Рассказы из цикла «12 друзей меня»

ГЕОРГИЙ 
 
А ты знаешь, как отличить ангела? Как узнать своего ангела в толпе? Как понять, что именно он подталкивает тебя к твоему пути, к твоему счастью и пойти за ним по направлению, которое он укажет? Вот и я не знала. Тогда.

Моего ангела звали Георгий. В миру он носил звучную красивую еврейско-немецкую фамилию, работал в криогенной лаборатории университета, был прекрасным семьянином, обожал жену и трёх дочерей, причём неродных, был поддержкой и опорой многочисленной деревенской родне с самой обычной славянской фамилией, весёлым другом, ценным сотрудником, умным собеседником и так далее – то, что Георгий был настоящий херувим, я тогда не подозревала. Ну, и откуда мне было знать? Я была легкомысленная семнадцатилетняя дурында с неясными амбициями, прибиваемая нередко основным течением к чужим берегам. 

Примерно к моменту окончания школы я лишилась единственного члена своей семьи. Нет-нет, мама жива. Но она надумала выйти замуж, занялась своей новой семьёй и оставила меня наедине с выбором жизненного пути без совета и поддержки.  Ну и ладно. Я не расстроилась, я привыкла. Сдала экзамены в университет, устроилась работать в детский сад – там, конечно, две смены, плюс учёба – в 5 утра подъём – дети, методист, заведующая, родители – вечером в библиотеку – нормальное начало жизни. А по выходным мама со своим новым мужем просят помочь его родителям в деревне. Конечно, не я одна помогала собирать картошку, все родственники приезжали. И Георгий тоже. Вот. Здесь и начинается ангельский промысел. 

Ты знаешь, как отличить ангела? Запоминай. Он не похож на других. На окружающих. Не понятно, как он здесь оказался. Невооружённым глазом видно при определённой сноровке, что он здесь для выполнения какой-то миссии. Что делает сорокалетний красивый, умный, доброжелательный, темноволосый еврей в свой законный выходной на безразмерном крестьянском поле в составе бесхитростной русоволосой колхозной братвы в выданных хозяйкой резиновых сапогах? Ясен пень – картоху собирает серафим.

Как и все сыны моисеевы, Георгий имел разветвлённые, далеко идущие, но практически бескорыстные связи. Очень скоро он нашёл мне отличное местечко для работы по специальности рядом с учёбой. То есть прямо в университете. Мне был выделен кабинет, на котором повесили табличку с моими ФИО и надписью «технический редактор». Ко мне потянулась нескончаемая вереница преподавателей, аспирантов, кандидатов и докторов, доцентов и профессоров, дрожащими руками сдающих в печать свои научные труды и рефераты диссертаций. Они смотрели на меня, как на фейсконтроль на пороге в бар их мечты. Все до единого подтверждали тезис о том, что написать диссертацию не представляет особого труда, а вот отпечатать стописят экземпляров автореферата и разослать его по инстанциям – это задачка не из лёгких. Особенно трепетно было, когда приходили учёные-преподаватели с моего факультета или даже кафедры и отдавали мне на вычитку своё творение, а я, потупив взор, указывала им на ошибки, пропущенные после машинистки.

Георгий не успокоился и после моего трудоустройства. И как-то деликатно занялся моей дальнейшей судьбой. Не помню, как точно это происходило, но он привёл ко мне Володю – молодого, подающего большие надежды учёного, немного нескладного, но очень порядочного, которому необходимо было жениться и уезжать работать на ПМЖ в Швейцарию. Володя робко и классически обхаживал меня: приглашал в оперный театр, познакомился с моей мамой, готовил меня к экзамену по немецкому языку. И ангел мой, вероятно, уже считал свою миссию выполненной, но я была нерадива, в голове моей метался ветер вместо мыслей о создании прочного фундамента семейной жизни в благополучном Цюрихе, и я прожигала свободное время с друзьями и подругами в студенческих общагах, на рок-концертах и тусовках в серой Казани, барахтающейся в постперестроечном угаре. 

Да, ангелы не всемогущи. Мы должны им немного помогать…

Как-то раз столкнулись с Георгием в университетском дворе. И он почему-то рассказал, что очень любит книги писателя Виктора Конецкого, собирает их, перечитывает. А я знать не знала этого автора, ну никак он меня не интересовал. И скажите, зачем я накануне зашла в книжный магазин, простояла очередь (в то время, представляете, за книгами очереди были), купила какую-то книгу, даже из сумки не доставала. Конечно же, это был Виктор Конецкий. Я протянула книгу Георгию. Он прямо ошалел от счастья:
– Правда, подаришь?!

