АЛЬБЕРТ СОЛТАНОВ и его Волга

Когда художник Альберт Солтанов оказывается где-нибудь в Тверской области, на Волге, он с полусерьезным удивлением пожимает плечами: «Это точно Волга, а не другая речка? Волга – она ж иная!»
Да, с детства Альберт видел другую Волгу – широкую, с еле угадывающимся противоположным берегом, так что в детстве ему, родившемуся в поселке Васильево, она казалась почти что морем.

Дорогие воспоминания детства – пироги у русских бабушки с дедушкой в выходные, обеды после школы – у татарских. Как здорово, читая книжку и жуя бутерброд, устроиться в кресле… Оба деда – фронтовики, и оба неохотно делились воспоминаниями о пережитом. Татарский дед – Шагиахмет – мусульманский подвижник, собирал в советское время людей молиться у себя на квартире. «Я помню, приходили люди, стелился большой ковер, все вставали на колени, и нужно было ходить тихо, чтобы не помешать молитве. Но и мне самому совсем не хотелось бегать, шуметь: я чувствовал важность происходящего», – вспоминает Альберт.

Дед Шагиахмет работал конюхом на стекольном заводе, и как было здорово вместе с ним проехаться на телеге, а еще лучше – зимой на санях, с ветерком!

С дедом, отцом, дядями Альберт каждое лето ездил в устье Свияги заготавливать сено. Все садились в лодку, переплывали Волгу. Взрослые косили, а дети купались, ловили рыбу, варили уху. К осени снова приезжали, грузили стога в лодку…

«Как-то собрались перевозить сено, и началась гроза, – вспоминает Альберт. – Огромные волны, такие, что, казалось, еще чуть-чуть – и лодка перевернется. Вообще ощущение было как в театре: настолько все вокруг было нереальным – яркий, контрастный свет, вспышки молний. Молнии были не такие, как там, на суше, – одной ломаной линией. Здесь они прорастали раскидистыми ветками, а потом били в воду. Страшно почти не было: восторг от того, что происходило вокруг, подавлял страх...»

Деда не стало, когда Альберт учился в третьем классе. Он говорил внуку, родившемуся в семье, корнями идущей в две разные религиозные традиции, что, как станет постарше, надо самому выбирать путь, слушая только свое сердце…

На берегу Волги жил и дядя Альберта – Галиахмет. Если мальчик не уезжал в деревню к двоюродным бабушкам, обязательно ходил к дяде. «Казалось, ты попадаешь внутрь увлекательного фильма, – говорит Альберт. – Деревянный домик, рядом – множество сараев, забитых рыбацкими принадлежностями. Там лежали сети, которые дядя сам умело плел, моторы от лодок, сами лодки целиком, их фрагменты, удочки. Дядя был одноногим, и, когда к нему приходили в домик друзья, я вспоминал книги про пиратов. А потом дом снесли, дядю переселили в городскую квартиру, где он продолжал плести сети. Но от этой картины сжималось сердце: настолько не в своей среде был дядя. Как будто рыбу вытащили из реки и посадили в трёхлитровую банку».

А еще детство – это отдых в Туре, у двоюродных бабушек, православных верующих. Почти каждое воскресенье, в праздники сестры ходили в храм. Сейчас эта фраза звучит так привычно и буднично: ну, что такого? Прошел немного, и вот ты уже в церкви. Ну, или на автобусе проехал минут пятнадцать – ничего сложного.

Но тогда до ближайшей церкви нужно было добираться в город: 10 километров до станции пешком, потом полчаса на электричке, а ведь еще есть дорога обратно. Но как можно не поехать? Вера была тем, что помогало двум этим женщинам держаться, и когда работали в колхозе за трудодни, получая за тяжелый труд палочки в тетради, и когда во время войны копали окопы далеко от какого-либо жилья (и про них забыли), и когда сгорел их дом со всем ценным, нажитым, дорогим, в том числе письмами, фотографиями родных…

Поездка в Туру – это всегда про свободу. Уроков нет, можно часами сидеть с книгой на лохматой развесистой иве, например, с Фенимором Купером. И кажется, что вот-вот выскочит откуда-нибудь с душераздирающими воплями толпа индейцев… Но, вместо индейцев, мог появится разве что бык, почему-то отставший от стада. Правда, это было даже страшнее.

