Их юность пришлась на годы, дай Бог, последней на Земле войны

У лампы под тихое мурлыканье голоса приемника «Нева», не на коленях у отца и не прижавшись, а рядышком (мы из рода «воинственно берегущих свою нежность») изучаем карту его военной юности. «Дебрецен – Дебрецен …, Будапешт – Гудапешт …, Балатон – Балатон …, Сёкешфёхервар – Сё – кеш – фёхер – вар …, Вена – Вена …, Прага – Прага…»

Ещё долго я буду уверена, что есть на свете города именно с такими загадочными именами. Врожденная генетическая деликатность не позволит отцу исправить услышанный трехлетней дочерью «Гудапешт» на Будапешт, дабы не спугнуть прививавшуюся давними вечерами любовь к путешествиям.

Вот оттуда и пятёрки по географии, истории, астрономии. Всё оттуда, из подчеркнутых трофейной ручкой названий городов на потрёпанной до явных прямоугольников карте.

 Верстах в семидесяти от Праги он встретил Победу. А до Пражской операции в рядах третьего Украинского прошел Румынию, Венгрию, Австрию. Орден и медали украшали его грудь исключительно 9 мая, когда он с нами, а потом уже и с внуками ходил на ветеранские встречи. 

А вечером (папа обычно был немногословен и сдержан) мы узнавали о том, что в другой день он вряд ли бы поведал. Мою младшую сестру, Рузалию, потряс его рассказ о том, как во время одного из переходов, когда пришлось продвигаться по лесной дороге, какой-то боец, сопровождавший их отряд на лошади, предложил им сгрузить винтовки к нему на телегу, чтобы легче шлось. Но то ли папу не обмануло предчувствие, то ли он хорошо помнил слова присяги: 
«Клянусь быть бдительным…», но он отговорил товарищей от этого заманчивого предложения.

Неизвестно, остались бы они живы, когда внезапно противник открыл по ним огонь из лесной засады... 

Думается, что папа, с восемнадцати лет необратимо породнившись с Войной, ещё не раз проходил не только по весенней Европе 45-го. В памяти была и земля, ещё не успевшая выветрить запах Курской дуги: танки – дыбом, с гусеницами, разомкнутыми силой уже наступающих на Запад. 

В конце февраля 1943-го он начал учиться азам артиллерийского дела на ускоренных курсах Ленинградского военного училища  им. С.М. Кирова, эвакуированного в Пермь.

 Со своим ПТР-ом (противотанковым ружьем) он, похоже, расстался лишь в Гороховецких лагерях, потом служил в Иванове. Получил предложение продолжить службу в органах с переводом в Москву. Но остался в Иванове, встретив зеленоглазую, с роскошными косами, да… и носившую имя жены Пророка – Хадичу. 

Наследник фамилии, мой брат, Ибрагим, родился вторым, а до него мне приходилось принимать в подарок мальчишечьи игрушки. Я четко помню первый из них: выбегаю из подъезда, а навстречу папа протягивает мне коричневенький револьверчик с пистончиками и тут же на ходу учит «военному искусству». Стрелять из лука не хуже дворовых пацанов, «фехтоваться» на деревянных саблях – школа «возмужавших в солдатских шинелях». 

А может, это философия имени… или сигналы из глубин родовой памяти: 

– …а у вашего бабая были награды за службу в царской армии. 

– …папа, ты только никому об этом не говори, я ведь уже пионерка! 

А о том, что до нашего деда несколько поколений Тапаевых-Хамзиных почти два века служили Богу, мы перестали бояться говорить вслух лишь в начале 90-х. Папины предки имели досточтимые титулы мусульманского духовенства, такие как «хазрят». Раньше считалось, что слово «хазрят» могло быть присоединено только к имени лиц, почитаемых наравне со святыми... 

В трудах академика  А.Ф. Лосева «Философия имени» и П.А. Флоренского «Имена» говорится о взаимосвязи между именем и именуемым. Оба философа считают, что имя несет особую, только ему присущую смысловую нагрузку. «Тапай, Тапаг» – «служи; будь верным; будь работником»: слово древнетюркского происхождения, о чем и свидетельствуют этимологические словари.

