Дело

Рассказ

№ 2, 1990 год «Идель»

Стоял солнечный апрельский день. Перейдя на правую сторону улицы, я пошел по тротуару.

За колоннами здания, которое мне нужно, ничего не разглядеть. Они мощные и вовсе не круглые, а квадратные. Ладно, не буду отвлекаться – ведь мои мысли, мои желания – в этом здании. Здесь работает нужный мне человек.
С тех пор, как он тут, по делу я сюда еще не заходил. Жаль, не позвонил заранее… В том, что встретит приветливо, не сомневаюсь. Только бы оказался на месте. Конечно, можно было прийти и к девяти, однако появляться ни свет ни заря мне показалось неудобным.
С трудом открыв тяжелые дубовые двери, я прошел внутрь. Возле лестницы, ведущей наверх, справа на стене – указатель. Так, значит, все, занимающие солидные кресла, на втором этаже. Я прохожу, не останавливаясь, стараясь держать голову как можно выше, неторопливо поднимаюсь наверх по железной винтовой лестнице. Остановит милиционер или нет? Что делать, если остановит? Ладно, скажу к кому иду. Нет, не остановил. На душе потеплело. Несколько осмелев, я тихонько выругал его про себя. «И что здесь сидит, штаны протирает? Как будто сегодня время кулаков да врагов? Ведь нет теперь бородатых мужиков, прячущих под одеждой обрезы. Лучше бы на улице порядок наводил…»
На верхнем этаже справа и напротив – две двери. На обеих написано «Приемная». Странно, обычно во всех организациях бывает только одна приемная. Конечно же, нужный мне человек еще не сидит в этих таинственных кабинетах… Набравшись смелости, заглядываю в приоткрытую дверь напротив. 
– Не скажете ли, где найти Чабатова?
Сидящая ближе всех к двери полная женщина замолчала при моем появлении.
– Поверните налево, увидите.
–Спасибо.
В коридоре – ковер ярко-красный, пороскошнее, чем в иной квартире. Ступаю с краешку, осторожно. Вот так. Так. Дойдя до двери, распахнутой настежь, заглядываю. Вот ведь, он самый, слава аллаху. Фамилия написана. Хотя и не видно таблички «Приемная», однако и здесь сидит секретарша. 
– Здравствуйте. Альфред Бикбаевич у себя?
– А вы откуда? По какому делу? – спрашивает секретарша, приподнявшись со стула и глядя на меня. 
– Мне нужно было его увидеть.
– А вы с ним заранее договаривались? К скольки часам?
– Нет, я не договаривался.
– Он на совещании, минут через двадцать будет.

