«Пришлите мне книгу со счастливым концом…»

Вынужденное наше ограничение в социальных контактах, путешествиях, привычном образе жизни вызывает массу параллелей и аналогий. Сразу вспоминаются, будто пророческие,цитаты классиков, литературные истории, судьбы людей, проведших в изоляции не месяцы – годы!Понятно, что это наша защитная реакция: первый вжизни опыт столь существенной остановки в пути требует сопоставления с чем-то несоизмеримо более трудным. Не случайно нынешней весной особенно часто возникали в памяти испытания наших родных на фронте и в тылу. И меркнут тогда все бытовые неудобства и отложенные поездки.

Можно вспомнить и иные сюжеты преодоления преград. 

«В России жил Назым Хикмет, голубоглазый турок»

Так совпало, что совсем недавно прочитал я замечательную книгу Веры Туляковой-Хикмет «Последний разговор с Назымом». Не мемуары о турецком классике, а короткая долгая история любви. Книга эта трижды издавалась в Турции, а в 2009 году вышла в России, сразу получив известность. Напечатана она и в Бейруте на арабском. Вера не дожила до российского издания. Она вообще прожила мало, и, хотя состоялась в профессии, успешно преподавала во ВГИКе, наиболее яркие годы её пришлись на юность. Рядом с поэтом. 

Вере Туляковой едва исполнилось 23, когда она полюбила 60-летнего Назыма Хикмета. 

Хикмет – выходец из аристократической семьи, уроженец разноязыких тогда Салоников, воспитанник лучших стамбульских лицеев. Работал учителем. Впрочем, левые взгляды молодых педагогов не понравились местным чиновникам, и Хикмет с близким другом, поражённые Октябрьской революцией, нелегально отправились в Советскую Россию. 30 сентября 1921 года они прибыли в Батуми, а в июле 1922 года осели в Москве. 

Черное море – границу двух самых важных для него стран – придется пересечь еще не раз.

В Москве Хикмет учится в Коммунистическом университете трудящихся Востока. На него оказывают глубокое впечатление художественные эксперименты Маяковского и Мейерхольда. Форма авангардной поэзии поразила его ещё до того, как он выучил русский язык. 

Коммунист-романтик. Тогда много было в Москве романтиков с Востока и Запада. Но Москва – столица уже свершившейся революции, а переустраивать мир надо, прежде всего, на родине!Вернувшись в Турцию, Назым подвергся жестоким преследованиям и в общей сложности семнадцать лет провел в тюрьме. И именно на эти долгие годы пришлись все самые страшные события XX века. В тюрьме у Хикмета книг почти не было. Впрочем, главные книги преодолели тюремные преграды и принесли утешение: за решёткой он перевел «Войну и мир» Льва Толстого.

Даже о том, что происходит в Турции, он знал плохо. Поэту оставалось только мечтать о России, где строится идеальное общество, где жили егодрузья и покинутые в разное время любимые женщины.

В конце 1940-х годов резко ухудшилось состояние здоровья поэта. В 1949 году левые интеллектуалы со всего мира, включая Пикассо, Сартра и Поля Робсона, создали комитет, который добивался освобождения Назыма Хикмета. Вскоре к движению присоединились крупнейшие деятели мировой культуры: Луи Арагон, Поль Элюар, Пабло Неруда, Бертольт Брехт, Фредерик Жолио-Кюри, Жоржи Амаду, многие международные организации, союзы писателей, партии и движения различных стран. В 1950 году, пережив сердечный приступ, Хикмет провёл 18-дневную голодовку. В результате в том же году после парламентских выборов он был освобождён на основании всеобщей амнистии.

Поэт долгое время нигде не мог найти работу, полиция вела за ним постоянное наблюдение, а вскоре ему, почти достигшему полувекового возраста, прислали повестку в армию. Опасаясь «случайного» убийства «при попытке побега», он был вынужден снова, на этот раз навсегда, покинуть Турцию. Через Чёрное море он бежал в Румынию, а оттуда в 1951 году прибыл в СССР. 25 июля 1951 года турецкое правительство лишило Хикмета гражданства. 

«Была возможность выйти через Босфор в Черное море и добраться до одной из стран народной демократии… Мы купили очень дорогую спортивную моторную лодку. 17 июня 1951 года я решил бежать. Часто меняя такси, я добрался до Босфора. Мой шурин прибыл на моторной лодке в безлюдное место. Море было спокойным. Выйдя из Босфора мы встретили пароход «Плеханов», и тогда я решил вместо того, чтобы плыть в Болгарию, остановить пароход в море, назвать свое имя и, если меня согласятся взять на пароход, попасть в Румынию. Я громко называл свое имя морякам, которые были на борту. Некоторые из моряков, зная мое имя, сказали капитану, кто я. Он телеграфировал в Констанцу, оттуда в Бухарест, спустя приблизительно полтора часа меня взяли на пароход, а мой шурин вернулся. На пароходе не было пассажиров, так как он был товарный. 18 июня я прибыл в Констанцу. Пришли работники госбезопасности, которые повели меня в одно из зданий в порту, где они меня допросили. Через некоторое время пришел товарищ из партии и повел меня в обком. 19 июня приехал в Бухарест. Для того чтобы решить свои вопросы, я хотел поехать в Москву».

