Милеуша Хабутдинова: Мы как неандертальцы в своей культуре

Я учусь писать о театре, потому что не имею специализированного театрального образования. Свои рецензии пишу по зову души, чтобы принести пользу своему народу. Я делюсь знанием о татарской национальной культуре, полученным в процессе самообразования. Мы с мужем, выпускники русских школ, знаем на основе личного опыта, как труден и непрост путь возвращения к истокам национальной культуры. По мере возможности мы стараемся использовать любую площадку для пропаганды татарской культуры, чтобы в меру сил препятствовать исчезновению массива знаний, сформированных нашими предками. Это материалы на разных языках, причем переводы оплачиваем из собственных средств. Я публикую свои рецензии на русском и татарском языках, так как хочу внести посильный вклад в сохранение зрительской аудитории татарского театра.

 Шурале – не Леший!

Сегодня в местной прессе видны призывы модернизировать татарский язык в сторону его упрощения. Сторонники этой идеи считают наш язык громоздким, потому невостребованным молодыми. Мы веками уничтожали культуру наших предков и подобными призывами сделаем этот процесс необратимым. Язык должен пропагандироваться в лучших своих образцах. Здесь огромную роль играют писатели и журналисты, которые способны с помощью одного слова породить в сознании шлейф ассоциаций, «скрепов» с вековой традицией. За ХХ век мы превратили свой родной язык в «суррогат», о каком дальнейшем упрощении может идти сегодня речь?! Приведу в пример дискуссию между Дэрдмендом и Тукаем о путях развития национальной культуры. Тукай «наклонился» к своему народу, а опытный государственный муж предупредил, что не стоит этого делать: «не части частушкою, Тукай!». Дэрдменд и Сагит Рамиев раздвинули горизонт татарской культуры, зажгли путеводную звезду. А Тукай был молод, возможно, если бы не его ранний уход, он тоже встал бы на позицию опытного государственного деятеля-мецената. Если бы татарская культура стала развиваться не в сторону «упрощения», приспособления под уровень народных масс из-за неверного толкования народности, а пошла бы по пути, прочерченному Дэрдмендом, что бы мы получили в итоге сегодня? Этот вопрос бередит мое сознание три десятилетия…

         Мы до такой степени, приспосабливаясь под нужды современности, сузили свой горизонт, что ничего не знаем о своей культуре. Мы как неандертальцы в своей культуре, мы не в силах воспользоваться нашим богатством, так как мы его просто не видим. Нам проще сказать: «Мы не развиты!». Нам проще взять чужие образцы и адаптировать под собственные нужды. Неужели 70 лет такой «адаптации» под эрзацы советской культуры нас ничему не научили? Беда в том, что у татар сегодня нет представления об эталоне, поэтому нас «лихорадит».

Сегодня мы должны подарить себе и окружающим чудо прикосновения к роднику родной культуры. И именно на театральной сцене должны рождаться неповторимые татарские образы мира, узнаваемый татарский характер, звучать лучшие образцы родной речи. Любит зритель комедию, идет театр у него на поводу, так поделитесь с ним юмористическим потенциалом татарского языка, подарите ему устойчивые речевые обороты, которые в будущем он будет использовать в своей речи. Примеры есть. В Тинчуринском театре под маской драматурга Ильгама Гали скрывается Шамиль Фархутдинов, работающий в тандеме с режиссером Рашидом Загидуллиным. Из-под его пера родилась уже не одна комедия с незатейливым сюжетом, дарующая зрителю прикосновение к богатствам сочного мишарского пласта татарского языка. Это здорово, не каждый татарский писатель сегодня может продемонстрировать такое знание народного юмора. Я наблюдала, как зрители после спектакля переживали «послевкусие» образных речевых оборотов («Эх, яблоньки мои!», «Первая любовь»…). Это здорово!

Даже минутное разъяснение каких-то азов может перевернуть сознание, поможет понять, что наша культура имеет свое неповторимое наполнение. Сколько бы ни взывали к совести родителей, они не могут в полной мере быть трансляторами татарской культуры, так как воспитывались в советской школе… Институт татарских бабушек и дедушек изжил себя, в редких случаях в полной мере он продолжает выполнять миссию передачи национального знания. Это означает, что надо использовать любую площадку для пропаганды, и театр, в частности. Пусть хотя бы из театра дети выходят с мыслью, что Шурале – это не Леший, не Пан, а Шурале. Название персонажа татарских мифов столь же информативно, как Кощей Бессмертный или Баба Яга, и означает: «опасная рука» (его составные элементы «шур» – «пугать» и древнетюркское әl – «рука»). Как и у героя любого мифа, у Шурале есть главная злодейская функция – защекотать до смерти. Почему мы даем знания через чужие аллюзии, создавая образы на сцене? Нам нужно добиться, чтобы весь мир знал о «Шурале», одного из брэндов татарской культуры. Мы должны об этом рассказывать детям через театральные постановки. Возможно, нашей интеллигенции стоит устроить мозговой штурм, отобрать несколько десятков образов, насыщенных татарским духом, и начать их продвигать, чтобы зрители могли сформировать представление о нашей культуре. Это могут сделать только режиссеры и драматурги. Это надо делать! Креативные режиссерские решения в нужном языковом наполнении нам сегодня просто необходимы!

