Дети закулисья

 Я была «провокатором»

 Миляуша Шайхутдинова, заслуженная артистка Татарстана

С двухлетнего возраста меня мои папа (Наиль Шайхутдинов, заслуженный артист РТ и РФ) и мама брали меня с собой на гастроли. До поступления в школу я была все время с ними. Мы объехали все уголки России, все союзные республики. И везде жили подолгу, потому что гастроли длились месяцами. В Уфе я даже успела пожить в летнем лагере. В местах, где театр бывал часто, уже были люди, которые специально ждали нашу семью в гости – они и баню топили, и пироги пекли, принимали со всем радушием, как могут. Помню, когда ездили по деревням, собирали в лесу ягоды и делали варенье перед вечерним спектаклем. Так бытовые хлопоты всегда соседствовали с театральной жизнью. Был случай, в спектакле по пьесе Туфана Миннуллина «Зарок» («Ак тәүбә, кара тәүбә»), действие происходило возле палатки, где жили студенты, главные герои. А за сценой мамы варят варенье. Занавес открывается, и аромат варенья разносится по всему залу. «У них даже декорации пахнут полем», – ахнул зал. 

А из Уфы я приехала лысая. Мама меня обрила, потому что ей сказали, что так волосы будут гуще. У меня даже есть фотография, где я стою с блестящей лысиной в брюках возле памятника Салавату Юлаеву. Папа тогда больше всех переживал...
В спектакле «После свадьбы» («Туйлар узгач») в роли детдомовского малыша меня выносили на сцену в двухлетнем возрасте. А в семилетнем возрасте я играла в спектакле девочку-безотцовщину – роль была на полторы страницы. После спектакля была такая традиция – представлять актеров поименно, после чего они кланялись. Я тоже очень любила делать поклоны. И как-то после спектакля разводить такие церемонии было некогда, актеры торопились на поезд. И когда закрыли занавес, я расплакалась. Тогда папа поднял край занавеса, объявил меня и я поклонилась – тогда только успокоилась. Разумеется, зрителей в зале уже не было. Что поделаешь – актеры – существа ранимые. 

Помню еще один случай. Молодые актеры любили после спектакля кадрить девушек. И когда они любезничали, пожилые актеры меня подговорили подойти к ним и сказать: «Папа, пойдем, тебя мама зовет!» Я так и делала. Видели бы вы, как вытягивались их лица и как были счастливы пожилые актеры! Вот, таким я была «провокатором»! 

 «Я не хотел выходить на сцену»

 Искандер Хайруллин, народный артист РТ
 

Мне сложно сказать, было ли мое детство нормальным, я не могу это оценивать со стороны. Потому что я жил в предлагаемых мне обстоятельствах – родился в актерской семье, ходил с родителями в театр, играл с другими детьми за кулисами, ездил со всеми на базу отдыха «Актер». У меня не было другого детства, поэтому мне не с чем сравнивать. Это все равно, что вытащить из стены театра кирпич и спросить у него – ну, каким ты видишь театр?

Я – часть этой жизни, я нахожусь в ее гуще, поэтому не видел со стороны. Честно говоря, я даже не могу ничего вспомнить из детства, я не храню эти воспоминания, потому что эта жизнь продолжается и сегодня, меняются события по мере моего взросления – и все. Я никогда не мечтал кем-то стать, просто после девятого класса родители мне сказали – иди, походи на занятия. А я еще в девятом классе учился. Я сначала не хотел, а папа мне сказал: «Ну тогда станешь чернорабочим!». Почему чернорабочим, я так и не понял, что, кроме актера и чернорабочего профессий нет? Папе, видимо, хотелось, чтобы я был под крылом. И я пошел. А если бы не пошел, кто знает, может, я был бы инженером.

Я рос дома и в театре. Недавно с удивлением обнаружил, что я в детстве не играл в футбол, я даже не умею, и нога не чувствует мяча. У нас никто и не играл во дворе в футбол, я не видел детей, чтобы бегали с мячом. Марсель абый (Марсель Салимжанов – прим. ред.) всегда советовал научиться играть в бильярд. Я искал, где есть бильярд в городе. Мне как-то сказали, что бильярд есть в Парке Горького. Когда я туда приехал, чтобы поиграть, надо мной все смеялись – там бильярда уже лет двадцать, как нет. А еще я мечтал играть в хоккей и просил у родителей купить мне коньки. Но я не нашел ни одного катка, наверное, я не умел искать. Мне папа купил коньки, я только в прихожей в них и проходил (смеется).

