Сущие пущества

Каждое утро небо оплакивало человечество. Особенно женщин, которые были крайне утомлены пребыванием на земле. К середине дня дождь прекращался ненадолго, чтобы к вечеру вновь противно заморосить. Летом женщины были согреты и солнцем, и мужским вниманием, а теперь солнце, укрывшись толстым слоем туч, завалилось в спячку, а мужики хоть не исчезли физически, но скрылись каждый в своей психологической норе. Осень никак не хотела становиться зимой. 
Прежде чем разбудить дочь, мать несколько минут любуется ею: чуть касается мизинцем ее яблочно-белых щёк и с подступившими к горлу слезами осознает, что дочь выросла. 
 – Аделька, вставай! - говорит бодрым голосом мать, тормошит девочку за плечо, срывает с неё одеяло, раскрывает форточку и выходит из комнаты. 
Девочка обнимает колени и лежит так какое-то время. Но утренний воздух врывается в комнату и покрывает тело мурашками. 
- Задолбала эта школа! - вместо «доброго утра» выкрикнула Аделя в пространство квартиры. 
Села перед зеркалом и с видом усталой кинозвезды принялась наносить тональный крем, который был темнее её юной кожи. Из прихожей донеслось шуршание плаща. 
– Деньги на обед оставь! - успела выкрикнуть девочка убегающей на работу маме. 
На улице было так же темно и мокро, как вчерашним вечером, когда Аделя возвращалась из колледжа. Редкие, тусклые фонари, мусорный контейнер, из которого торчал всякий хлам, и облезлые собаки довершали картину городского пейзажа в пригорюнившемся дворе, каких в данном районе Казани было много. Прыгая в сторону от брызг, которые летели из-под машинных колёс, Аделя спешила в сторону метро. 
Алла Евгеньевна смотрела в зеркало. Или зеркало смотрело на неё? Уже за сорок... Скоро и тональный крем не сможет скрыть морщины. Хотя, собственно, зачем и от кого их скрывать? От детей, которым она изо дня в день пытается привить любовь к русской литературе? Эти дети – уже и не дети, а созревающие девочки – наиболее опасные для психики пустые существа. Особенно для психики незамужней бездетной женщины, которой уже за сорок, и скоро даже тональный... а впрочем, об этом Алла Евгеньевна уже подумала полторы секунды назад. И что это за дурная привычка - «зависать», как бы выразились её ученицы, по утрам перед зеркалом? Женщина легонько похлопала безымянными пальцами под глазами, махнула пару раз тушью по ресницам, залпом выпила чёрный эспрессо без сахара и выбросила себя в тёмное, похожее на вчерашний вечер, утро. Перепрыгивая через лужи, держа в одной руке зонт и сумку, другой прижимая к себе папку с проверенными сочинениями, Алла Евгеньевна поспешила в метро. 
Ещё пару месяцев назад заезжал за ней мужчина и подбрасывал до колледжа. Его звали Виктор, он появился в её одинокой жизни некстати, в конце учебного года, и Алла Евгеньевна отказывала ему в свиданиях. Однако Виктор приезжал каждый день, иногда с цветами, и Алла всё же согласилась на встречу. За ужином мужчина, слегка развалившись в кресле и прижимая к щеке фужер с холодным шампанским, слушал о платном колледже, в котором работала Алла, о великой русской литературе, которую не хотят в себя впитывать пустые существа – учащиеся этого колледжа. Говоря «пустые существа» Алла оговорилась и сказала «сущие пущества». Звонко, по-женски захихикала и внезапно смолкла, поняв, что давно уже так не хихикала и вообще забыла, что она женщина. Виктор потянулся к ней с фужером, они звонко чокнулись и отпили, выразительно глядя друг другу в глаза. 

Медленно перекатывая во рту леденец, Аделя держалась на своих двоих, а когда на «Аметьево» некоторые пассажиры вышли, пробралась к перекладине и повисла на ней. Может быть, в это самое время, может быть, даже в этом поезде едет Павлик... 
