершавыми зелено-черными веточками. Ее я помню из-за рано пожелтевших листьев: сколько же я ее надергал в детстве своими неокрепшими ручонками, надергаешь и сбиваешь потом обухом топора кожицу с тонюсеньких корешков, мучаясь целыми днями, так как "лискуз" (так мы называли "лесное хозяйство") выдавал разрешение косить в лесу только в обмен на сданный центнер высушенной коры. И теперь я подумал: эх, вот где надо было добывать жимолость... Да, еще встретились небольшими островками молодой березнячок и раза два – дубовые рощицы.

Райцентр, куда мы прибыли, оказался большим селом, привольно раскинувшимся на склонах невысокой возвышенности и на дне живописной долины. За исключением нескольких стоящих там-сям красных кирпичных зданий, покрытых черепичной крышей, все остальные постройки были бревенчатые, желтовато-черного цвета. Асфальта, кроме как на Главной улице, нигде не было, зато везде буйная растительность, яблоневые и грушевые сады с крупными плодами, узкие улочки, заросшие густой травой, и извилистые тупики. В некоторых даже скосили траву, и потемневшие на солнце стожки, похожие на вытянутые полушария, стояли там же. Видимо, и по центральной улице машины ездили редко. Выйдя из автобуса, мы обратили внимание на то, что колеса были вымазаны свежими коровьими лепешками.

Стояла такая тишина, что звенело в ушах. В воздухе летали серебристые паутинки. Земля пестрела от солнечных лучей, пробивающихся сквозь листву. Автобус остановился подле двухэтажного деревянного здания татарской школы: нас встречали учащиеся с букетами цветов в руках, рослый, с пышной львиной гривой седых волос директор, похожий на Алексея Толстого, и руководители района. У выстроившихся по обе стороны от входной двери детей также было в руках по цветку. Вперед выступили три красивые девушки в восхитительных национальных костюмах, одна из них держала на домотканом полотенце с красной вышивкой на концах золотисто-белый хлеб с солью. Видно было, что они немного волновались – щеки их порозовели.

Это были торжественные минуты. Вдруг мой друг толкнул меня локтем.

 – Ты что, на нас же смотрят, – шепнул я ему на ухо. Зная, что он обычно петушится при виде красивых девушек, я снова оглядел тех, с хлебом-солью, и, не обнаружив ничего из ряда вон выходящего, обернулся к другу. Но его взор был устремлен совсем в другую сторону: чуть справа от меня, поодаль, стояла смуглая, будто выпавшая из цыганской кибитки девушка. Тыльной стороной ладоней она вытирала заплаканные зеленоватые глаза. И эта невысокая девушка, и те, кто был с нею рядом, не обращали на нас никакого внимания, а смотрели на подъезжавшую в это время свадебную процессию. B передней "Волге", видимо, сидели жених с невестой: на ее капоте расположилась кукла в розовом платье, а к кончику антенны, перевитой разноцветными шелковыми лентами, был привязан синий шар – будто предупреждение: пусть ваше счастье не будет дутым, как этот шар.... Чуть позади, также украшенные шарами и лентами, ехали "Жигули" и «Москвичи».

Одна из стоявших рядом с "цыганкой" девочек глубоко вздохнула, да так, что было слышно и нам:

– Кому похороны, кому свадьба.

А другая, то ли желая смягчить замечание подруги, то ли для наших ушей сказала:

–  Свадебная неделя ведь! Что же делать, если день заранее назначили. Кто знает, когда и к кому придет смерть... И тебе уж хватит. Уф, не могу – воображала...

Последние слова девочки в красном платье были обращены к плачущей "цыганке": та, почувствовав наши взгляды, опустила ресницы и спряталась за спинами других.