Александр Фадеев обратился в ЦК с просьбой разрешить Союзу писателей пригласить НазымаХикмета в СССР. По материалам письма Фадеева было принято положительное решение. Все вопросы по приему Хикмета были возложены на Союз писателей, а Моссовету было поручено в течение 15 дней обеспечить его трех-четырехкомнатной квартирой; лечебным учреждениям Кремля — заняться его медицинским обслуживанием.

29 июня 1951 года Назым Хикмет прибыл в Москву, как окажется, чтобы провести в этом городе остаток своей жизни. В аэропорту его очень тепло встретили Николай Тихонов, Константин Симонов и другие писатели. Примечательная деталь: в тот же день высокопоставленный сотрудник ЦК ВКП(б) Борис Пономарев во всех подробностях информировал Сталина о церемонии встречи турецкого поэта.

Домом для Назыма Хикмета стала вновь Москва. Но это был уже сумрачный город с резко изменившейся атмосферой, непонятными поначалу порядками – город, где он искал и не мог найти своих старых друзей.

Впрочем, новые друзья тоже появлялись,поначалу смотревшие на Назыма Хикмета, словно на заморскую диковину. Но быстро, благодаря обаянию, турецкий поэт стал своим в кругах московской творческой интеллигенции. Как точно сказал Ярослав Смеляков: «В России жил НазымХикмет, голубоглазый турок». Или ЕвгенийЕвтушенко в своей поэме «Казанский университет»:

Что после?

Пепел и зола.

Самосожжение – не выход.

Горенью вечному хвала!

Кто в мире факел,

кто окурок,

и скажет

синеглазый турок,

носить привыкший робу в тюрьмах,

а не в гостиных

вицмундир:

«Ведь если он гореть не будет, 

ведь если ты гореть не будешь,

ведь если я гореть не буду,

то кто тогда согреет мир?!» 

Или поэт совсем из иного круга – Иосиф Бродский, эпиграфом к своему раннему стихотворению «Книга» выбравший цитату из Хикмета: «Пришлите мне книгу со счастливым концом…»

Хикмет, который прожил к моменту эмиграции в СССР не самую легкую жизнь, долго уговаривал Тулякову выйти за него замуж. Назым боялся, что скоро его не станет и юная советская журналистка так и не станет законной супругой. НазымуХикмету довелось немало пережить, прежде чем он в очередной раз оказался в Советском Союзе и познакомился со своей будущей, четвертой по счету женой.

«И однажды я возмутилась, увидев, как ты прибиваешь гвоздями к стене картинку, вырезанную из журнала «Огонёк». Ты посмотрел на меня с грустью, с сожалением сказал:

— Тебе трудно понять меня. Но, Веруся, я больше четверти своей жизни провёл среди пустых тюремных стен. Их украшала только грязь».

Назым Хикмет – турок-коммунист, столичная достопримечательность, обеспеченный квартирой и дачей в Переделкино, оставленной, правда, прежней возлюбленной. Но он не стал частью партийной элиты. Непросто складывались отношения с советской властью, включая и оттепельные годы. В 1957 году после пяти премьерных показов был запрещен в театре Сатиры уже поставленный Валентином Плучекомспектакль по его пьесе «А был ли Иван Иванович?»

А тут еще тоска по родине, Стамбулу, по сыну Мемеду, который «взрослеет на фотографиях».

В груди — словно горечь ветки, с которой

                  сорвали плод,

в глазах — дорога, ведущая вниз, к Золотому Рогу.

Два клинка прямо в сердце мое вонзены —

     тоска по дому и по Стамбулу родному.

Где силы найти — вытерпеть эту разлуку? 

Турецкий флаг на Новодевичьем

Могилу Назыма Хикмета ныне часто навещают «прогрессивные турки», живущие или работающие в Москве – интеллектуалы, любители изысканной поэзии, сторонники светского характера своего государства. Интересуясь отношением к НазымуХикмету в современной Турции, я задавал вопросы стамбульским тележурналистам или одному из наиболее известных российских знатоков турецкой литературы, переводчице Орхана ПамукаАполлинарии Аврутиной. Их ответ: актуален, читают, изучают! В 2009 году власти Турции приняли решение о возвращении гражданства Назыму Хикмету. Ультраправые бушевали! Но вся эта суета далека от поэта и его литературного имени. Он навсегда в России. Приезжают турки на Новодевичье экскурсионными автобусами, поодиночке и семьями – в день памяти и в другие дни. А недавно у могильного памятника поэту его поклонники установили небольшой турецкий флажок. 

Рядом с ним его любимая Вера. 

Мемуарная реплика сына драматурга Алексея Арбузова (и коренного переделкинца) Кирилла Арбузова: 

«Одно из ярких воспоминаний детства - визит Назыма Хикмета с Верой к нам в Переделкино. Она показалась мне ослепительно красивой женщиной, просто излучавшей очарование. А мне было только лет восемь, не больше». 