Он был старше Адели, и это до дрожи волновало её. Они познакомились в клубе, где Павлик праздновал своё двадцатилетие. Аделя удрала в клуб, соврав маме, что будет готовиться к экзамену у подружки. А наутро Аделя явилась на первую пару, зацелованная модно одетым парнем, который, кстати, ради неё бросил свою прежнюю девчонку. Алла Евгеньевна рассказывала что-то о тургеневских барышнях, Аделя набирала эсэмэски и глядела в окно, ожидая ответа. Ответ приходил звонко, Алла Евгеньевна сбивалась с мысли и делала Аделе замечания. А незадолго до конца пары преподаватель литературы сорвалась на пустое существо, телефон которой так некстати взвизгнул в самый разгар отношений Базарова и Одинцовой. Алла Евгеньевна попросила Аделю встать: «Неужели так трудно выключать на время пары телефон?» На это Аделя утомленно и нагло улыбнулась: «Простите, Алла Евгеньев-на, но у меня любовь!» В аудитории на мгновение воцарилась тишина, хихикнули сзади сидящие девочки, и вдруг завибрировал мобильник. Про Базарова и Одинцову в тот день больше не вспоминали, потому что Алла Евгеньевна растерянно взяла трубку, покраснела и сказала: «Прости, у меня пара. Я перезвоню тебе. Тоже скучаю». 

Пустые существа во все глаза глядели на свою учительницу, которая в одно мгновение преобразилась, застеснялась этого, только и смогла промямлить: «Прочитайте к следующему разу роман Тургенева "Отцы и дети". На сегодня все», - и потерянно-гордо уселась заполнять журнал, сильно нажимая на шариковую ручку, прося бога, чтобы пустые существа поскорее покинули аудиторию. Аделя выходила последней, когда её спина скрылась, Алла Евгеньевна подняла глаза, Аделя обернулась, и они на мгновение встретились глазами. 
- Напишешь реферат к следующему разу о теме любви в творчестве Тургенева, и я поставлю зачет автоматом, – сказала Алла Евгеньевна.
– Ну ты идешь пыхать? – послышалось из коридора, и Аделя, улыбаясь и лелея в себе приятное чувство того, что она привлекательная женщина, скрылась за дверью.
Алла Евгеньевна закрыла журнал и уставилась в окно. Она вдруг почувствовала себя невероятно счастливой. И даже сей коммерческий колледж – сборная солянка из разных социальных слоев – показался ей Оксфордом. А их гнилое бабье царство – сплоченным дружным коллективом.
Только Алла Евгеньевна начала по-настоящему влюбляться, у Виктора стали появляться неотложные дела. Алла тосковала, но стеснялась своей тоски и, когда он звонил, говорила с ним бодро, надеясь, что в конце разговора он скажет: «У меня есть билеты на концерт» или «Может, поужинаем?» Но мужчина просто прощался. Алла пыталась придумать предлог, чтобы зазвать его к себе. Однажды даже вырвала с корнем телефонную розетку, позвонила и сказала, что задела пылесосом, но мужчина ответил, что не разбирается в этом, и посоветовал хорошего мастера... 
...В колледж прибывали умные, но не слишком счастливые женщины, ходячие энциклопедии, как любовно называла их директриса. Угрюмый высокий охранник прохаживался из угла в угол, бейджик на его груди покачивался. Мужчина тихо здоровался со всеми женщинами, а редким мужчинам подавал руку. Директриса брала противоположный пол для равновесия, чтобы слегка разбавить усердно созданное ею бабье царство. Но брала плюгавых, потому что из-за красавца альфа-самца у женщин могла появиться надежда на светлое будущее, а за нею – уверенность в себе, за нею – самооценка, а там, глядишь, разбегутся все из колледжа, и он рухнет. И потому хозяевам жизни, настоящим молодцам предпочитала затюканных женами или матерями кандидатов каких-нибудь наук. 