 И ещё… Помнится, и это почти по Окуджаве, «вечерами всё играла радиола, и пары танцевали…» на асфальте двора моего детства. Это папа выставлял свою «Неву» на кухонный подоконник нашей коммунальной двухэтажки. 

В память об отце хранятся две больших стопы грампластинок: одна – с «дунайскими» и «амурскими» волнами, «Рио-Ритой», утесовским грустным монологом «водителя кобылы», Шульженко… и, конечно же, нашими детскими пластинками: «Огород-наоборот», «Я сам»…

 Вторая – с мелодиями, что стали этнокамертоном для оказавшихся по воле случая вдали от родных мест. Голоса Ильхама Шакирова, Альфии Авзаловой звучали не только тогда, когда собирались родственники, а просто когда кому-то сильно взгрустнётся. 

Думается, что большая часть нашего «я», хоть это и осознается лишь с годами, накрепко связана с прошлым, памятью о былом. 

Теперь я уже и сама понимаю, чего стоило отцу перебирать папки, в которых хранились его воинские документы. Адреса фронтовых товарищей (папа говорил именно так: «мой фронтовой товарищ», а не «фронтовой друг») он  продублировал на внутренних сторонах папок с их письмами, считая, что так верней. 

Из писем фронтовых товарищей, датированных июнем и июлем 1992-го: «Ты, брат, держись, вспомни, как мы в конце февраля сорок третьего начали обучаться на курсах Ленинградского военного училища, а потом дрались с врагом, наскоро похлебав из одного котелка, и всё ещё было впереди: и раны потерь, и радость Победы. Гаптрахман, ты обязательно должен настроиться победить болезнь». (Рамазанов Ахматнур, папин земляк из Пермской области).

 … «Геннадий, ты и сам, наверное, не догадываешься, как ты меня поддержал на одной из наших первых встреч, я не надеялся, что меня кто-то помнит. И вдруг ты говоришь, что помнишь меня, ссылаясь на такую деталь, что я любил стрелять из пистолета, постоянно тренируясь в меткости стрельбы. Меня это очень тронуло» (Вайсман Вениамин Михайлович – командир минометного взвода, Минск). Кстати, ещё на фронте папино труднопроизносимое имя «Гаптрахман» было трансформировано в «Геннадий». 

Из письма Вениамина Михайловича, но уже когда папы не стало: «Под впечатлением того, что случилось, не могу найти подходящих слов… мысли перепутались: то вспоминается наша молодость, война, встречи ветеранов в Москве, то его последнее письмо… Отец ваш был хорошим солдатом, отцом, другом и Человеком с большой буквы. Не мне вам это говорить, вы его лучше знаете, но я тоже немного разбираюсь в людях, и для меня это тоже большая потеря...».

«Идеализация личности основана на том лучшем, что есть в нас», – вычитала я недавно в воспоминаниях Шавката Абдусаламова об Андрее Тарковском. 

… «Здравствуй, дорогой фронтовой друг, земляк! Ты сильно не расстраивайся из-за ухудшения здоровья, держись по-фронтовому, всё утрясется.… С уважением, Тагировы Махмуд и Роза. Киев,25 мая 1992 года». Папа иногда зачитывал нам старые и новые письма – свидетельства нерушимого фронтового братства. 

Теперь уже я периодически созваниваюсь с Минском, чтобы услышать ещё бодрый голос командира минометного взвода Вениамина Михайловича, а услышав: «Дочка…», не сразу могу сдержать волнение.

 А в конце июня 1992 г. солдат 3-го Украинского фронта Гаптрахман Тапаев рядом со своими товарищами в последний раз прошел дорогами фронтовой юности через «Дебрецен – Будапешт – Балатон – Сёкешфёхервар – Вену и майскую победную Прагу…»

автор: Хатимя Тапаева