– Конечно, я её никогда не буду читать, – ответила я.

Это была последняя наша встреча с Георгием. Мама поссорилась с мужем, и они развелись. Отношения с родственниками поддерживала только моя сестрёнка. Как-то раз она обмолвилась, что Георгий умер. Но причин она не помнила. Наверное, отозвали. 
 
РОМА
 
Скорее всего, не одна я такой тормоз, и вы тоже иногда жалеете о сделанном или о несделанном. Казалось бы, так просто – вот здесь надо было сделать так и так, и всё было бы замечательно! Но так очевидно правильно поступить в тот момент тебе и в голову даже не приходило. 

Ромка был младшим братишкой мужа. Мы были студентами, он школьником.  Маленький, ершистый, дерзкий пацанёнок с ярким умом, сильным любопытством к жизни и огромными глазами с длиннющими ресницами. Братья не очень были близки между собой. И Ромка с вопросами чаще обращался ко мне. Мы допоздна засиживались на кухне, споря и обсуждая метафизические вопросы. А они у него никогда не кончались. Мы были друганы. Он увлечённо зачитывался толстенными книгами по химии, физике, астрономии, биологии, постоянно что-то взрывал и экспериментировал. Экстремальные экспириенсы манили его. 

Двоюродный старший брат Иван, вроде бы адекватный и благополучный во всех отношениях, подкинул проблем. Стал регулярно приносить нашему восьмикласснику траву. Ромка распихивал её по спичечным коробкам и продавал.  Я быстро чухнула, в чём дело. И мне бы сразу поднаехать на Ваню, выбить дурь из его головы, родителям настучать. Почему я этого не сделала?! Иван продолжал носить, Рома сбывал. Полагаю, и сам покуривал частенько.
Спрашивала его серьёзно:

– Зачем тебе это? У тебя всё есть, родители тебе ни в чём не отказывают, с деньгами проблем нет, Ром, зачем?!

Ромкин ответ меня удивил.

– Представь, – говорит, – иду я по улице, такой шкет неприметный, иду мимо ментов. У меня в куртке травы на кучу бабок, а они на меня ни за что не подумают. У меня сердце колотится, адреналиновый кайф, опасность, приключения. Вот, наверное, в этом причина.

Эти адреналиновые дрожжи, видимо, и уверенности ему прибавляли. Стал с девочкой встречаться из параллельного класса. Рассказывал мне, не брату. И вскоре – бац! Беременна девятиклассница. Вот тут мне бы встрять, поддержать балбесов, девчонку хоть. Да и пусть бы родила, вырастили б. Она к нам приходит, тихая, как мышь, я даже поговорить на эту тему не решаюсь. Думаю – разберутся. Почему не вмешалась? В итоге, по слухам, Насте чуть ли не на восьмом месяце искусственные роды сделали. 
Рома закончил школу. Абсолютно не готовясь, сдал на отлично все экзамены в медицинский институт. И продолжил вести свою непонятную, беспутную жизнь. К тому времени мы уже жили отдельно, но всё равно общались, могли как-то повлиять. В один из дней позвонили родители и сказали, что Рома ушёл с приятелем. Приятель вернулся, а Рома нет. Искали две недели.

– Случилось страшное, – позвонил мне на работу муж, – нет больше Ромки. 

Нелепо, страшно, ни за грош, в 21 год… Потом было следствие, странная сумка, стоявшая несколько дней на пороге нашей квартиры (её принес муж в какой-то из вечеров и, ничего не объясняя, поставил в прихожей; в ней оказались жуткие вещдоки – вещи с запёкшейся кровью и засохшей болотной тиной), несколько судов, два инфаркта отца (после второго в 50 лет его сердце встало), горе матери и вопросы, стучащие до сих пор в моей голове: могла ли я что-то изменить?! должна ли была?!
 