Когда свадебный кортеж поравнялся со школой, негромкий торжественный митинг будто споткнулся на мгновенье, а затем продолжился: наш руководитель, искушенный в подобного рода делах, участник сотен мероприятий, не теряющийся в любой ситуации, решительно взял бразды правления в свои руки и пронзительным голосом, так чтобы было слышно всем, продолжил:

– Жизнь – такая противоречивая штука! Одни провожают своих близких навеки в лоно земли (не удивляйтесь: въезжая в село, мы увидели на дальнем склоне кладбища приготовления к похоронам), и мы разделяем их скорбь... А кто-то в это время, сев в машины, украшенные красивыми куклами, празднует свадьбу, и это неудивительно. Пожелаем им светлого счастья!

Этим наш руководитель намекнул хозяевам, что пора переходить к официальной части встречи. Тут же послышались приглашения проходить в зал, а я подумал про себя: "Эта девушка похоронила сегодня близкого человека", – и вошел в школу.

Те, кто участвовал в подобных мероприятиях, знают, что гости обычно попадают в полную зависимость от хозяев, превращаясь в их рабов. Хотя и интересно знакомиться с новыми людьми, но, когда это переходит меру, общение начинает превращаться в пустопорожнюю болтовню и надоедает. Здесь, в этом райцентре, раскинувшемся среди бескрайних зеленых лесов, наше "культурное обслуживание населения" ничем не отличалось от предыдущих.

Впрочем, рассказ мой о другом. Скажу только, что мой друг – заядлый курильщик дешевых сигарет – не забыл, как оказалось, ту странную сцену, которую мы наблюдали возле школы. И когда он с такими же неприхотливыми куряками, как сам, вышел на перерыв в коридор, он попытался разузнать поподробнее о том, что видел. И вот что ему рас сказали: ехавшая на большой скорости машина, вылетев случайно на покатый край дороги, пере вернулась, и погибла целая семья. Никто не выжил ни хозяин машины, ни его красавица-жена, ни три взрослых сына. Старший в этом году собирался жениться, а младший сидел всю жизнь за одной партой с "цыганочкой" – той самой, которая безутешно плакала, когда мы ее увидели. Эта история, пересказанная мне другом, почему-то произвела на меня очень тяжелое впечатление: может, потому, что красивую жену водителя звали Вазиля. Не знаю. В молодости, оставшейся где-то за прожитыми годами, я близко знал одну красивую девушку с гибким станом, которую звали так же... После окончания последнего мероприятия во Дворце культуры, фасад которого был выстроен в "древнегреческом" стиле, оставалось около полутора часов свободного времени до прощального застолья, которое должно было состояться здесь же, и поэтому, желая подышать свежим воздухом, я вышел на улицу. Солнце уже село, и глаза начинали путаться в сумерках. Друг почему-то не захотел прогуляться со мной по вечернему селу, хотя, спускаясь со сцены, мы договаривались об этом. Я потому так подробно рассказываю, что позднее выяснилось: каждый наш поступок в тот вечер был наполнен глубоким смыслом, в том числе и забывчивость моего друга относительно своего обещания. Асфальт мне надоел и в Казани, поэтому, выйдя из двухстворчатых дверей наружу, я прошагал по нему сорок-пятьдесят шагов и, повернув направо, вошел в тесную улочку. Наверное, вам приходилось замечать: гуляя иногда неспешно по улице, человек вдруг, незаметно для себя, ускоряет шаг – будто кто-то ждет его или он вспомнил о неотложном деле!

В действительности же нет ни того, ни другого: так шутят с человеком какие-то странные биоритмы. Если ты спросишь его потом, почему ты шел беспечно и вдруг заспешил, а потом снова замедлил шаг, он удивится и будет уверять, что он все это время шел с одинаковой скоростью.
Когда я свернул в боковую улочку, со мной приключилось примерно то же самое: сначала я шел, рассматривая дома за невысоким штакетником по обеим сторонам дороги – во многих уже горел свет. В этих краях, видно, испытывали слабость к двухэтажным домам: почти все они имели хотя бы небольшой, похожий на голубятню, второй этаж, хотя чувствовалось, что жили в этих чердачках только летом: на закругленных крышах я не увидел труб.