Обедать можно приходить, когда хочется: на столе ждут вареные яйца, огурцы, зелень.
Обязанности в этой вольной жизни тоже были, и немало: помочь с огородом, принести воды, наколоть дрова. Но они воспринимались без тягости, просто были частью всей той огромной поющей радости, что приносили с собой лето, деревенская жизнь.

ПРАКТИКА В РАЗРУШЕННОМ СВИЯЖСКЕ

Творчество появилось в жизни Альберта буквально само: хотелось передать удивительный мир – и тот, о котором читал в книжках, и тот, что видел вокруг – красками, с помощью пластилина. «Спасибо маме, Татьяне Сергеевне Солтановой, что увидела мое стремление и – отвела в художественную школу», – говорит художник.

Первый учитель Альберта в художественной школе – Иван Васильевич Вьюшков. Он показал, каким должен быть педагог, обучающий творчеству. С ним дети ходили на этюды на Волгу. К сожалению, он проучил только два класса, затем его унесла тяжелая
болезнь. «Иван Васильевич – художник, который недооценен в поселке Васильево, – говорит Альберт. – Он писал великолепные акварели, и хорошо бы, если бы в моем родном поселке был уголок с его работами». Сам Альберт Солтанов бережно хранит подаренные ему акварели Вьюшкова.

После ухода Вьюшкова эстафету в художественной школе приняли молодые выпускники КХУ – Лариса Петровна и Олег Александрович Потаповы.
Художественное осмысление Волги было и на практике в Казанском художественном училище, когда ребята ездили писать на Остров Свияжск. Студенты писали Волгу, полуразрушенные храмы и дома, лошадей, свободно гуляющих по тогда еще острову.
Махмут Ахатович Вагапов – еще один важный педагог в жизни Солтанова, и ему хочется сказать спасибо за то, что получается в профессии.

После окончания художественного училища Альберт некоторое время преподавал в школе в селе Татарское Бурнашево. Тогда, в середине девяностых, в деревне жилось не сладко, родители были заняты тем, чтобы выжить, какое уж художественное воспитание!
Школьники тогда стремились казаться взрослее, да и не только казаться: непростая жизнь заставляла их взрослеть раньше. Но Альберт умудрялся заинтересо- вать своих учеников, открыть в них что-то такое, что они забывали о своей «взрослости» и становились, как им и положено, детьми, и создавали на бумаге с помощью красок яркие добрые миры, свои мечты...

Потом была учеба в Московском государственном академическом художественном институте им. В.И. Сурикова. Альберт специально выбрал монументальную мастерскую под руководством профессора Евгения Николаевича Максимова, чтобы расширить свои художественные возможности, уметь работать не только с пространством холста, но и со стеной, не только красками, но и смальтой

ВОЛГА-СИМВОЛ

Детские впечатления научили Альберта видеть природу, подмечать в ней главное. Он часто обращается к теме реки, пишет волжские просторы, места, знакомые с детства. Но впечатления детства – это не только величественная природа, но и медленно, почти незаметно исчезающая деревня. Взрослея, он видел, как все больше домов пустело, и в конце концов от шумного многоголосия деревни совсем ничего не осталось. Он так с болью и говорит о деревне: «Исчезнувшая цивилизация», особенно когда приезжает в Нижнюю Туру – туда, куда приезжал летом к своим двоюродным бабушкам. Наверное, отсюда – острое понимание художником хрупкости всего созданного человеком.