Алла сложила зонт, кивнула охраннику, пикнула картой, прошла через турникет. В холле учащиеся колледжа облепили зеркала – наводили красоту перед первой парой. Алла прошла сквозь щебечущих пустых существ, запрещая  себе думать  том Викторе, который исчез, так и не появившись в полной мере. А он всё равно лез и лез в мысли. Алла гнала его, но где-то очень глубоко  в ней жила надежда, что ему просто  пришлось срочно уехать и он вот-вот вернётся и приедет к ней…
… В  преподавательской вполголоса переговаривались женщины, шелестели  листы учебных планов, принтер распечатывал важные договоры, щелкали компьютерные мыши, шумела и заполняла помещенье крепким бодрящим запахом купленная отцом одного сущего пущества кофемашина. Он, кажется, приобрел  что-то и для столовой и даже для директрисы колледжа лично, но … Сущее пущество отчислили за неуспеваемость, в слове «мама» оно делало четыре ошибки. К тому же умудрилось забеременеть! Алла Евгеньевна слегка поёжилась: в наши дни никого не удивишь тем, что в поликлинике на одном участке у врача-педиатра состоят и мать, и ребёнок. 
— Доброе утро, девочки! — это ввалилась в преподавательскую директриса.  – Галя, проведи за меня пару. Я «лачетти» стукнула, возле самого колледжа, блин! Сейчас ГАИ приедет, пойду караулить. 
Директриса была одной из немногих, кто ездил на машине. Остальные преподаватели давились по утрам в общественном транспорте. В глубине души директриса считала их хоть и ходячими энциклопедиями, но, в сущности, пустыми существами. Она слегка презирала и искренне не понимала, как это можно: с городской-то пропиской, работая в сфере образования столько лет, не обложиться связями? До сих пор жить со свекровью и не получить права? То ли дело она! Ещё живя в районе, начала подготавливать своё городское благо: завела знакомства, довольно недорого заказала диссертацию, защитилась, пару раз переспала с кем надо и - вжик! — директор нового колледжа! Живи – не хочу! И занавески она выбирала, и меню в столовой с ней согласовывали поначалу. Потом её саму это утомило, и она взяла себе нагрузку — вести историю отечества. Молодых и свежих преподавательниц директриса на работу не принимала, предпочитая обиженных жизнью одиноких женщин после сорока. Ну или на худой конец тех, кто не слишком счастлив в своём унылом браке. Потому что сама была дважды разведёнкой и растила в ипотечной вторичной «трёшке» двух быков — сыновей-погодков, время от времени благодаря бога за то, что хватило ума не рожать от второго мужа. К сыновьям своим директриса и на пушечный выстрел не подпустила бы учащихся колледжа. Здесь были всякие: дети богатых родителей, которые спихнули их сюда, даже не разобравшись, что это за место и чему тут учат; были и такие, которые стремились  сюда попасть, очень сильно стремились, даже кредиты для этого брали. Попадали и по распределению – по месту жительства то есть. Потому что школы района были переполнены. Бюджетников директриса не любила – бесполезны и, как правило, настоящие умницы. Учились, старались, за это над ними насмехались платные и блатные, которые учились плохо, но таких директриса любила больше всего. Многих учениц она находила красивыми и долго не ставила таким зачёты, не допускала к сессии, снисходительно принимая подарки и взятки от их родителей. Если приходила красивая мать, а не отец, директриса, сложив пухлые пальцы в замок, печально прикрывала глаза и говорила, что не в силах уже ничего сделать — много академических задолженностей, девочка не учится, да и не хочет учиться, много пропусков... Но когда так же печально глаза поднимала, то видела на столе либо пухлый конверт, либо внушительную коробку очередной жизненно-необходимой бытовой техники, вздыхала, медленно поднималась из-за стола, вальяжно подходила к окну и, устремив взор на улицу, принималась рассуждать о нынешних подростках, к которым нужен подход, среди которых, особенно среди девочек, есть и талантливые, умные, да вот только достучаться до них нужно. Это и есть главная задача педагогов, а в колледже работают только лучшие, а под директрисиным чутким руководством непременно получится сделать из дерьма конфетку... 