Пройдя еще немного по улочке и стараясь не терять из виду крышу дворца культуры, я повернул в еще более узкий переулок налево: почему я это сделал, я не знаю, потому что было бы разумно все время поворачивать в одну сторону вокруг знакомого здания, чтобы не заблудиться. Вскоре деревянная изгородь по обеим сторонам дороги сменилась колючими зарослями, и тут меня снова осенило: я снова шел слишком быстро. Я умерил шаг. И в самом деле, куда мне спешить? Прохладный, мягкий чистый воздух, удивительно тихий, немного таинственный деревенский вечер, на пронзительно ясном небе взошла круглая бело-желтая луна, и потому вокруг светлым-светло, хоть письмо пиши. Можно не бояться заблудиться, а, слушая ленивый лай собаки на дальнем конце деревни, гулять и дышать вволю кислородом...

Итак, не успел я мысленно отчитать себя за то, что я не хозяин своим ногам, как вдруг в глазах потемнело, и все пошло черными пятнами, в ту же секунду мое напряженное сознание с удовлетворением отметило, что собака на том конце деревни тоже замолчала и, наверное, поджала хвост. Если спросите, почему я радовался этому, объяснение просто: уже раза два у моего "моторчика" нарушался ритм, и я попадал в состояние похожее на сегодняшнее. Но сейчас было что-то другое... И все же будет лучше, если я поверну обратно, к друзьям, ожидающим банкет. Разум поддерживал эту идею, но ноги, не желая подчиняться моей воле, продолжали уносить меня все дальше от Дворца культуры. Было какое-то ощущение, что впереди, вон на том небольшом возвышении, есть что-то крайне интересное для меня и, пока я не выясню, что это, я не поверну назад. Но самое удивительное было то, что я перестал чувствовать под ногами твердую почву, казалось, что тело мое стало невесомым. Там видно будет, но сначала я должен добраться до цели. Ряды акации по обе стороны от меня казались сплошной стеной: отдельных веток и листьев не было даже видно... Я поймал себя на том, что перешел на стремительный бег! Но остановиться и подумать об этом не было никакого желания... Быстрее, быстрее, вот преодолею этот холм и... На конец-то! Я взобрался на травянистый взгорок и..., заметив перед собой черную яму с отвесно обрывающимися краями, остановился: ровно посередине ее плескалась луна. Яма почти до краев была заполнена грязной водой. Слева, вдоль этого "живого" заграждения, вилась узкая тропинка, по которой мог пройти только один человек... Кто и почему вырыл здесь эту яму, сузив и без того узкую тропинку?.. И вдруг мне почудилось, что кто-то сказал: "Иди вперед и узнаешь!" По телу пробежала дрожь. Я настороженно огляделся вокруг: но никого не было, конечно же, это фраза родилась в моей голове, не следовало так пугаться... Чтобы нечаянно не свалиться в воду, я крепко ухватился за колючие ветви акации и, обойдя яму, прошел по тропинке дальше.

Зачем я это сделал? Не пришло в голову задать себе этот вопрос. Впрочем, в ту же же секунду все мое внимание было обращено на огромного, покрытого черной мохнатой шерстью ужасающего вида пса, внезапно появившегося передо мной. Широкие, похожие на лопухи уши неестественно торчали в стороны, из пасти, сверкающей острыми клыками, способными перекусить человека пополам, высунут красный плоский язык длиной в полметра. Я с детства отношусь с опаской к любой собаке: когда-то меня покусала одна, а теперь у меня в руках ничего нет! И бежать в поле невозможно: я не смогу продраться сквозь колючую акацию. Но, как оказалось, я зря волновался: огромная, с теленка псина, не обратив на меня никакого внимания, пробежала мимо, даже не сбавляя шага. Когда я оглянулся ей вслед, задние лохматые лапы уже мелькали по ту сторону ямы. Неужели она перескочила ее одним махом? Но ведь длина ямы – минимум пятнадцать метров! И тут еще одна невероятная вещь пришла мне в голову, и от этого сердце похолодело: несмотря на то, что сверху обильно лились яркие серебристые лучи луны, у страшной собаки... не было тени! Я не знал, что и думать, ноги будто окаменели, волосы встали дыбом... Говорят, что встретить одинокую собаку к дороге, но, увы, это было еще не все: передо мной вдруг появился длинноногий, рослый (так, что я не смог бы дотянуться до его хребта) рыжий конь. Он был впряжен в длинную телегу, высоко нагруженную сеном, широко свесившимся по обе стороны. Повозка, не помещаясь на узком пространстве тропинки, ехала, задевая кусты акации. Несчастная лошадь, вся в поту, с трудом тащила телегу, а хозяина не было видно. Я еще подумал: вот глупец, половину сена он растеряет по дороге: зачем же было так перегружать?.. Но через несколько секунд я уже не думал о сене, потому что вот-вот эта лошадь раздавит меня! Что делать? Я заметался туда-сюда и, решив, что хозяина все равно нет, решительно потянулся к украшенной медными бляхами кожаной уздечке и..., не встретив никакого препятствия, рука моя провалилась в голову лошади с белой отметиной на лбу. Я чуть не лишился сознания. Я стоял и не мог перевести дыхания: в мгновенье ока я оказался весь внутри лошади, а сам подумал: как бы она не хлестнула меня по лицу своим жестким длинным хвостом, и это при том, что я не чувствовал ее огромного, как гора, тела!

