Провансаль "для избранных"

Новый год – всегда самый лучший
праздник. В любом возрасте. Потому что он всегда несет надежду. А ведь она «умирает последней». И ты, даже отягощенный жизненным опытом, надеешься и даже веришь, что через
несколько дней, в наступившем, новом, году, жизнь изменится, и непременно в лучшую сторону. Что все желания исполнятся, мечты станут явью и наконец-то в жизнь войдет «легкость бытия». Новогодняя суета – это прекрасная возможность безнаказанно впасть в детство и побаловать себя ожиданием чуда.

«КУПИШЬ УЕХАЛ В ПАРИЖ»

Смеркается. На часах — четыре часа дня. Нас, детей, отправляют спать, чтобы мы смогли не просто во вменяемом состоянии встретить Новый год, но и высидеть «Голубой огонек». Зачем-то.

Кухня заставлена салатами, в духовке томится раздобытая «по блату» упитанная, а не беговая, синюшняя курица. На балконе все возможные места заняли противни с пельмешами (это мама налепила нам на все зимние каникулы) и бадьи с холодцом.

Взрослые шуршат в соседней комнате, где папа с раздраженным шепотом расфасовывает купленные мамой подарки: ему уже охота с соседом устроить проводы Старого года, а тут какие-то пакеты с ленточками! Мы знаем, что и кто нам подарит. А все равно встревоженно и сладко прислушиваемся к шепоту за стеной, все равно как-то томительно и волнительно ждем того момента, когда можно будет залезть под елку и, отбрасывая не твое, добраться до заветной упаковки. Там обязательно будет то, что клянчил у мамы, как минимум, полгода: мам, купи, купи, купи! И в ответ непременно звучала бесячая фраза: «Купишь уехал в Париж». Все. Надежды нет. Вернее, есть, но отложенная: Новый год, чудеса, Дед Мороз, все такое…

За час до Нового года наступает торжественный момент: в полной темноте звучит негромкий стук в дверь (типа, приходил Дед Мороз), затем, потомив участников церемонии минуту-две, папа зажигает елочную гирлянду и – о чудо! – мы видим под нашей елкой кучку подарков!

И вот что странно: каждый год все было по единому сценарию. Все было заранее известно, знали даже то, что будем есть за праздничным столом. И все равно, как завороженные, ждали этот Новый год, заранее возлагая на него неоправданные надежды, ждали каких-то чудес, верили в сказки… И вот эти наивные чувства и были, пожалуй, самым ярким моментом праздника. Мы с братом обычно за несколько дней до праздника съедали все новогодние вкусняхи – мандарины и шоколадные конфеты, которые мама покупала заранее и прятала от прожорливых детей. А мы, дождавшись не просто ночи, а когда дом по-настоящему затихнет, на цыпочках крались в заветные уголки и таскали в кровать ароматные шарики и шуршащие оберткой конфеты и с упоением их лопали. И ничего вкуснее этих украденных конфет не было во всем свете! Правда, возникала проблема утилизации отходов – мандариновой шкурки, запах которой разносился на всю квартиру, и вороха конфетных оберток. Но мы сначала все это прятали под подушку, а утром втихаря распихивали по карманам пальто, чтобы выбросить на помойку по дороге в школу.

Потом истощившиеся запасы восполнялись и прятались более тщательно. Но, если честно, совесть нам не позволяла по второму кругу объедать семью. И мы мужественно терпели до того момента, когда все это изобилие становилось доступным. Наверное, все эти новогодние пустяки были и остаются такими милыми и стойкими в воспоминаниях, что жили мы во времена дефицита всего. И нас, советских людей, легко можно было и удивить, и порадовать. А чем удивлять сегодня? Все сыты, обуты, прошарены в способах отдохнуть и просто оттянуться, многие встречали Новый год на Старой площади в Праге и с оленями в Лапландии, под пальмами Египта и Тайланда. И все равно секрет успеха новогодних торжеств есть. И он не изменился со стародавних времен: та самая надежда на чудо жива и в прагматичном ХХI веке. И она, действительно, умирает последней. Даже в наше жесткое время.