Красота этой женщины передается и с черно-белых фотографий, помещенных в её книге:

Счастливая жена поэта в Париже. 

На зимней московской улице.

Среди людей или наедине с Назымом.

Молодая вдова, приходящая на Новодевичье. Трогательный фрагмент из книги Веры Туляковой:

«Я сегодня от самого обувного магазина к тебе пешком шла. Мороз. Хотела сапоги теплые купить, а там одни босоножки. Шла и думала. Новый год вспомнила. Давно это было. Помнишь, ты с меня слово взял, что приеду я к тебе на дачу его встречать?»

«Черное пальто, белый воротник рвет на мне ветер. Пойду попрощаюсь с Феней. Здесь, на кладбище, она над вами командир. Смех с ней и грех. «Вы, говорит, – Вера, не беспокойтесь, уж у вашего Назымхикмета здесь всё лучше всех. Я, татарка, своего мусульманина разве обижу? Утром, – говорит, – вхожу в ворота, а они все, мои голубчики, меня дожидаются. “С добрым утречком, вам, ребята”, – говорю. Поздоровкаемся, поболтаем маленько. Я им расскажу, чего радио передавало или телевизор сказал, после за шланг или за метлу берусь. Я с ними культурно обращаюсь, потому что знаю: помру, на том свете у самых ворот как родную они меня встречать будут. Это уж факт! А к вашему Назымхикмету у меня особая симпатия – мы с ним вроде одних кровей, я – татарка, он – турок, так что не беспокойтесь, Назымхикмет у меня здесь живет как здоровенький…».

Назым Хикмет и татары

А были и другие татары. Еще при жизни поэта. И вообще – советские тюркоязычные литераторы, к которым Назым Хикмет испытывал родственные чувства. Он очень любил бывать в Баку, где жила на улицах сладкая мелодика узнаваемого азербайджанского языка, а теплое море и пряные базары хоть немного напоминали о Стамбуле. Здесь на Каспии море причудливым образом казалось роднее пейзажей черноморских курортов. Из Крыма или Сочи турецкого берега он не видел. Может, подействовала печальная история в Артеке,куда Назыма Хикмета пригласили в 1952 году выступить перед пионерами и где поэт обнаружил в качестве ступени новой лестницы старую каменную плиту с мусульманскими молитвами… По этой ступени-плите поднимались и спускались пионеры и вожатые, не задумываясь о судьбе изгнанного из этих мест народа. Так гласит крымско-татарский апокриф, настоянный на горечи и обидах. Ясно только, что вечный странник, терявший и обретавший родину, испытывал тоску по родному языку.

Восприятие творчества Назыма Хикмета в ТАССР. Когда я только задумался на эту очевидную тему, то почти сразу обнаружил опубликованную в казанском университетском журнале «Татарика» в 2018 году интересную статью «Назым Хикмет и татарская культура» литературоведа МиляушиХабутдиновой и уже упомянутой АполлинарииАврутиной. Татаро-турецкие литературные связи там анализируются не на хорошо известных (благодаря трудам А. Т. Сибгатуллиной) материалах начала XX века, а на материалах послевоенной эпохи. 

Назыма Хикмета начали переводить на татарский почти сразу после его окончательного переезда в СССР. Уже в 1951 году поэт ШайхиМаннур перевел стихотворение Назыма Хикмета «Горькая свобода». И впоследствии в Казани активно переводили и издавали на татарском языке поэзию и прозу турецкого классика. Так в 2005 году Луара Шакирзянова перевела самую известную пьесу Хикмета «Легенда о любви» (впервые из татарских литераторов к ней обратился еще в 1955 году Шамиль Анак). Переводил стихи НазымаХикмета и Ренат Харис. 

А помню я, по рассказам старших родственников, и московские татарские отклики на творчество Назыма Хикмета. Его громкое литературное имя, публикации в центральной печати, вызывавшие интерес у татар. Что-то восточное, почти родное среди холодного официоза. 

Кстати, совсем недавно в театре им. Кариевабыл поставлен спектакль «Сказки Хикмета / Хикмәт әкиятләре» по мотивам пьесы «Слепой падишах» и сказки «Влюбленное облако».Спектакль поставила режиссер из Бурятии СойжинЖамбалова. Будем надеяться, что в новом сезоне, уже после всех карантинов и самоизоляций,спектакль вновь соберет в театральном зале своих зрителей. 

«Слепого падишаха» Назым Хикмет создавал на русском языке вместе со своей Верой. Он прислушивался к её советам, доверял литературному вкусу. Она стала для него оправданием эмиграции. Но память сквозь московское окно неизбежно возвращала к иным берегам. В этом и трагедия, и сила, и сама закономерность судьбы поэта.

Листья мои – бьются они, как сотни тысяч сердец.

Я – дерево ореховое в парке Гюльхане,

но ни полиция, ни ты не знаете обо мне.

И листва, как платочек шелковый,

Все шуршит и шуршит. Посмотри:

Слезы капают снова и снова,

Ты их нежно с лица оботри.

Фото из книги В. Туляковой-Хикмет «Последний разговор с Назымом». М., 2009. и открытых источников.