Хоть смейся, хоть плачь... А тем временем я уже был внутри сена. А потом я увидел хозяина лошади: он шел, воткнув свои деревянные вилы в сено и вытирая вспотевший покатый лоб и морщинистую шею холщовым платком, зажатым в левой трехпалой руке. И он также свободно прошел сквозь меня. Или я прошел через него?.. Я хотел крикнуть ему, что впереди глубокая яма, но, увидев, что и у них нет тени, прикусил язык, как будто отсутствие тени – неестественное явление, а пройти сквозь лошадь и повозку – вполне нормальное! Оказывается, человеческий разум не способен одновременно и адекватно оценивать подобные странные явления... На этот раз я рассмотрел, как они преодолевали яму: создалось впечатление, будто они и не заметили, что под ними глубина. Я даже подумал: а не привиделась ли мне эта яма? Как бы ни колотилось сердце, выпрыгивая из грудной клетки, я должен был проверить это немедленно: если яма – мираж, то мой путь вдоль акации и содранные в кровь ладони – курам на смех...
Я осторожно приблизился к краю ямы. Внезапно большой кусок земли под моим ботинком пошатнулся и с шумом упал, разбрызгивая грязную воду. Я испугался, что берег может обрушиться и я тоже рухну в яму, и поэтому попятился. " Я вздрогнул от голоса, который, казалось, разнесся на всю округу. Он мне как будто был знаком. Как загнанный зверь, я огляделся по сторонам – никого нет! Разум не допускал того, что слышали уши. Явь  это или сон?!.

"Вся жизнь лишь сон". Опять этот голос: он похож на мой собственный и в то же время на поминает голос человека, которого я когда-то хорошо знал. На этот раз я успел отметить, что этот голос я слышал не ушами – он возник в моей голове. Но я знал точно: он прозвучал вопреки моей воле! Существует такое явление – раздвоение личности, но, к счастью, это был не тот случай. Я просто встретился (по непонятной теории вероятности) с одним из тех явлений, которые мы называем сверхъестественными. Конечно, удобно сидя в кресле в своей комнате, можно не спеша анализировать любое явление, но сейчас...
Я попятился от ямы и решил повнимательнее осмотреться вокруг. Этой заросшей травой улочке не было конца, она упиралась вдали в опушку синевато-черного леса. И здесь стояли одинаковые дома, но среди них было больше старых, покосившихся, хотя и жилых. Нынче, видно, яблочный год: в садах ветви яблонь, на которых не видно листьев от обильно покрывающих их крупных плодов, отвисли до земли. Я вздохнул свободнее: раз уж я обращаю внимание на такие мелочи, значит, не все так плохо! Нервы были натянуты так, что, казалось, могли со звоном лопнуть от любого неожиданного шороха. Я заставил себя расслабиться и  уже смелее зашагал дальше.