Посмотрев на часы, я подошел к вешалке возле двери, повесил пальто и шляпу, а дипломат оставил при себе. Я к нему как-то привык. К тому же с дипломатом посолиднее. Без него не знаешь, куда девать руки. А тут хоть одна рука будет занята.
В комнату вошел еще кто-то. И ему секретарша задала те же вопросы. Этот тип, оказывается, договаривался на девять тридцать. Что ж, подождет. Раздевшись, держа в руках папку, он присел на крайний из двух свободных стульев рядом со мной.
Приемная довольно просторная, с высоким потолком. Кроме нижнего шкафа у стены стоит отдельный шифоньер для верхней одежды; он соседствует с дверью, ведущей в кабинет. На полу – шикарный палас. У секретарши два стола: на одном углу – большая пишущая машинка и зеленая лампа, а на другом – бумаги. На стене бра…
В кабинете работал, оказывается, то ли электрик, то ли слесарь… Держа в руке инструмент, похожий на вороний нос, он вышел, поговорил о чем-то с секретаршей, и они вдвоем вошли в кабинет. Ханум там долго не задержалась, а тот остался.
Появилась уборщица в зеленом халате, повязанная белым платком, пошепталась с секретаршей и тут же вышла.
Затем зашел высокий молодой человек с густыми черными усами. В белом костюме, белых ботинках, неторопливый, с чувством собственного достоинства. Он, наверное, много лет работает в одном из здешних отделов, потому что не чувствуется, чтобы он утруждал себя тяжелой физической работой. Держащий нос по ветру, удобненько устроившийся консультант ли, референт ли, он явно проводит время в этом здании. Он то и дело поправляет галстук, – тесноват для толстой шеи. Разве нельзя немного его ослабить? Поправляя черные гладкие волосы, зачесанные набок, он не забывает взглянуть в зеркало.
– «Шеф» еще не вышел?
– Нет.
– А ты ему вчера о том не сказала?
– Вчера настроение у него было плохое. Сегодня напомню.
– Постарайся уж. Я сделал то, о чем ты просила…
Оказывается, очень трудно сидеть без дела глазастым истуканом. На ближнем от меня столе и газеты-то есть, но просить их как-то не хочется, а без спросу взять неудобно. Вот так, изредка поглядывая на круглое зеркало шифоньера, сижу уже полчаса Вконец измучившись, вытягиваю ноги. Все остальное как будто в порядке. Даже волосы причесаны. Дипломат на полу стоит так, чтобы его было удобно взять левой рукой. Слава богу, уже десять доходит. Положив правую руку на спинку соседнего стола, стараюсь устроиться поудобнее. Но все равно, в этом здании с высокими потолками и тяжелыми дубовыми дверями ощущаешь себя каким-то потерянным и маленьким. Это тебе не дома ждать, развалившись на диване, когда жена позовет на вечерний чай.
Кажется, совещание кончилось. По коридору, бесшумно ступая начищенными ботинками по мягкому ковру, прошло несколько «жеребцов». 
Наконец появился он. Сначала поздоровался за руку со мной, потом – с двумя другими посетителями. Пока Чабатов о чем-то спрашивал секретаршу, в комнату вошли еще двое. Он и с ними перебросился словами. Мне же – ни гугу. А я ведь заранее продумал свой разговор с ним. Скажем, если спросит, каким ветром занесло, отвечу, что заскочил на пару минут только. Спросит, почему так ненадолго, отвечу, что не хочется отнимать у занятого человека время, ведь и дело-то маленькое совсем.
Тот, что держал в руках «вороний нос», вышел из кабинета. Затем один за другим побывали там и остальные. Нас в приемной было еще двое, когда в дверях кабинета появился он сам. Он подошел ко мне. Нарочито громко спросил:
– Как дела?
Я встал. Мы, можно сказать, одного роста. Раньше он, вроде, был повыше. Впрочем, теперь располнел…

