Логотип Идель
Время

ТАНЦУЮЩИЕ ПАЛЬЦЫ

Алисафдар Гусейнов окончил факультет журналистики Азербайджанского государственного университета. Автор 9 книг и сотни статей по эстетике искусства. Член Союза писателей и Союза кинематографистов Азербайджана, лауреат премии «Золотое перо», заслуженный деятель культуры Азербайджана. Предлагаем нашим читателям статью доктора философии по искусствоведению о знаменитом азербайджанском дирижёре и композиторе Ниязи (1912 – 1984).

Алисафдар Гусейнов окончил факультет журналистики Азербайджанского государственного университета. Автор 9 книг и сотни статей по эстетике искусства. Член Союза писателей и Союза кинематографистов Азербайджана, лауреат премии «Золотое перо», заслуженный деятель культуры Азербайджана. Предлагаем нашим читателям статью доктора философии по искусствоведению о знаменитом азербайджанском дирижёре и композиторе Ниязи (1912 – 1984).

«... Дирижёр – Ниязи». Как только диктор произносил эти слова, моя неграмотная, молчаливая по натуре, обычно равнодушная к волшебному ящику под названием «телевизор» бабушка обязательно поднимала голову и смотрела на экран. В такие минуты её лицо сияло, глаза просветлялись, она каким-то чудесным образом преображалась.

 Однажды я не удержался и спросил у неё, отчего ей становится так радостно и она вдруг превращается совсем в другого человека. Я до сих пор помню её слова: «Мальчик мой, когда этот человек начинает размахивать руками и двигать пальцами, будто чьи-то знакомые голоса просачиваются через них, наполняя мой слух и успокаивая душу. Ты разве не видишь, как этот невысокий, обычный с виду человек подчиняет себе мужчин с зурна-балабанами? Все они неотрывно следят за движениями его пальцев. Это настоящий мужчина…»

 Наивная «философская» интерпретация удивительной профессии дирижёра от моей неграмотной бабушки, называвшей духовые инструменты «зурна-балабанами», потрясла меня тогда. Бабушка подсознательно, в силу своей проницательности, каким-то образом постигла умение тех, кто видит не только глазами, но и сердцем, связала дирижёрский гений Ниязи с актёрским мастерством, живописью, хореографией, точно выразив суть его искусства. Великому Ниязи удалось перенести дирижёрство с вершины элитарности на доступный уровень, полюбившийся моей бабушке и другим людям. Ниязи гениально преображал дирижёрство в эстетическое событие, источник наслаждения, а исполняемое произведение – в наглядный образ. 

Аллах щедро одарил талантом поколение Гаджибековых. Ниязи, как и его дядя по линии отца – великий Узеир бек, появился на свет как феномен, которому со временем открылся язык звуков и передалась способность переплетать эти звуки, создавать из них великолепный букет – музыку, которую он одухотворял, вдыхая в неё жизнь.

 Ниязи в молодости занимался тяжёлой атлетикой, достигнув в этом определённых успехов, однако в дальнейшем его поразил тяжёлый недуг, в результате чего он лишился одного лёгкого. Творец наделил его выдающимися способностями, необычным талантом, однако Ниязи унаследовал судьбу своего дяди: ему не суждено было стать отцом. Уйдя из жизни, он оставил Хаджар ханым, которую любил больше жизни, одну. Это самые грустные аккорды симфонии его жизни. Несмотря ни на что, Ниязи запомнился всем как волшебник и гений, который при помощи волшебной палочки творил настоящие музыкальные чудеса.

Однажды коллега Севиндж ханым Гулиева рассказала мне необычную историю о том, как в детстве боялась и плакала при виде Ниязи на теле- экране: «Как только я видела Ниязи, выполнявшего с палочкой в руке необычные движения, его напряжённое лицо, мне сразу вспоминался персонаж из фильма «Тайна одной крепости» (Bir qalanın sirri) – колдун Синеглазый Кёса, который взмахами своей волшебной палочки превращал людей в камень. А я его очень боялась». 

То, что в воображении маленькой девочки Ниязи уподоблялся образу колдуна, превращавшего людей в каменные глыбы, несомненно, связано с волшебством рук, пальцев Ниязи, и я, будучи взрослым человеком, ни минуты не сомневаюсь в том, что великий маэстро в огромных концертных залах мира движениями руки, необыкновенных танцующих пальцев немало людей превращал в живые, замирающие от волнения статуи, способные не только слушать музыку, но и видеть её, воспринимать всем сердцем, дышать ею. 

Мягкая душа Ниязи контрастировала с его внешней суровостью, которую многие ошибочно принимали за грубость. Стоя за дирижёрским пультом, этот худощавый невысокого роста мужчина напоминал величественного орла, спустившегося на землю с небесной высоты. Вся внутренняя энергия вливалась в его глаза, руки и пальцы, и создавалась некая аура, окутывавшая слушателя силой небывалого притяжения. При этом черты его лица перевоплощались, выражение глаз менялось, брови приходили в движение, и самое главное – его необыкновенные пальцы… они вальсировали, танцевали. Если бы кто-то запечатлел тогда эти мгновения самой чувствительной камерой, можно было услышать и увидеть эту «беззвучную» музыку, поскольку Ниязи умел «рисовать» музыку языком пластики и преобразовывать дирижёрство в монолог человека, рассказывающего удивительную историю. 