В то время фильм какой-то вышел про цирк, и так мальчик ездил на паровозе в костюме обезьянки. И у меня одноклассники спрашивали, не езжу ли я на паровозике, переодевшись обезьянкой. В школе я был активным участником разных мероприятий, агитбригад. Я был очень застенчивым, но только не на сцене. Там все по-другому. 
А в театре я не хотел выходить в детстве на сцену. Марсель абый предлагал выходить в массовке в «Голубой шали» сидеть на заборе. А я боялся. Боялся, что он на меня накричит, как на других актеров, и я расплачусь. В жизни я его не боялся и очень любил, а на репетиции – другое дело. Он был что-то большое и святое для меня. Его больше уважали, чем боялись. Стоило ему где-то появиться, вокруг него сразу образовывалась толпа.

Вообще, если говорить о сверстниках, мне мало, кто нравился. До сих пор с кем-то даже поздороваться не могу, хотя они не сделали мне ничего плохого. Один из сотни, может быть, мне нравился. Хорошо помню сына Зульфиры Зариповой Диаса. Он был моим антиподом. Я всегда восхищался его смелостью, дерзостью, он же был хулиган такой. Я уже не помню сам, но мне рассказывали, что когда мы были на гастролях в Ленинграде, нам было лет по десять, он набросился в гостинице на молодую немку с кулаками и криками: «Фашисты!». Его еле оттащили от нее, а потом группа актерских детей скинулась, купила сувенир в киоске – войлочный пожарник – и подарила немке в качестве извинений. 

А сын Фарида Мамяшева, Рустем, был таким грустным парнем, я помню его по базе отдыха. Он однажды ко мне подошел и спросил: «Я тебя никак не обижал?» – «Нет, а что?» – «Мне папа сказал, чтобы я тебя ни в коем случае не обижал». Мне его тогда так жалко стало.
Помню еще, в Алма-Ате был такой фонтанчик во внутреннем дворе. Туда дочь Дании Нуруллиной Айсылу нечаянно упала – прямо животом. Потом Диас ей говорит: «У тебя сейчас пупок развяжется». Она наивная, поверила, начала плакать. Она была всегда клюблена в какого-нибудь одноклассника. Показывала его фотографию. А на следующий год уже был другой. 

В детстве я почему-то очень верил тому, что происходит на сцене. Если Халим абый (Залялов – прим. ред.) играл на сцене пижона в спектакле «Четыре жениха для Дидяфруз», мне он там очень нравился. Когда меня спрашивали, буду ли я артистом, я отвечал, что нет, разве что только как Халим абый в этой роли. Например, в жизни Гаухар апа Камалова была совершенно замечательная, но когда она «била» мою маму в спектакле, я ее искренне ненавидел.

Это не правда, что у актерских детей нет детства и нет семейных праздников. Я помню, что мы всегда на праздники обменивались подарками, я делал поделки своими руками, дарил маме и папе. 
В детстве Марселя абый я считал родным человеком. Когда мы виделись, первым делом надо было рассказать анекдот – это было как пароль. Уже из взрослой жизни в театре помню хорошо, как он говорил: «Сынок, ты уж мне эту роль пока сыграй, я тебе потом хорошую дам» или «Играй, это не Чехов, тут играть надо!» 

 «Я не чуртан, а Чулпан! »

 Чулпан Закирова, руководитель ансамбля «Казань» 

Когда мы росли, у нас была в театре целая «банда» из восьми-десяти человек. Мы всегда были вместе – вместе играли, вместе смотрели телевизор. Самое любимое занятие – играть в больших декорациях, для нас это было притягательное и загадочное место. Когда мы были на гастролях в Алма-Ате сын Халимы Искандеровой Игорь Носов чем-то нас разозлил и мы решили его наказать. Кто-то придумал искупать его в заброшенном фонтане во дворе. Не помню точно, столкнули мы его туда или бросили в фонтан какую-то его вещь, но Игорю пришлось там «искупаться». Разумеется, потом нам всем хорошенько влетело. Но такие шалости не портили дружбы. Даже сейчас при встрече не можем наговориться. 

Помню, что Искандер Хайруллин с сыном Зульфиры Зариповой Диасом очень дружил. Конечно, Искандер не мелочился с нами, мелкими, разговаривал свысока. 