МАКСИМ
 
– Девочки, знакомьтесь – Татьяна Михайловна. Она поработает с вами, ей нужно набрать несколько учебных пособий для кафедры. Вот эта «Ятрань» свободна, Татьяна Михайловна, распоряжайтесь, – главный редактор пропустила к печатной машинке высокую немолодую женщину с мягкими чертами лица и зачёсанными назад волосами. Машинистки на секунду перестали клацать по клавишам, представились и на следующие полгода приняли в свой легкомысленный студенческий отряд серьёзную тётеньку. Поначалу это было немного стрёмно – с тётенькой не покуришь, матерное словечко лишний раз не вставишь, ни о модных шмотках, ни о дискотеках, ни о мальчиках толком не поговоришь. Но Татьяна Михайловна оказалась милейшая, очень вежливая, приносила из дома всякие вкусняты к чаю и без конца говорила только о своём сыне, которого самозабвенно ждала из армии. 

А вот Максим, а у Максима, а Максиму – только и слышно было от любящей без ума матери. Наше машбюро в мельчайших подробностях знало про все родимые пятнышки, про все детские болезни Максимки, как у него резались зубки, как не любил горшок, как учился в школе и как звали его первую учительницу, мы в подробностях были наслышаны, что он любит покушать и какой вес жмёт лёжа, откуда призвался и где служит, какой он внимательный сын, достойный гражданин, положительный со всех сторон, и блестит так, что не ровен час – сорока в гнездо унесёт! Сейчас точно не помню, что случилось раньше – дождались мы парня из армии или его мать отпечатала всю кафедральную кипу методичек и покинула нас.

Следующий эпизод – университетский студенческий лагерь на Волге. Безбашенное лето, волейбол, гитары и дискотека в соснах.

– Ты что ли снимался? – знакомые баскетболисты с юрфака гогочут перед стендом с афишей фильма «Безумный Макс».

Явно сегодня приехавший из города, не по-лагерному прикинутый крепкий чувак с трёхдневной щетиной ржёт в ответ.

– Девочки, знакомьтесь – это Макс, он с нами учился, пока его в армию не замели.

Небритый детина выглядит гораздо старше студенческого возраста, но детская улыбка всё ставит на свои места. Девчонки начинают строить глазки, Макс почти мурлычет. И тут вдруг зачем-то у меня в голове щёлкает (именно голове-то и не надо было вмешиваться):
– А как твоя фамилия, Максим? – спрашиваю я. 

И Макс называет мне мужской вариант фамилии Татьяны Михайловны. 

– Ха! Больше можешь ничего не рассказывать – я всё про тебя знаю! 

– Это как это? – удивляется Макс и начинает меня экзаменовать.

– Как зовут моего брата?

– Алексей.

– В какой школе я учился?

– В 51-й.

– Где я живу?

– Рядом с вокзалом.

– Каким видом спорта я занимался?

– Боксом.
 
Компания наша, несколько прифигев, начала в задумчивости расходиться, оставляя нас наедине после того, как я, подобно героине «Москва слезам не верит», выдала всем про шрам от аппендицита и для кучи про родинку на попе. Максим впал в мистический шок.

Конечно же, я вывела его из транса, сдав мамашу с потрохами. Но дело поимело странные последствия. Мы с Максом как-то сразу бесцеремонно и безапелляционно стали встречаться, в хлам пропустив процесс настоящего знакомства, узнавания друг друга, эпоху робких поцелуев и священного трепета и незамедлительно перешли ко второй части Марлезонского балета.

 
А теперь запомните раз и навсегда – никогда-никогда не верьте мамашам сыновей! Ничегошеньки на самом деле они о сыновьях не знают. У них в голове половину мозга занимает выдуманный образ сына. Мужику скоро 30 лет, у него пивное пузо на нос растёт, а мама думает о том, как не забыть погладить ему кружевное жабо на утренник, ведь оно так идёт к его розовым щёчкам.

Редкостным раздолбаем (ну да, по-другому немного я хотела сказать) оказался Максим. Вот просто апофигейским. Не хочется рассказывать о всех последствиях, которые пришлось расхлёбывать из-за слепого принятия на веру материнской любви. Да, собственно, нет повода обижаться – Татьяна Михайловна ведь не мне всё это рассказывала, а себя тешила, скучала. Накладочка вышла.

Последняя наша встреча была феерична. Глубокой ночью пьяный Макс притащился ко мне домой и торжественно провозгласил: 
– Собирайся! Мы едем в Чебоксары! Около подъезда стоит КАМАЗ!

автор: Лидия Сафина