ТАКТАШ – СИМФОНИЯ

«Такташ-симфония» – так называется таинственное произведение для голоса и симфонического оркестра, о котором я узнал случайно, беседуя с уфимским композитором Лейлой Исмагиловой. Лейла Загировна, вдохновившись в конце 1980-х гг. поэзией Хади Такташа, очень точно определила жанр и название своего творения. Именно симфония!

Атайна «Такташ-симфонии» в её фактически однократном большом исполнении на московской премьере в Большом зале консерватории. В Казани же почти никто не смог услышать стихи татарского поэта, соединенные с оркестром. Зная о прочной связи уфимских и казанских композиторов, можно надеяться, что и в Татарстан когда-то придет это произведение. Хотя бы ноты пришли, пусть и спустя почти 33 года после премьеры.  

Впрочем, Такташ вернулся в Казань иначе: близ берегов Кабана появился несколько лет назад памятник. Много было тогда разных оценок, приятия и неприятия образа поэта, воплощенного скульптором Асией Минуллиной. У каждого свой Такташ: столь мощная фигура не может быть одномерной. Лично мне этот несколько старомодный памятник в целом понравился: вероятно, таким и представлял я себе Хади Такташа, разглядывая выцветшие фотографии, читая воспоминания его современников, а главное – чувствуя ритм его стихов. И время выражено – громкие 20-е, и место выбрано удачное, заметное – рядом с Закабанной мечетью. Два полюса городской жизни ранней ТАССР: мечеть, воздвигнутая здесь в парадоксальном для подобных благочестивых дел 1926 году, и поэт – символ революции. Теперь они в гармонии – друг напротив друга.  

Вообще, стоит здесь сказать, что Казань за последние годы обрела достойные памятники, украсившие город не ради туристов, но прежде всего для самих горожан, помогая новому обретению городской идентичности. Подобное всегда заметно со стороны. И Рустем Яхин – задумчивый, мечтательный, напротив Казанской государственной консерватории – тоже работа модной ныне Асии Минуллиной. Только жду я очень достойного памятника Саре Садыковой. Он напрашивается сам собой, необходим для города. Надеюсь, что он появится еще при жизни её дочери Альфии Айдарской, которой недавно исполнилось 95 лет. 

Но сегодня вспомним талантливого мишарина, прославившего свою деревню и нашедшго признание в городской культуре раннесоветской Казани. Почему сразу мишарина? Конечно, уместно возразить, что Такташ – поэт татарский, общетатарский, классик нашей литературы. Разумеется, не для деления поэзии на этногруппы заводим мы этот разговор. Частное лишь подчеркивает многообразие целого: так жила и живет татарская культура. Корни поэта неизбежно уходят в особый мир – мишарские деревни Мордовии. Там его родина – Сыркыды. Деревне своей в 1924 году Такташ посвятил поэму. Уезжал и возвращался – из Бухары, Ташкента, Москвы, Оренбурга и Казани – в течение своей короткой, наполненной творческим успехом жизни, подпитываясь от этой земли и людей.  

И от родного диалекта, который он одним из первых «легализовал» в большой татарской поэзии. Имя тоже было у Хади свое, деревенское, «мишарское» – Адюк. Об этом напоминает чудесное стихотворение Рената Хариса «Адюк Сыркыдысы».

 Последний раз, в 1931 году, Хади Такташ с тяжелым сердцем покидал родную деревню Сыркыды. Как отмечает знаток его биографии, народный поэт Мордовии Камиль Тангалычев, «как раз в эти дни здесь вспыхнул невиданный пожар, в котором сгорело 250 домов. Такташ вместе с земляками пытался противостоять огню, заходил в горящие избы, вытаскивая оттуда детей и стариков. Такташ покидал деревню Сыркыды потрясенным». Больше он на родину не вернулся, и лишь горсти родной земли иногда привозят и символично кладут на его могилу подле камня с латиницей-яналиф в мемориальной зоне казанского парка Горького. Но имя своей деревни Такташ разнес по всему татарскому свету. И поэму «Сыркыды», и трогательное стихотворение «Мукамай», посвященное трагической судьбе друга-односельчанина Мухаметжана, имевшего прозвище (кошамат) Мукамай. Стихи эти, конечно, надо читать в оригинале, но есть переводы, сделанные большим русским поэтом Леонидом Мартыновым.

Не знаю, 
Сколько времени,    
Должно быть,
Вовеки    не смогу я позабыть
 О том,    как шелестит в лесах тамбовских 
Листва    осин. 
И вечно, может быть, 
В мечтах моих    лесная    эта чаща 
Меня не перестанет окружать,
И старые дубы, не отставая, 
Меня повсюду    будут провожать.

Молодые татары – выходцы из мишарских деревень, переселявшиеся в Казань и приобщавшиеся к знанию и творчеству, – обретали в Хади Такташе своего кумира. Общеизвестна цитата его земляка Абдурахмана Абсалямова, проведшего детство и юность в Москве, но вдохновленного ритмом и языком Такташа. Судьба тоже приведет Абсалямова в Казань и в татарскую литературу:

 «Мы были молоды и чуть-чуть наивны. Нам всем хотелось писать стихи и обязательно, как Такташ. Он был уроженцем наших мест, и мы им гордились. Мы говорили на своем, мишарском диалекте, отличающемся от казанского говора и, конечно, от литературного татарского языка. Такташ же писал почти «по-нашему», и это, как нам казалось, получалось здорово. По своей наивности мы не думали, что большой и талантливый поэт очень умело использовал диалект, не нарушая литературные нормы. Мы от души повторяли отдельные свои мишарские слова и не отдавали себе отчета, что для настоящей поэзии мало простого умения удачно рифмовать слова. К нашему счастью, руководитель нашего кружка поэт Муса Джалиль был очень внимательным к настоящим писателям и много сил тратил на наше воспитание…» 

А в Казани был другой литературный кружок, который возглавлял сам Такташ. В нем занимался пришедший пешком в город из нижегородской деревни Анда Лотфулла Фаттахов – в будущем известный татарский художник. Так поэт близким и родным языком своих стихов будто вводил талантливых юношей в мир Казани и литературного языка, а через него – городской культуры. 

Или другое воспоминание, тоже мишарское, и немного причудливое. Речь уже не о советском интеллигенте, а о религиозном деятеле советского времени.  Будущий многолетний имам-хатыб Московской Соборной мечети Ахметзян Мустафин в начале 30-х учился в Педагогическом институте и не пропускал поэтических вечеров Хади Такташа, проходивших в казанских рабочих клубах. За плечами Мустафина медресе «Мухаммадия», дореволюционный опыт казанской жизни среди джадидов, принятие их мировоззрения. Но и Такташ навсегда остался  в его памяти, ведь поэт – тоже просвещенный обновленец.

Я родился, чтоб таинственным звоном
 Песен моих разнестись по стране,
 Чтоб мир потрясти!.. О да, все мощнее 
Байрона дух оживает    во мне. 
Настанет день:    в небе    жизни    тёмной 
Звездами слезы мои заблестят, 
От звуков моих вдохновенных песен 
Весь край расцветет, как весенний сад. 
Тогда, откликаясь на зов мой    могучий, 
И небеса, и земля задрожат!
 

фото Юлии Калининой, из архива автора и отрытых источников