А вот, Ирек абый Багманов особенно запомнился тем, что называл меня «чуртан» («щука» – прим. ред.). Завидев издалека, кричал: «Как дела, Чуртан?!» А я, наивная, хмурилась: «Я не Чуртан, я Чулпан!». «Ну вот, опять перепутал, – делал он вид. – А как правильно? Чуртан?» – поддразнивал снова. А я обижалась...

Дочь Дании Нуруллиной Айсылу играла мальчика в спектакле «Старик из деревни Альдермыш» («Әлдермештән Әлмәндәр»). Я все мечтала, что тоже буду там играть, когда она вырастет. Когда она пела на сцене частушки, я за ней повторяла. Однажды спектакль записывало телевидение. Поскольку мы жили неподалеку, я зашла к маме на студию. Фирдаус апа Хайруллина меня увидела и со словами: «Ну-ка пойдем, там дети нужны для массовки» повела меня за собой. Меня прямо поверх школьной формы обмотали шалью и посадили в телегу. Порой и мы на что-то годились – подердать что-то за кулисами, в массовке побыть, что-то принесли. Естественно, гордились страшно, если помогли, чувствовали себя нужными, значимыми. Но роль мальчика мне так и не досталась. После Айсылу ее отдали другому ребенку. Да и мама не особо хотела, чтобы я играла. У нее-то ролей мыло много, поэтому она мне просто говорила: «Не морочь мне голову!». Но несмотря на это я играла на сцене с четырнадцатилетнего возраста в течение девяти лет. 

Когда ездили на гастроли в Москву, две недели жили в гостинице «Россия». Спектакли шли во МХАТе. Мне где-то двенадцать. Иду в театр одна через Красную площадь по Тверской. Первым делом захожу в буфет и ем бутерброд. Его вкус до сих пор помню. 
А старое здание театра (сегодня – театр Тинчурина) мне особенно близко. В детстве мы знали там каждую ступеньку. До сих пор, оказавшись там, я вспоминаю свое детство. Сейчас это здание кажется таким маленьким, а в детстве этот мир был огромен, да и атмосфера была совершенно другая.

 «Братство камаловской детворы»

 Игорь Носов, заместитель губернатора, заместитель председателя правительства Нижегородской области

Театр был нашим домом, хотя бы потому, что все нормальные дети, уходя из детского сада, торопились домой, и лишь дети актеров перемещались в сказочный мир театра, где у родителей только лишь начинался рабочий день. 

Одним из самых запоминающихся моментов театрального детства несомненно был переезд Камаловцев в новое здание. «Иске бина» к этому времени был самым родным местом на свете: со столовой, где так прекрасно было уминать заботливо приготовленный тетей Галей творог со сметаной и сахаром, оркестровой ямой куда мы тайком пробирались во время спектакля чтобы корчить рожи, пытаясь рассмешить музыкантов, особенно тех, кто играл на духовых инструментах, в самый разгар спектакля, складом декораций где можно было всей ватагой покататься на вращающихся воротах – части декораций спектакля «Алмаз Булат» (вращение именно на этих воротах стало театральным дебютом тогда еще студента Фарида Бикчантаева). Здание на улице М. Горького было еще роднее от того, что мы жили в соседнем дворе, притом, по удачному стечению обстоятельств окна маминой гримерки выходили на окна нашей кухни. У папы с мамой была разработана даже целая система коммуникаций при помощи перемигиваний светом, которая успешно компенсировала отсутствие телефона. К примеру, после окончания спектакля пять «подмигиваний» одного окна другому означало, что папе пора выходить и встречать маму у служебного входа театра, от которого до нашего подъезда было не более ста шагов. 

И вот в один прекрасный день приходит новость: «Камаловцы переезжают в новое здание», здание которое пятилетнему ребенку сразу показалось самым лучшим местом на земле. Огромное мраморное фойе с каскадным фонтаном, широкие перила, на которых мы тут же принялись кататься с мальчишками, аппарат с бесплатной газированной водой. С этим аппаратом, кстати, была связана довольно забавная история. Как правило, во время вечерних спектаклей малый зал превращался в штаб камаловской детворы, мы устраивали разные игры и соревнования, например – кто быстрее добежит от сцены до последнего ряда, перемещаясь исключительно по спинкам зрительских кресел. И вот однажды мы, играя в какую-то незамысловатую детскую карточную игру (кажется «Пьяница», но я могу и ошибаться) договорились, что в конце дня каждый из нас должен будет выпить по одному стакану газировки за каждый проигранный кон игры. У меня накопилось восемь штрафных очков, уже после пятого стакана, проклиная игру, я думал, что мой живот взорвется, а накопившиеся газы в довершение оторвут мою голову, но обещание мы все сдержали, даже те, у кого было двенадцать штрафных очков. Думаю, каждый из нас еще долго после этого не решался подойти к аппарату с газировкой. 