Третье испытание моего разума на крепость поджидало меня справа, возле желтого дома с "голубятней"... "Это" сидело в шагах сорока-пятидесяти от меня, чуть наискосок, на стуле с высокой спинкой, похожем на трон.

Глаза увидели "это", и волосы на моей голове встали дыбом. Как описать то, что я увидел? Слова бессильны. На небе – ни облачка. Светит яркая луна, и мерцают бесчисленные звезды, кажется, чуть потянешься, и можно достать до них рукой. Это не та ночь, когда "все кошки серы": и деревья в садах, и трава по обе стороны дороги ярко-зеленые, возвышение, на котором сидело "это", было такого же цвета. А стул-белый-белый, даже глазам больно. И на этом белом стуле в белой одежде и с лицом, еще более белым сидела... женщина. Она чуть откинулась назад, но язык не повернется сказать, что это был живой человек: ее белизна не была связана ни с ее одеждой, ни с лунным сиянием.  Она сама, каждая ее клеточка светилась изнутри каким-то восхитительным светом. О Создатель, сбереги мой разум Нет, мне, наверное, показалось, что "она" смотрит на меня. Собрав оставшиеся крупицы храбрости, я решил проверить. Я прошел вдоль второго дома – ее горящие глаза не отрываются от меня.  Прошел третий дом-пятистенок, «она» все еще смотрит на меня! Как же «Она» поворачивается вместе со стулом? Воспользовашись тем, что между двумя домами не было надворных построек, я шагал, не отрывая от «нее» взгляда, но не было заметно, чтобы она шевелилась... И, наконец, когда я вывернул из-за очередного дома, она сидела, полностью развернувшись ко мне! Сколько бы длилась эта игра в кошки-мышки ("мышкой", естественно, был я), не знаю, но неожиданно послышался мужской голос: «Иди посиди отдохни немного». Слева от себя я увидел небольшую деревянную скамейку с сиденьем шириною в ладонь, на ней виднелся силуэт человека. Я обернулся в сторону белой женщины, но она исчезла. На возвышении не было ни ее, ни стула...

– Не ищи, ты больше не увидишь ее.

Плохо соображая, что делаю, я сел на скамью. Мужчина в черном, будто опасаясь моего прикосновения, отодвинулся в сторону. В голове моей вдруг со скоростью света пронеслось: «А может, это тоже призрак? Но, с другой стороны, у него есть голос...»

– Позволите присесть? – спросил я как можно более равнодушно, но, взглянув на его лицо, убрал развязный тон и, кивнув в сторону возвышения, спросил внезапно охрипшим голосом:

–  Кто вы? И... как это понять? И вдруг я увидел, что сижу внутри металлической надмогильной ограды. Тело мое сжалось, а во мне все будто заледенело.

– Тебе незачем знать всего... Но кое-что сказать можно, – грубовато ответил мужчина. А потом повернулся ко мне:

– Ты узнал ее? Я не успел ответить, – голос, донесшийся с улицы, будто обухом ударил по голове: – И ты еще спрашиваешь! Как же, вспомнит он!..

За кустами, прямо перед нами, стоял красивый двухэтажный дом. Я увидел, как с его крыльца сходили три высоких широкоплечих парня, одетых так же мрачно, как и мужчина рядом со мной. Реплика принадлежала старшему из них.  Когда он снова заговорил, я узнал его голос:

– Он же забыл свое обещание и сбежал?!.

«Какое обещание? От кого я сбежал?» Но трое парней, энергия которых переливалась через край, не дали мне додумать до конца. Они подняли металлические решетки и начали с трех сторон теснить скамейку, на которой я сидел. Мужчина, сидевший рядом и молчавший до сих пор, вдруг заговорил снова:

–  Не спешите! Все было не думаете... Уходя на флот, он сказал ей: «Не жди меня, девичий век короток, а что у меня впереди, знает один бог...» Ваша мать сама передала мне его слова.

 «Вот это да! Они говорят о Вазиле, которую я знал когда-то?!. Те глаза, которые смотрели на меня... это были ее глаза! Как же сразу не узнал?!» Мужчина тут же подтвердил мою догадку:

– Да, девушка, которую ты когда-то хорошо знал, моей женой...