На очередном педсовете директриса повелевала своим ходячим энциклопедиям проставить учащейся такой-то зачёты, а когда Алла Евгеньевна заметила, что на получение зачёта по её предмету учебным планом предусмотрен реферат, который должен храниться в архиве столько-то лет, что любая проверка... 
— Вот и напиши сама свой реферат, раз надо! Но чтобы зачёт стоял! — грубо оборвала её директриса. Вероятно, у неё были критические дни... 
В образовавшейся тишине было слышно, как у кого-то из женщин проурчал желудок.
— Завтра приедут с телевидения, рекламу снимать про наш колледж, Накрасьтесь и приоденьтесь.
Покачивая длинными сережками, которые совсем не сочетались с брошкой, да и картофельно-бугристым лицом, директриса зашагала к выходу из зала для заседаний:
–Галя, проведи-ка за меня пару. Что-то я неважно себя чувствую…
У нее точно были критические дни.
Те, кто работал в колледже давно, уже привыкли к хамоватому обращению, а вот выпускницы пединститута, которых прислали проходить практику, смотрели на директрису с ужасом.
– Это не самое страшное, – сказала как-то раз Алла Евгеньевна, стоя в очереди в столовой.
— У тебя пара уже была? Нет? – Алла приобняла её за плечо. — Самое главное, не отвлекайся на шум, веди урок, рассказывай, за телефонные звонки выгоняй и больше не пускай. На вытянутые руки не реагируй — девочки попросятся в туалет. Одна, через две минуты другая. И пойдут курить, а тебе потом выговор. 
Не иди у них на поводу – съедят. 
Директриса не выносила практиканток, и пока они не завалят её подарочными картами «Л’Этуаль» и комплиментами, не подписывала им зачётки. Но страшнее практиканток были те, с кем директриса ничего не могла поделать, с теми, на кого не распространялась её власть. Их было мало, единицы, но за ними стояло аж само Министерство образования. Как правило, это были молодые женщины, чуть старше тридцати, которые вышли замуж за чиновников от образования, родили, заскучали дома и вспомнили, что когда-то чему-то учились. Таких директриса брала по звонку, любезно разговаривала, а когда училка-домоседка уходила на пару, директриса горько глядела в окно, на стоянку, где возле её замызганного «матиза» появилась новенькая «мазда СХ-7». Директриса надеялась, что созревающие девочки скоро придушат хозяйку иномарки. Что-то подсказывало директрисе — хорошо бы дружить с такими, они пригодятся по жизни... Но она не выносила красивых женщин...
– Ну и шапочка у того чувака, смотри! хихикнула Мила. 
Она слыла модницей и всегда вела себя так, будто всё на свете знает, во всём разбирается.  К её мнению прислушивались, никогда его оспоривали. Замечание, даже случайно брошенная реплика звучали как приговор.

Аделя нервно сплюнула. Девочки каждый день перед первой парой встречались в стенах заброшенного старого дома. Кажется, в начале двадцатого века здесь жил какой-то купец со своей семьей. Вскоре после революции дом стал коммуналкой. А в начале двадцать первого века по программе «ветхое жильё» людей выселили в блочный дом, который крайне быстро возвели турки в чистом поле. Весь центр города переехал в новый район Азино. А брошенные двух- и трёхэтажные дома чернели по ночам пустыми оконными проёмами, будто застыли в немом крике. Останки здания начала девятнадцатого века были для подростков курилкой, и только. «Курить неохота, но надо», — это было частью негласного этикета, существовавшего среди учащихся колледжа. Последние новости и сплетни - всё узнавалось здесь из первых уст в подробностях и с комментариями. 

Кучками по три-четыре человека травили лёгкие и плевались в заброшенном доме дети. Каждая кучка хотела присоединиться к Миле и Аделе. Но девочки стояли в одиночестве. Мила была не в духе –  колодка у новых сапог оказалась жутко неудобной. Вяло пиная какой-то булыжник, к ним приблизился тот самый «чувак» в смешной шапочке. 
— У вас первой парой что? — спросил он. 
Мила тонко выпустила дым. 
— История, а что? — высокомерно ответила она. 