– Хорошо, – ответил я, не понимая, зачем нужна вся эта комедия.
Взяв за локоть он похлопал меня по спине. 
– Молодец! – сделал паузу. – Зайдешь после этого. – Он кивнул на моего соседа, пришедшего к девяти тридцати. 
Лицо его оказалось совсем рядом и я заметил, что огонь, раньше игравший в его глазах, как-то померк, да и одежда… Казалось бы, все на своем месте: деловая рубашка, галстук, начищенные ботинки. Однако, что-то в его внешности потускнело.
И опять потянулось ожидание. Чтобы хоть как-то себя развлечь, начинаю думать о всякой всячине. «Они деловые люди, наверное, у них неотложные вопросы. Быть может, в эти минуты решается судьба миллионного города или хотя бы, по крайней мере, – судьба части людей… А, может, уйти, всем сделав ручкой? А секретарше, чтобы не уронить свой престиж, можно сказать, что вызвали в областной комитет, извиниться. Или можно сказать, что ко мне должен прийти человек. Хотя… как он это расценит? Верю, он правильно поймет мой уход. И повторное посещение… будет бесполезным».
В его разговоре меня поразил надменно-возвышенный тон. Я ведь его двадцать лет знаю. Мы – земляки. В школе вместе учились. А потом он торговый институт, а я – педагогический закончил. Так, а если спросит, какое у меня дело? Ответ-то ведь у меня уже готов. Раньше он таким не был. Сколько кабинетов успел сменить, а я приходил кнему по делу всего один раз. Он принял меня тотчас же, хотя и спешил, и не успел я выйти из его кабинета, как он позвонил и выполнил мою просьбу. Ничего кроме благодарности у меня к нему нет. Хотя предыдущее его место было пониже. В зависимости от этого, значит, была повыше его человечность?! Хотя с тех пор внешне он вроде не изменился. Правда, движения стали более замедленными…
В приемную вошел человек со значком депутата районного совета. То ли здесь работает, то ли заглянул по делу. Звонит кому-то.
– Только что у «шефа» был, – нагоняй дал. Говорит, надо успеть сделать павильоны к этой пятнице. Я с тобой, Фалян Фалянович, по-хорошему разговариваю, объясняю. С нами здесь так не цацкаются, сразу – на раскаленную сковороду. Нет, к шестнадцатому не нужно, к девятому нужно. Всех маляров туда перебрось. В субботу сессия Верховного Совета. Чтобы все блестело! Ночами работай. Когда я был на твоем месте, я за одну ночь…
Кто это, интересно? Руководитель финансового управления? Директор торга? Слишком долго разговаривает, суетится, видно, не может резко оборвать.
Появились три женщины. Секретаршу униженно просят о чем-то:
– Нам на одну секундочку… Пусть только даст свое согласие. Пусть хоть поругает да отпустит.
Увидеть бы этих женщин на рабочем месте. Они – грубые, наглые, торговки. Сами сытые, пухлые, одежда на них – дорогая. А здесь – разнесчастные, самые последние люди. Это же надо, опуститься до такой низости?! Конечно, за эти их унижения товарки и покупатели ох как еще заплатят. Не сомневаюсь в этом… Отыграются.
В который раз решаю уйти. Но… позарез ведь нужно. Да и потом любопытство взяло верх: чем все это кончится? Сам себя обманываю, храбрюсь, пытаясь побороть робость, откидываюсь на спинку стула, чтобы выглядеть как можно более независимо. Однако, будь оно проклято, в зеркале напротив отражается все – мое злое лицо, подобострастие и … атмосфера этойкомнаты. 
Тот, пришедший к девяти тридцати, вышел в десять пятьдесят. Стараюсь не смотреть на торговок (вернее, делаю вид, что не смотрю), взяв дипломат в левую руку, переложив его в правую, пока открывал дверь, я вошел. Нет, еще только оказался между двумя дверьми. И следующую толкнул. Вошел. Дипломат переместился в левую руку. 
– Извини, пожалуйста.
– Ладно, беды нет.
– Садись.
Присаживаюсь к длинному столу боком к нему. Он – за своим столом. На столе масса бумаг, вентилятор и всякая другая мелочь.
– Как дела?
– Хорошо.
– Пишешь?
– Да. Вот…одна проблема есть.
Мне не хотелось тянуть кота за хвост. Скорее бы дело сделать, как говорит наш сосед в деревне, ближе к сути: есть так есть, а нет так нет, встать да уйти. 
– В чем дело?
– Жена мне всю душу вымотала, мол, полна Казань друзей, все начальство, сам – писатель, сам – депутат, а дома телефон поставить не можешь. Я сейчас в центре живу, шесть лет уже. И письмо есть с работы на телефонную станцию. Как там начал новый человек работать, уже два раза ходил к нему. Последний раз, осенью, сказал, что проведут, когда пустят в первом квартале новую АТС. Уж и квартал кончился. Не знаю, что делать, решил вас побеспокоить.