Новое здание принесло детям очень много радости, но уверен, что и наши родители были не менее счастливы, одни только душевые в каждой артистической гримерке нового здания уже казались настоящим подарком судьбы. А для нас подарком судьбы, несомненно, оказалась наша дружба, братство камаловской детворы закаленное в бесконечных переездах по огромной родине. 

 «Я злилась, когда папа играл отрицательные роли »

 Айгуль Бариева, заслуженная артистка Татарстана
 

В свое время Марсель Салимжанов выпустил спектакль «Антоний и Клеопатра». В главной роли Алсу Гайнуллина. Спектакль гремел. В одной из сцен было войско – большая массовка. На московских гастролях на этот спектакль специально для массовки пригнали настоящих солдат. Их было очень много, наверное, больше сотни. Идут и идут, бесконечно. До сих пор перед глазами эта сцена. Жаль, спектакль шел недолго – это было затратно.

Наше детство проходило за кулисами, на гастролях. Мы бегали, играли в догонялки, прятки. Но почему-то нас никто не ругал. Когда у нас у всех появились дачи в Студенцах, у нас образовался целый театральный поселок. Искандер Хайруллин вечерами выносил гитару, мы пели песни у костра. Неподалеку был родник. Утром и вечером мы ходили туда обливаться. Уходили и возвращались обратно, как стайка гусей...

Было так весело, никакого лагеря не надо. Только мой папа почему-то не хотел, чтобы я играла в спектаклях. Я впервые вышла на сцену лишь в четырнадцать лет, чтобы спеть с ним дуэтом. Мы с мамой с упоением смотрели, когда он играл. Почему-то ему всегда доставались отрицательные роли, я так злилась!  Каждому хочется видеть своего папу героем! А сейчас я радуюсь, что мои дети тянутся к театру. Мне он дает не только духовную пищу, он возвращает меня в детство, юность, это дает мне силы.

«Удочка зацепилась на корягу» 

 Булат Хисматов, баянист
 

Когда говорят о театре, я почему-то сразу вспоминаю его запах. Тут же встают перед глазами гримерки, закулисье, малый зал, где мы играли. Когда мы бродили в декорациях, театр казался нам сказочным миром, вот-вот где-то найдешь клад. 
Ильдар Хайруллин ставил спектакль «Сөембикә егет сайлый». Идет репетиция. Я сижу смотрю в зрительном зале. Режиссер дает задание моему отцу, одну и ту же сцену повторяют несколько раз, оттачивают. Видимо, мое переживание за отца было написано на моем лице. Вдруг Ильдар абый на меня указывает пальцем и говорит: «Смотри на своего сына! Как за тебя переживает!» 

Трогаемся на теплоходе в сторону Астрахани. Ильдус Габдрахманов взял спининг. Я очень боялся рыб, но в тот момент преодолел свой страх. Да и рыба хорошо клюет! Марсель Салтмжанов подошел и говорит: «А правду говорят, что ты за один раз сразу три рыбины можешь поймать?» Я еще маленький, повелся: «Да, вот смотрите!» – и поспешил закинуть удочку поскорее. А она, зараза, как в сказке Пушкина, запуталась и зацепилась за корягу, еле вытащил. Марсель абый смеялся от души. В следующий раз я, все-таки, поймал ему то ли три, то ли две рыбы. Что еще интересно – на носу теплохода ловилась чехонь, а она была слишком подвижной, мне не нравилось. Поэтому я старался ловить ближе к корме. 

Как-то мы подружились с актрисой Лейсан Дусаевой. Мне лет десять, ей – девятнадцать. Мы любили поболтать и посекретничать. Она мне как девушка очень многое объяснила, я ее советам следую до сих пор. Наша детская дружба до сих пор продолжается, мы общаемся до сих пор. Мы всегда рады друг другу. При встрече она шутит: «Ты был таким малентким мальчиком, а теперь каким стал!».