— Ничего. Можете не спешить. Там директорша в аварию попала. Разбирается с ментами. 
–Ф-ф-ф-ф-Ф... А мы и не спешим. – Бросать дерзкие слова в сырой утренний воздух было приятно. — А ты вообще кто такой? Новенький, что ли? Я тебя не знаю. 
— Я вас тоже. Подошёл познакомиться. 
Все примолкли и наблюдали за интересным диалогом. Мила и Аделя внимательно посмотрели на парня. Обомлев от его наглости, Мила подошла к парню вплотную: 
— Новенький, значит? Так вот. Жди, пока я сама тобой заинтересуюсь, понял? Ещё раз заговоришь со мной, и я сделаю твою жизнь невыносимой.
Даже Аделя не ожидала от подруги подобных слов.
— Пошли, Аделька! — скомандовала Мила. — В столовку ещё зайдём. 
– А я и не к тебе подошёл. А к ней. — Парень показал на Аделю. 
Все замерли. И без того огромные глаза Адели стали ещё больше. В горле у Милы будто бы застряла кость, девочка покраснела так, что через слой тоналки выбрались на лоб два бордовых прыща. Негласная хозяйка колледжа обежала взглядом всех и беспомощно уставилась на свою подругу. 

– Да... Да пошёл ты! Лох галимый. У меня парень есть! 
Аделя взяла Милу под руку, и они поспешили покинуть курилку. 

— Просто я тут жил! — крикнул парень в смешной шапочке. Он развёл руки в стороны.— Мы тут жили! Это когда-то была наша комната. Я младший брат твоего Павлика! 
Аделя резко остановилась и быстро обернулась. Дождь закапал крупнее. Парень подбежал к девушкам и раскрыл над ними зонт. Мила впервые в жизни почувствовала себя лишней. Она со злостью посмотрела на Аделю, ожидая, что подруга ещё раз пошлёт парня, но Аделя молчала. Тогда Мила выхватила у неё свой пакет и направилась в сторону колледжа. А Аделя и странно возникший этим мокрым утром молодой человек стояли под зонтом и глядели вслед убегающей Миле. И тоже медленно двинулись в сторону колледжа. 
— Павлик показал твои фотки. Он рассказал, где ты учишься. 
— И что? – глухим голосом произнесла Аделя. – Это он тебя прислал? 
— Нет, я сам. Я и не собирался тебе говорить. Просто я часто прихожу сюда. В этот дом, где мы раньше жили. В нашу с Павликом комнату. Кстати, как раз там, где вы стояли, стояла моя кровать. А где стоял я, стоял шкаф с игрушками. 
— Очень интересно... 
— Я тебя узнал по фото. И подумал, что... 
— Что подумал?! — не смогла сдержаться Аделя. — Почему он не отвечает на эсэмэски? В контакте, в скайпе? Почему не берёт телефон??? 
Во взгляде сущего пущества было отчаяние. Парень в шапочке опустил глаза и тихо произнёс: 
— Павлику главное секс. Он будет встречаться с той, которая пойдет на это без уговоров. А ты не допустила. Он ни с кем не сюсюкается.
Они молча дошли до колледжа. У шлагбаума, который закрывает стоянку, стояла директриса и размахивала руками перед гаишником. Будто моська лает на слона.  
— Ладно, мне пора. Парень закрыл зонт. 
– А разве у тебя нет пары? — растерянно спросила Аделя.  
— Я здесь не учусь. 
— Как? Откуда же ты знаешь про... 
Аделя не успела договорить, потому что увидела, как из «стукнутой» директрисой «лачетти» вышел... Павлик. Гаишник дал ему бумажку на подпись. 
– О, кажись, разобрались, — сказал брат Павлика. — Ох, задаст ему мама, когда из Турции прилетит! Он же без разрешения ее тачку взял. Ладно, пока.  
Чувак в смешной шапочке прошёл несколько шагов вперёд и обернулся:  
— Павлик очень хороший брат. Но мне всегда было жалко его девчонок. 
Аделя стояла на крыльце, не желая верить в это утро. Может, она ещё спит? 