– Да, АТС на улице Бутлерова. Она еще как следует не работает. Временами отключается. Номер с тридцати двух начинается?
– Кажется, так. Я этого точно не знаю …
– правильно, это от меня не зависит…
– Я этого не знал.
Я прикинулся дурачком. Хотя знаю, он всей торговой системой сверху руководит. О том, насколько сложна и многоступенчата наша торговая система, я думал, еще сидя в ожидании в приемной. Магазин – торг – райком с райисполкомом… а выше еще две-три ступени… Всюду есть отдел торговли. Все делят. В армии, когда мы в карауле делили масло, то шутили: тебе, мне, тебе, мне, мне, тебе, мне, мне, тебе… Не так ли и у них происходит?..
–  Беды нет.
Его голос заставил меня очнуться. Не стесняясь, он добавил:
– Так позвоним? Хотя, наверное, бесполезно. Там Сергеева выгнали, из-за взятки.
Но взял все-таки трубку, набрал номер. Впрочем, не на телефонную станцию звонит, как оказалось, а своему знакомому. 
– Роберт Фердинандович, как дела? И у меня. На этой неделе отдохнуть бы разочек не помешало. С семьями. На ушишку выехать… Да. На стерлядку… Жена у тебя Клара ведь? И она будет довольна. Конечно. Несомненно. Нет. Ладно, постараюсь… Разумеется…
Он разговаривал довольно долго. А я нервничаю, сижу, озираюсь, как змея на открытом месте. Напротив окно, солнце в него не заглядывает. Не пробивается: одна половина полностью закрыта – в ней кондиционер. В углу холодильник. Какие-то шкафы… Я достал из дипломата свою книгу и поставил наней автограф. В тот первый приход я написал его имя с отчеством. А сейчас отчество не стал писать, но добавил слово «дорогому». Издевается, ведь мог позвонить после моего ухода. Зашла секретарша, взяла из шкафа бумаги. Увидев, что «хозяин» сильно занят, вышла, мол, я-то знаю, о какой «работе» он говорит. Да… здесь все так унижаются. Давеча хотелось сказать ему: «Далеко пойдете…» Промолчал. Что же, этот человек по ступенькам карьеры ползет вверх беспроигрышно. В этом году, кажется, ему только сорок будет. Но вряд ли он «взлетит» очень уж высоко. Сейчас его ровесники – уже министры. Интересно, какими бывают министерские кабинеты?
Наконец он положил трубку. Я протянул ему книгу.
– Все пишешь?
–Восьмая книга.
Ладно еще, про гонорар не спросил.
– Мы вот так сделаем: зайдешь через одну-две недели, позвоним.
– Я шестнадцатого в Москву еду…Двадцать восьмого прийти или лучше позвонить?
– Придешь.
– это ведь перед праздником будет, хлопотно…
– Не беда.
Я встаю, прощаюсь. Он, не подавая руки и не двигаясь с места, кивает.
В приемной народу прибавилось. Прощаюсь. Никто меня не услышал и не ответил. Проходя по темному коридору, я выругался: «Зараза, если бы на телефонной станции был хоть какой знакомый, хоть тетя бы вахтером работала, давно бы уж поставили…»
Внизу возле милиционера еще двое стоят. Пересменка, что ли? Или погреться зашли? Вообще, зачем они тут нужны?
Налево аптечный киоск. Я направился к нему.
Спрашиваю: 
– «Флорены» нет?
– Нет.
– А зубной пасты?
– Нет.
Сдохнуть можно, куда делась эта «Флорена»? уже две недели с мылом бреюсь. Решив, что будет еще, тюбик, который то ли кончился, то ли нет, выбросил впомойное ведро. А зубную пасту, слава богу, не выбросил. Сейчас наслаждаюсь: или большим пальцем, или прищепками от белья, что у жены в ванной висят, выжимаю помаленьку. Вся вывернутая, изжеванная, думаешь, все, кончилась паста, а на другой день, глядишь, еще выдавливается. До поездки в Москву еще неделя есть. Постараюсь до этого дотянуть.
Справа и гардероб был, оказывается, – не заметил. Закрыв дверь с массивной позолоченной ручкой, с холодного крыльца я ступил на асфальт.
Вот тебе и апрель – снег идет.
Напротив – сгоревший музей. Он разрушен так, будто в него попала бомба. Раньше-то музей двухэтажный был, позже к нему третий этаж надстроили. После пожара его разобрали и снова хотят отстроить. В центре третьего этажа уцелел кусок фасада, и он, перепачканный копотью, напоминает трубу.
Через дорогу – памятник Джалилю. На него и не взглянул. Стыдно. За свою беспомощность, за то, что опустился до такого унижения. А Джалиль, как всегда, стоит гордый. Даже опутанный колючей проволокой… Прости уж, земляк, нас, несчастных. Видно, это удел нашего народа. То ли научили, то ли сами научились: заходим к начальству с согнутой спиной и опущенной головой…
Я мерзну. Холод леденит шею, на которой держится моя потерянная голова, проникает сквозь штанины внутрь, морозит кончики пальцев, замораживает душу…

Автор : Рафкат Карами