Ниязи – новатор, доказавший, что миссия исполнителя не завершается на этапе преобразования написанных на бумаге нот в звук. Жесты, мимика, движение пальцев дирижёра, который превращает эти звуки в пластику, предмет визуального восприятия, важны не столько для самих исполнителей, сколько для слушателей. Если главное условие восприятия симфонического произведения, его полифонического языка связано с дирижёром, не справедливо ли будет подумать о новой мизансцене, устроенной по принципу «оркестр лицом к дирижёру, а дирижёр – к оркестру и слушателям» в диалоге «оркестр – дирижёр»?

 Ниязи был очень требователен. Посредственность, которая делает что-либо как попало, была чужда его искусству. В одной из бесед Ариф Меликов, первым интерпретатором многих произведений которого был именно Ниязи, рассказал мне такую историю: «Я был ещё студентом, когда написал первое симфоническое произведение. Взял ноты и направился к маэстро. Постучался и вошёл в его кабинет. Ниязи спросил, кто я и что мне нужно. Я ответил: «Я студент, написал произведение и хочу, чтобы вы его исполнили». На что он достаточно сурово ответил: «Я не исполняю студенческие работы». Я извинился перед маэстро и повернулся, чтобы выйти из кабинета. Только сделал первый шаг, как он меня окликнул: «Постой!» Посмел ли бы я не остановиться! Он попросил ноты. «Дай посмотрю, что ты там написал». Взял ноты и начал их просматривать. Я сразу же начал неотрывно следить за его руками. Поскольку уже слышал о том, что когда маэстро рассматривал ноты какого-нибудь произведения, то его реакцию и оценку, в первую очередь, выдавали руки... Прошло немного времени, и я увидел, как его левая рука приходит в движение, а затем начали медленно танцевать пальцы. Я понял, что он уже мысленно играет это произведение. Наконец, маэстро поднял голову, посмотрел на меня улыбающимися глазами и сказал: «Поздравляю. Я буду исполнять это произведение». 

Таким был Ниязи. 

Одна из заслуг великого мастера – его незаменимый вклад в расширение пределов симфонического музыкального мышления в азербайджанской культуре. Он был личностью, сыгравшей немаловажную роль в одухотворении и воспроизведении произведений таких корифеев, как У. Гаджибеков, Г.  Гараев, Ф. Амиров, А. Меликов,  под бурные овации с восклицаниями «Браво!» в самых больших концертных залах мира. Опера «Кёроглу», балеты «Легенда о любви», «Семь красавиц», «Громовыми дорогами», симфонические мугамы «Шур», «Курд-Овшары» и другие произведения впервые прозвучали именно в его интерпретации и стали эталоном для последующих исполнений. Проходят годы, однако никто не может выйти за пределы влияния техники воспроизведения и философии Ниязи. Вершина завоёвывается всего лишь раз!

 Отдельно стоит сказать о любви Ниязи к народной музыке, о его произведениях, созданных на её основе. Это симфонический мугам «Раст», опера «Хосров и Ширин», вокальные партии, одна прекраснее другой, оркестровка народных песен…

 Для Ниязи «Раст» был первоосновой, чистым листом, перед которым он испытывал трепет и вдохновение. Это грандиозное произведение он неустанно совершенствовал и преобразовывал в величественный музыкальный памятник. Чего только нет в нём: философская мудрость мугама «Раст», игривое настроение, великолепные ренги песен «Элинде сазын, гурбаным», «Хумар олдум», мягкие оттенки танцев «Вагзалы», «Мирзеи». Мне было восемнадцать, когда симфонический мугам «Раст» всецело проник в мою душу, поселился в ней. Дважды в день я слушал пластинку с этим произведением, это было необходимо мне как глоток чистого воздуха. Полтора года, служа в армии, я жил в России и постоянно мысленно напевал «Раст». Однажды ночью – поверьте – мне приснилось исполнение этого произведения в огромном зале, хотя я никогда его не слышал в концертном зале. На следующий день я написал письмо другу и просил его взять дома мою пластинку и прислать её мне. Через две недели пришла посылка. Однако единственное место, где я мог бы прослушать пластинку, маленькая комната со старым проигрывателем для озвучивания гимна СССР, по приказу командира, была доступна только старшине. Я же сгорал от нетерпения. Мне очень хотелось, чтобы мелодии и величественные звуки «Раста» прозвучали там, в далёком от моей родины посёлке, и его жители узнали, какую глубокую духовную силу имеет наш маленький народ. Наконец, я нашёл выход. Не задумываясь о последствиях, ночью через окно я проник в ту самую комнату и поставил пластику с «Растом»… Утром потрясающий звук «Раста» благодаря усилителю распространился над посёлком, я был по-настоящему счастлив.

 Дальше… вы сами можете себе представить, что было дальше... 

Я был помещён в качестве наказания на леденяще холодный склад, где хранили картофель, но мне абсолютно не было холодно, ведь я добился своего. Прошло уже 40 лет, но иногда мне кажется, что величественные звуки «Раста» всё ещё звучат там…

Автор: Алисафдар Гусейнов

Теги: время, культура, журнал "Идель" литература, творчество

Следите за самым важным и интересным в Telegram-каналеТатмедиа

Нет комментариев