— Так, а ты чего здесь? Как твоя фамилия? — это гавкнула директриса. 
Аделя назвала фамилию. 
— Какая пара? 
— История.  
— А чего здесь, а не на паре? 
— Так и вы здесь, а не на паре.  
Директриса приблизилась к Аделиному лицу: 
— Курила? – Ноздри противно расширились. 
– Нет. 
— Второй парой что у тебя? 
— Литература. 
— Зайду проверю, там ли ты. Если не увижу, зачёт по истории не получишь. 
— Звонок не слышала? Или опять любовь? — сердито спросила Алла Евгеньевна. 
— Нет, а у вас?  –тихо, но твёрдо спросила Аделя. 
В аудитории хихикнули. 
— Выключи телефон и проходи, — распорядилась Алла Евгеньевна. 
Аделя пошла к своей предпоследней парте,  за которой уже сидела Мила. Она грозно посмотрела на Аделю, и Аделя не решилась сесть рядом, села за свободную‚ самую последнюю парту.

Алла Евгеньевна продолжала объяснять, почему Островского называют «Колумбом Замоскворечья». В эти минуты лицо её преображалось, оно казалось даже счастливым. Ее еще стройная фигура, спрятанная в серый бесформенный костюм, и гладко зачесанные назад волосы выдавали в ней благородное происхождение. «И шляпа с траурными перьями и в кольцах узкая рука»  – это про нее… Двадцатое столетие! Серебряный век – ее любимый период! Ах, всё это только в следующем семестре! Но и конец девятнадцатого Алла Евгеньевна очень любила. Странно, но сегодня сущие пущества слушали свою учительницу особенно внимательно.
Аделя не хотела верить в полуснесённый дом и в младшего брата Павлика. Она ругала за то, что испугалась и не решилась на близость со своим парнем. Не дай бог, в колледже узнают, что она ещё девственница. Но, кажется, теперь всё равно, Мила не прощает. Она позволит другой девочке дружить с собой — желающих полно, – а Аделю вскоре превратит в лохушку. Ну и ладно... 
Во время большого перерыва Аделя пыталась дозвониться до своего Павлика. Она ругала себя, что утром не подошла к нему. Может, этот чушпан, который наговорил гадостей про ее парня и поссорил с лучшей подругой, наврал? 
— Внимание учащихся! — раздался на весь колледж директрисин голос. — Есть ли среди вас те, чьи родители работают в ГАИ? Поднимитесь ко мне в кабинет. 
— Совсем стыд потеряла, — шепнула Людочка, преподаватель мировой художественной культуры. — Даже уже не скрывает. 
— У неё техосмотр просрочен был, –  сказала Анна Марковна, молодая практикантка, и поставила на свой поднос салат «мимозу». — Попадос по страховке. Если не решит вопрос, придётся ей из своего кармана ремонт «лачетти» оплачивать. 
— Пешком ходить куда спокойнее, — заметила Алла Евгеньевна. — А как твои дела, Ань? 
— Нормально. Я с ними нашла общий язык. Время от времени делаю им комплименты, иногда спрашиваю, подходят ли туфли к сумочке. Вот и всё. 
Преподавательницы медленно двигались по раздаче к кассе. 
Директриса сидела за столом и перебирала папки с личными делами. Секретарша всё несла ей новые. 

— Там в приёмной кто-то пришёл?
– Нет. Никого нет. 
– ЧП, ЧП замдиректора по продажам…унеси эти, чтоб не путали меня! Секретарша немедленно исполнила. 
Директриса взяла очередную папку, раскрыла ее. С первой страницы смотрела черно-белая фотография Адели. В графе «отец» было пусто. Директриса повела пальцем по графе «мать»: 
 –Твою мать... Надя! Ко мне! 
Влетела секретарша. 
–Разыщи мне эту Аделю. Академические задолженности или по оплате есть? Чтобы через пять минут все было у меня на столе! 