Это очень четко звучит в картине «Лодка». Перед нами — остов лодки, которая когда-то казалась людям прочной, надежной, необходимой, помогала добыть еду и уцелеть в реке, если их застигла непогода. А сейчас лодка разрушается на фоне бесконечно текущей неизменной Волги. На лодку, когда-то служившую человеку, по-хозяйски уселась чайка — как олицетворение природы, в которой нет места нашим человеческим, повседневным заботам, таким важным на первый взгляд, а на деле оказывающимся бессмысленными и бесполезными. «Что пользы человеку от всех трудов его, которыми трудится он под солнцем? Род проходит, и род приходит, а земля пребывает во веки» (Екк 1:3–4) – когда смотришь картину, вспоминаешь это изречение из Экклезиаста. Так знакомая Альберту с детства и весьма характерная для волжских берегов ситуация (брошенная на берегу лодка) в переосмыслении художника становится притчей. «Показывая вещи, — говорит Альберт, — которые еще недавно казались столь необходимыми чело- веку, а сейчас потеря- ли свое значение, стали ненужной частью окружающего, я пытаюсь передать, что все с нами здесь происходящее — преходяще и мимолетно. И вместо того, чтобы продолжать цепляться за эти обломки, нужно лишь немного перевести взгляд – вглубь, на другого человека…»

Природа живет своей жизнью, как бы человек ни пытался ухватить ее, завладеть, подчинить. Ее не поймаешь в сети, хотя кажется, что это почти получилось (картина «Луна»).

Волга для Альберта – громадный многослойный образ-символ, в каждой работе раскрывающийся по-новому.

КОГДА ИСТОРИЯ СЖИМАЕТСЯ ДО ТОЧКИ

С образом Волги тесно связан и образ родного края, его истории. Дипломная работа в Казанском художественном училище называется «Тревожная ночь». Семья, в тревоге сидящая вокруг круглого абажура:

тут и булгаковская «Белая гвардия», и еще не прочитанные, но угаданные ощущения и воспоминания Ольги Ильиной о том, что происходило на территории Татарстана в годы Гражданской.

«В советское время заброшенные мечети, храмы, заброшенный Свияжск, остовы стен – пространства, где живут лишь голуби – казались мне ранами, они болью напоминали об ушедшем, никогда не знаемом мире, – рассказывает Альберт Солтанов.

 –Когда я, например, видел в Каймарах какие-то артефакты прошлого – полуразрушенные фонтаны, куски решеток, – казалось, что тот ушедший мир категорически против, чтобы его забыли, стерли, не хотел уничтожаться. Тогда, в детстве, в подростковом возрасте я очень остро чувствовал эту боль по утерянному миру, хотелось узнать о нем больше. А спустя годы история тех же Каймар, Усад обрела лица, факты: в Казани, в музее Боратынского, я купил книги Ольги Ильиной и Ксении Боратынской».

Вчера, 70 лет назад, 100, даже 1000 и больше лет назад оказываются для художника такими же осязаемыми, как сегодня, сейчас. Смыслы наслаиваются один на другой, и за внешним сюжетом скрывается множество подтекстов.
И вместе с тем в работах Альберта обязательно есть щемящее, «левитановское» чувствование родного пейзажа, взволнованно-острое, уже безо всяких подтекстов. «Пейзаж позволяет обобщить, спрессовать, сконцентрировать обрывки сиюминутных впечатлений, далекие воспоминания и надежды о грядущем», – говорит художник не часто увидишь беззаботные реалии солнечного дня. «Ясная погода – когда все хорошо, понятно, спокойно. А в пасмурной, ненастной – намек на возможность какого-то действия, томящее предчувствие чего-то, напряжение, ощущение тревоги, знакомой и нам, и людям, которые жили задолго до нас. В итоге словно раздвигаются границы времени, и мы понимаем, что все, что случилось с нашими дедами, с их прадедами, со всей страной и миром, было совсем недавно», – добавляет он.

В работе «Бабушкино зеркало» семейная история вплетается в историю малой родины, страны, и дальше – в общечеловеческую и в ней уже отражается вечность. Девочка, которую Альберт писал со своей дочери, смотрит в зеркало, видит себя и оказывается частью не просто жизни семьи, своих бабушек-дедушек, прабабушек, чьи фотографии прикреплены к раме зеркала, но и всего, что было когда-то.