 Похожие друг на друга, с суровыми лицами, парни опустили к земле решетки и, не выпуская их из рук, немного отодвинулись от скамьи.

 «Это та семья, которая погибла накануне нашего приезда», – сообразил я. Моя вина... В тот день... я не должен был садиться за руль!

Средний сын возразил:

– Не говори ерунды, отец! Все из-за... этого человека! Мама из-за него не любила тебя... И оттого ты запил. Не думай, что мы ничего не замечали.

 В этот момент мне в голову пришла мысль, показавшаяся умной:

 – Я в чем-то виноват перед вашей матерью, согласен... Но здесь есть и другая сторона: если бы я и ваша мать были вместе, никто из вас троих не родился бы!

Ребята переглянулись между собой: такая простая мысль, похоже, никогда не посещала их юные головы...

 – Это так, – тяжело вздохнул мужчина. И она никогда не досталась бы мне. А я всю жизнь любил ее, – вы все трое хорошо знаете это, детки мои с коротким счастьем... А теперь ночь кончается – позвольте ему уйти... Но парни не тронулись с места, похоже, они не были согласны с отцом. Я же, посмотрев в сторону младшего из них, который до сих пор молчал, не решаясь вмешиваться в разговор взрослых, сказал:

 – Я хорошо знаю ту красивую девочку, с которой ты почти десять лет сидел за одной партой... Но напрасно я надеялся растопить хоть одно холодное сердце. Нет, мне показалось, наверно, что на его приятном лице проскользнули материнские черты... Бедняга, оживившись, шевельнулся, но, посмотрев на решительно настроенных братьев, снова насупился.

– Ладно... Мы тут между собой потом разберемся: времени теперь достаточно. А тебе – скатертью дорога!

 Мужчина махнул левой рукой в сторону ограды: четвертой решетки не было!

– Знай... друг молодости Вазили… и то – тебе все равно не было суждено встретиться с ней в этом мире... Поэтому ваш вылет и задержали на сутки...

Чем-то понравился мне этот незлобивый человек, и, прощаясь, я, то ли жалея его, то ли желая утешить, хотел сказать ему, что теперь бесполезно кусать локти, что и моя жизнь сложилась не очень удачно, но потом подумал, что к моему выбору в жизни он не имеет никакого отношения, и вовремя остановился.

Я совершенно не помню, каким образом вернулся во Дворец культуры: впечатления подобного рода не скоро покидают разгоряченное сознание. Когда я вошел, наконец, под своды четырех колонн Дворца, «они» дали знать о себе еще раз. Заплутавшись, я попал на кухню, где хорошо одетый юноша, хитро улыбаясь, сказал мне:

– Вас тут потеряли... И тут же в ушах у меня прозвучал знакомый громкий голос: «Зато он увидел человека, которого давно забыл!» Я незаметно для окружающих оглядел комнату, но ничего необычного не заметил.

 Друг как обычно попридержал одно место подле себя и, когда я сел, упрекнул:

–  Куда ты пропал, мы замучились искать тебя! Это перед таким-то банкетом! Да и лица на тебе нет,  будто черта увидел...

 – Я тебе потом расскажу...

– Ага, вот и наш друг нашелся. Он, пока своими руками не потрогает все местные достопримечательности, никогда не возвращается к казанским девушкам... простите, к жене... Теперь – о нем!

И наш руководитель, подняв хрустальный фужер и прервав начатый тост, расхвалил и вознес меня до небес... Когда я вернулся в Казань, один мой знакомый, по случаю проезжавший по моим родным местам, привез известие о том, что Вазиля, когда-то считавшаясь первой красавицей нашей деревни и уже давно вышедшая замуж куда-то на чужбину, недавно со всей семьей попала в аварию и погибла...

Знакомый также обмолвился, что, когда я был на казенной службе, он пытался ухаживать за Вазилей, но у него ничего не получилось. «Она очень скучала по тебе и ждала», – сказал он.