Директриса устало сняла очки. Кажется, она решила свою проблему. Мать этой Адели работала там, где надо. Но у Адели не оказалось ни «хвостов», ни долгов по оплате. И пропусков не так много... успеваемость тоже вполне себе... Директриса взглянула на кипу папок с личными делами — более искать гаишников не было сил, следовало «дожать» эту. Директриса нажала на кнопку микрофона: 
— Сегодня после четвёртой пары внеплановый педсовет. 
Аделя вышла из колледжа, чуть постояла на крыльце. Другие учащиеся кучками направились в полуснесённый дом, в котором когда-то жил Павлик. Аделя нащупала в кармане зажигалку. Но в курилку идти не хотелось. И девочка побрела по парку в сторону метро. Нужно было успокоиться и отыскать повод для улыбки, не то мать весь вечер будет допытываться, что случилось, и даже предположит внематочную беременность. Странно, что в такой холод работает киоск с мороженым. Аделе вдруг захотелось стереть косметику, заболеть и полежать дома. Чтобы голос пропал, чтобы ни с кем она не могла говорить, а особенно с Павликом, если он вдруг позвонит. Девочка купила мороженое, постелила на лавку пакет от второй обуви, уселась, закурила. 
— Она написала хороший реферат. Она сделала доклад по Некрасову. Я не могу поставить ей плохую отметку, — Алла Евгеньевна чуть прочистила горло и посмотрела на директрису с видом человека, который легко одержал победу. 
Алла Евгеньевна и некоторые другие преподаватели, когда совсем уже задыхались от наглости и хамства, делали жалкие потуги спорить с системой, с учебным заведением, с директрисой. Но стоило ей лишь пригрозить увольнением или пообещать премию, бунтовщики понимали, что спорить с системой бессмысленно. Но Алла Евгеньевна вдруг подумала: а так ли уж бессмысленно? Страшно – да. Но как раз смысла не было во многом другом, а в том, чтобы хотя бы попытаться воспитать из сущих пуществ хороших людей,  был. И не только учащиеся были сущими пуществами. Почти все, кто вместо того,   чтобы идти домой, собрался после пар на этот бессмысленный педсовет были сущими пуществами. Особенно директриса. А её колледж — сборная солянка из разных социальных слоев. Средним выпускницам этого колледжа прямая дорога в стрип-бар, секретуткой или, если плохо предохранялась и решила аборт не делать, рожать ребёнка. А если муж есть,  рожать второго. Чем и погасить часть соципотеки, в которую они непременно ввяжутся, чтоб не жить со свекровью. Можно и так прожить свою жизнь — не самый плохой вариант. А можно вовремя понять важные вещи и всегда потом быть счастливым человеком. 
Всё ещё глядя на директрису, Алла Евгеньевна вдруг поняла, что не стоит беспокоиться о морщинах, не стоит стесняться своего одиночества и тосковать о человеке, которому ты не нужна. 
— А знаете ли вы, милая Алла Евгеньевна, что у меня есть два человека на ваше место? 
— Теперь знаю. И я им не завидую. 
Директриса решила, что её проблема с техосмотром сейчас важнее. После разберётся с этой выскочкой. У директрисы был ещё козырь в рукаве: 
— Что ж, значит, по истории у неё... — она опустила на нос очки и принялась смотреть табель. 
— Простите, но и по истории Аделя недавно отвечала на семинарских занятиях. 
— Когда это?? — гавкнула директриса. 
— Когда я заменяла вас, –  сказала Галя, которая несколько лет назад написала диссертацию для директрисы. 
В зале воцарилась тишина. 
— Лариса Григорьевна, гхм...у моего мужа свой автосервис. Машину починят недорого. 
Все обернулись. А с заднего ряда поднялась Анна Марковна, практикантка. 
— А я могу насчёт техосмотра договориться, — снова подала голос Галя. 
— У тебя же машины нет, — огрызнулась директриса. 
— Зато есть муж на машине. 
– Ты что ли замужем ?! – опешила директриса и вслед за ней весь коллектив. 
Галя ласково посмотрела на преподавателя ОБЖ. 