Есть у Альберта две картины с одним названием – «Первая весна без деда» (существует в двух вариантах). В первом варианте 2010 года – эмоция переживания потери: совсем недавно не стало деда Сергея. Темное пространство комнаты, темный пиджак, на котором выделяются наградные планки, а за ним – контрастом – яркая бушующая весна…. Во втором варианте – непосредственная острая эмоция потери сменяется осмыслением, философским обобщением. Выстраивается смысловая цепочка: фотография деда в молодости, его пиджак, клюка, кепка, а на заднем плане, за окнами – безмерное, до перехвата дыхания, пространство родной земли. Пространство, в котором мы можем спокойно жить, растить детей, в том числе благодаря этому человеку, герою картины. В старости ходил, опираясь на палку, а когда-то был веселым молодым деревенским пареньком, у которого «совпало — Война, беда, мечта и юность!», в набок надетой пилотке, из-под которой торчат непослушные кудри, защищал наше будущее.

О ХУДОЖНИКЕ
Альберт Солтанов родился в 1974 г. в поселке Васильево Республики Татарстан. В 1996 г. окончил Казанское художественное училище им. Фешина.

В 1998 г. поступил в Московский государственный академический художественный институт им. В.И. Сурикова на отделение монументальной живописи (мастерская Е.Н. Максимова). Окончил МГХАИ им. Сурикова в 2004 году. Член Союза художников России, член Московского союза художников. Лауреат первой степени премии Виктора Попкова. Принимает участие в международных, всероссийских, зональных выставках. Регулярно проводит персональные выставки.

Работы художника находятся в государственных музеях и галереях России, а также в частных коллекциях у нас в стране и за рубежом. Занимается монументальной мозаикой, в том числе участвует в проектах: мозаики для ВДНХ (фонтан «Колос»), мозаики алтарной апсиды храма Покрова Богородицы, пос. Жестылево, МО, мозаика купола храма Святого Саввы в Белграде на Врачаре (Сербия, главный художник Николай Мухин).
Женат, трое детей.

КРУГЛАЯ, КАК АПЕЛЬСИН
Иногда связь с родным краем у Альберта в творчестве не явная, намеками, на уровне игры. Например, картина под названием «Апельсины из Марокко».

Она словно отсылает и к одноименной повести Василия Аксенова, в которой, кстати, погодные ощущения такие же, как и на картине. Метель за окном словно собирает в одно целое – Дальний Восток, где происходит действие повести, Подмосковье, где написана работа, Татарстан и далекая, солнечная африканская страна. Вся и всё в этом мире связано, а Земля круглая, как те самые апельсины….

А творчество – это как раз то, что легко пересекает, не замечая, любые границы, чему яркий пример и такой недавний факт: Альберт Солтанов вместе с другими российскими художниками-монументалистами работал над мозаичным украшением храма святого Саввы в Сербии в Белграде – самого большого православного храма в современной Европе.

Творчество – это возможность говорить на языке изобразительного искусства о самом важном. Это то стремление к манящему неизведанному или полузабытому, виднеющемуся сквозь туман детских снов, прочитанных книг и рассказанных историй, впитанных с детства пейзажей. Это мир, который вдруг открывается как подарок. Стоит только отвести рукой ветку дерева или просто открыть глаза – и увидеть. Именно об этом картина Солтанова «Под яблоней».

А Волга, Волга – она не отпускает, даже если физически добраться до родных берегов удается не всегда: не позволяют дела и заботы. Недавно, например, Альберт начал писать картину «Свияжский дворик».

«Природа родного края, Волга с ее безмерностью, с такими просторами, что фотоаппарат не может сфокусироваться: ему не за что зацепиться в бескрайности, – все это сформировало меня как художника, – говорит Альберт Солтанов. – Если бы мое
детство прошло, скажем, в городе или в лесу, я бы писал по-другому. Но я вырос на Волге, и поэтому в работах у меня часто много свободного пространства – до горизонта. Именно таким я видел мир в детстве. И сейчас, когда глаз устает от мельканья домов, машин, я стараюсь выбраться туда, где взгляду не нужно беспрерывно спотыкаться, где он может спокойно, не напрягаясь, скользить, отдыхая и лечась простором. Интересно, что наши трое детей, для которых родная речка – неширокая Яуза, тоже постоянно вздыхают: «Когда же мы, наконец, поедем на Волгу?!»