СТЕСНИТЕЛЬНЫЙ ИЛЬГИЗКА

На излете Советского Союза я успела приобщиться к касте «избранных»: сразу после школы пошла секретарить в районную прокуратуру. Зарплаты в то время не были мерилом успешности: по всей стране действовала строгая тарифная сетка, и ты заранее знал, на какое жалование устраиваешься. Но и в те времена на разных работах были свои «плюшки», которыми заманивали кадры. Были такие и в органах правопорядка.

Советские бонусы всегда были осязаемыми: где-то сотруднику оплачивался транспорт, хотя 3 копейки за проезд в трамвае при зарплате в 100 рублей оставались для личного бюджета незаметными, а кто-то имел постоянные дополнительные выходные или мог раньше уходить с работы. Ну, про всякие бесплатные путёвки в санатории-профилактории не рассказывал только ленивый. Но самой лакомой была та служба, где выдавались праздничные пайки. Для понимания важности момента: в те голодные времена, когда все Поволжье сидело на продуктовых карточках, когда майонез был приравнен к деликатесу, за которым давились в очередях, когда зеленый горошек «выбрасывали» в магазинах в ограниченном количестве перед праздником, когда колбаса выдавалась строго по «мясным» талонам, получать все это бесплатно и в одной упаковке было верхом карьерного успеха.

Пайки выделялись не к каждому календарному празднику, разумеется. Но к главным непременно: 7 ноября, Новый год и 8 Марта. И эти три праздника были самыми радостными, яркими и, конечно, вкусными в жизни советских граждан: обладатели пайков, как правило, не были плохишами, в одиночку уплетающими «корзинку печенья и банку варенья». Они устраивали красивые застолья, на которые приглашались только самые близкие: дорогие тебе люди должны получить возможность полакомиться теми самыми деликатесами (и слово-то, похоже, теперь попадает в разряд устаревших), чтобы праздничное послевкусие было сильным и запоминающимся. До следующего праздника.

Мне было 18 лет, когда я впервые испытала сладкое чувство своей значимости, своей состоятельности: я наравне с родителями стала добытчиком. Уже в столь юном возрасте я «обеспечивала» праздничное меню и «утверждала» список тех, кто будет поедать мою колбасу, есть «шубу», щедро заправленную моим «Провансалем», а к чаю мы подадим красивейшую коробку конфет с ликером «Ромео и Джульетта» (их так и не смогли реанимировать после развала СССР), которую я, проявляя недюжую силу воли, смогла сохранить для гостей.

А во время пиршества я, в общем-то соплюха, буду принимать комплименты за то, что «уже в таком юном возрасте ТААААК помогаю родителям».

Справедливости ради, надо сказать, что работа в прокуратуре – это у нас семейное. Поэтому к пайкам и деликатесам мы были привычны. Чего не скажешь о соседях. Но с друганами по лестничной клетке мы делились от души: мандарины и конфеты просто не заканчивались в нашей квартире все школьные каникулы. И какой-нибудь Сережка-губошлеп всегда мог припереться к нам домой и, выразительно глядя на стол, попросить «Мишку на Севере» «для Ильгизки, он сам стесняется».

«НИЧЕГО НА СВЕТЕ ЛУЧШЕ НЕТУ…»

Традиции – вот самое прекрасное, что есть на свете. А новогодние традиции в нашей стране – вообще отвал башки, как говаривал толстяк из «Полицейского с Рублевки».

Только в нашей стране возможно такое: и в дореволюционные времена (до 1917 года), и в послереволюционные, и в советские, и в постсоветские мы, россияне, независимо, как говорится, от национальности и вероисповедания, каждый Новый год едим одно и то же: «шубу», «оливье», запеченные курицу или гуся, пельмени… И, получается, что мы – самая настоящая семья, где из поколения в поколения соблюдают раз и навсегда заведенные традиции.

Мы та самая семья, которая каждый год собирается за одним огромным столом и каждый угощается знакомыми и любимыми с детства блюдами. Где каждый в этот момент искренне любит соседа и от всей своей широкой души желает ему счастья. Мы та самая семья, которая умеет чисто любить и свято верить в своих. И отдельное спасибо нашему Новому году за такое редкое чувство постоянства и неизменности.

Как там говорили в «Москва слезам не верит»? «Стабильности в мире нет»? Да есть! У нас под Новый год она есть.