 И что-то такое, чего раньше никогда не было, расплылось по залу для переговоров. Все до единого удивились двум тихоням колледжа, которые, оказывается, поженились у них под носом, и никто  ничего не заметил! Женщины почувствовали, что стены расширились, что их почти нет, что воздух вдруг стал свежее. Все кинулись поздравлять молодоженов. Лишь директриса застыла за кафедрой, чувствуя, что пол поплыл под ее ногами, а потолок опускается всё ниже. Она ослабила косынку на шее и решила переждать, пока все перецелуют Галю и обэжэшника, чтобы потом тоже сухо поздравить их и подробнее расспросить про техосмотр... 
Алла Евгеньевна глотнула на дорожку кофе и вышла на улицу. Вдруг совсем близко послышался «Вальс цветов». Женщина достала из кармана телефон и увидела имя человека, звонка от которого так долго ждала. Но почему-то не хотелось отвечать... 
«Может, сущие пущества — это не слишком далёкие мужчины? Которые живут поверхностно и, случись что, хватаются за свой фаллос как за соломинку», — подумала Алла. Сущее пущество – это такое существо, в котором есть пустоты. Неважно, мужчина это или женщина. У Аллы Евгеньевны пустота в том, что ей не хватает любви и детей. Но зато в другой области она полна и переполнена: русская литература, авторы, стихи, проза, пьесы – всем этим она напиталась, и это не могло не сказаться на её личности. Просто Виктор не смог, не пожелал нырнуть в её глубину. Но если глубина в женщине есть, обязательно найдётся и мужчина, который захочет искупаться в такой женщине. И счастью этому не будет ни  конца ни края. Но ни один настоящий мужчина не захочет, ныряя, удариться лбом о бетонное дно. Сущие пущества иного рода — такие, как директриса, ставят лишь цели, достижимые при жизни. Такие перекрыли себе дорогу к настоящему счастью. Они думают, что сами всё в этой жизни решают. И очень глубоко заблуждаются. 
В опускающихся сумерках Алла Евгеньевна не заметила лужу, встала в нее и мгновенно промочила ногу, но почему-то обрадовалась этому. Стало вдруг уютно и тепло оттого, что скоро зима, спячка, горячий чай по вечерам, сочинения, зимняя сессия. А потом – новый, весенний семестр, где, наконец, начнется для нее золотое время – Серебряный век! И юные сущие пущства откликнутся на стихи начала двадцатого века. Впустят их в себя, впитают, потому что какой смысл отторгать прекрасное? И Алла верила, что ее девочки станут настоящими женщинами. А если и будут сущими пуществами, то лишь потому, что не встретили пока ещё своего мужчину. Но чтоб только с их личностью, с женским началом все было в порядке. 
Алла увидела себя в тонированном стекле. «Бог мой! Как же плохо я выгляжу!» – с радостью заметила она и свернула в парк, чтобы скорее пройти к метро. 
Снова послышался «Вальс цветов». Алла Евгеньевна вновь достала телефон, взглянула на экран и положила телефон в карман. Мелодия долго не смолкала. Женщина шла по парку и вдруг заметила на лавке промокшую Аделю. Алла Евгеньевна подошла к ней. 
–Я сегодня потеряла и парня, и подругу, сказала девочка, локтем придерживая зонт. Она глубоко вздохнула и лизнула мороженое. 
–Когда что-то теряешь, всегда приобретаешь и что-то важное. Настоящее. Потому что в тебе освобождается место 
– Надо вовремя давать. Тогда парни не будут так быстро бросать.  –Аделя выкинула обёртку от мороженого. 
Дождик усилился. 
— Ты в метро? — спросила Алла Евгеньевна. 
— Я ещё девушка. Только не говорите никому. 
Снова послышался «Вальс цветов». Алла подумала, что может быть Виктор не такой уж плохой и она, быть может, возьмёт трубку. А пока надо увести отсюда это продрогшее и заплаканное сущее пущество, пока оно не подхватило воспаление лёгких. Женщина велела девочке закрыть зонт, взяла её под свой, и они вместе пошли в сторону метро. 

Литературная обработка Альбины Гумеровой.