Во время лаборатории «Буинская Талия» был представлен эскиз пьесы «Водка, е#ля, телевизор» украинского драматурга Максима Курочкина в переводе татарского драматурга Хабира Ибрагима. Переводчик перелопатил текст, избавил его от грубостей, ориентируясь на вкусы и консервативность татарской аудитории, наполнил чисто татарскими образцами татарского смеховой культуры. И достаточно было татарской аудитории услышать со сцены обращение «наданкаем», как зал покатился от смеха. Все узнали любимое обращение писателя Марселя Галиева, и незнакомая пьеса обогатилась вмиг новым потоком ассоциаций, связанных с татарской культурой. Татарский вариант пьесы был мастерски сдобрен дозой татарского юмора, что растопило сердца зрителей, которые после прочтения оригинала на русском, отвернулись было от произведения, так как язык новой драмы и некоторые образы им оказались не по вкусу. Браво переводчику за творческий подход!

На сцене должен родиться типический образ татарской культуры. Каким он должен быть, способны ли мы передать татарский характер, создать этот образ? Всем известны знаменитые образы евреев или грузин. А татарский образ сегодня получается на сцене очень размытым. Зачастую актер, работая над татарским характером, прибегает к арсеналу грубого низового юмора на усладу толпы, не в силах передать философию татарского народа. Татарская сцена нуждается в Галиябану и Альмандарах. Как давно уже новые образы подобного уровня у нас не рождаются. А ведь каждое поколение должно подарить такой татарский национальный типаж.

Я следила за аудиторией, когда шел спектакль по тексту Сюмбель Гаффаровой «Пришлый» («Килмешәк»). Испытала подлинное удовольствие, наблюдая за тем, как Фарид Бикчантаев в постановке дразнит публику, заставляя переживать прошлое и настоящее татарского театра в одном эпизоде. Наш театр в последние годы успешно существовал в пространстве постдраматического театра. Мне было интересно увидеть, как публика принимает современный способ подачи национального материала без свойственного татарской культуре мелодраматизма. Гротескную природу спектакля режиссер в эпизоде с матерью, занятой поисками гусят, ювелирно наполнил «ароматной ноткой» татарского психологического театра. Это тронуло всех: и зрителей, поклонников татарской патриархальной культуры, и зрителей, ориентированных на новые театральные веяния. Очень точно были подобраны раздражители, которые «фонили» татарским духом. Речь об образе матери и шерстяных носках…. Секундное появление татарской краски на сцене – и этого оказалось достаточно, чтобы зритель испытал катарсис и ностальгию по нутряной татарской культуре. За такой, казалось бы, пустяковой деталью, как заштопанные шерстяные носки, скрывалось море эмоций, связанных с теплом, материнской заботой. Заработали самые удаленные уголки памяти. Мы услышали колыбельные наших бабушек, почувствовали аромат татарского коймака, печки…. Родился целый шлейф ассоциаций, которые формируют представление о татарском укладе жизни, о татарском доме. В зале сидели люди разных поколений, и режиссеру удалось пробудить чувства, коснуться в цифровой век струн нашей души. Психологический театр заработал внутри экспериментального, довольно интеллектуального действа – здесь многое зависело не от автора, а именно от режиссера, от его интерпретации. Я знакома с художественным текстом Сумбуль Гаффаровой, и у меня была возможность сравнить. Я аплодировала в душе Фариду Бикчантаеву и понимала, что и он вместе с нами переживает это чувство ностальгии по прошлому… 

В условиях постдраматического театра главным становится не язык, а образы и их существование на сцене. Наши писатели оказались не готовы к этому вызову времени. Воспитанные на психологическом театре, они не готовы освоить новый арсенал средств. Обиженные на режиссеров, они их обвиняют в невостребованности своих произведений. Но театру, существующему в рыночных условиях, просто некогда переписывать набело произведения. И этот конфликт затянулся уже на два десятилетия и пагубно сказывается на репертуаре. Писатели должны быть в тренде, расстаться со своими амбициями и «сесть за парту», чтобы познакомиться с новыми формами, новыми тенденциями в продвижении содержательного потенциала на сцене. Изредка режиссеры протягивают руку молодым авторам, чисто из альтруистических побуждений, потому что они заботятся о будущем. Зачастую современные произведения на татарском языке не обладают татарским содержанием: в них нет четко разработанной национальной образной системы, татарского характера, сочного, образного языка. Причина – в необразованности авторов: мы слабо знаем свой фольклор, мифологию, архетипы, поэтому не в силах разработать глубокий образ с общечеловеческим содержанием и неповторимой национальной ноткой.  

У детей сегодня структурное мышление, мы живем в технократическом веке. Мы в наших спектаклях должны знакомить с нашей татарской культурой увлекательно, интересно,  заразительно. Возможно, даже провокационно. Театр шагает в ногу со временем и при этом начинает страдать содержательная его часть. Я очень боюсь, что со старшим поколением уйдет в небытие сердцевина нашей культуры.

Сцену – молодым!

Школа театрального зрителя «Камал мәктәбе» – очень ценный для татарской культуры просветительский проект. Это здорово, когда на сцене встречаются разные поколения актеров и восстанавливают по крупинкам историю бытования того или иного спектакля или образа. Проект обнажил разрыв в образовании поколений. У старшего поколения актеров – глубокое погружение в образ, так как за плечами огромный житейский опыт, они воспитаны в гуще народной жизни, начитаны, имеют представление о традициях. После обсуждения «Зәңгәр шәл» (спектакль «Голубая шаль» – визитная карточка театра Камала – прим. ред.) с горечью поняла, что молодые актеры владеют техникой, но не в силах родить глубокие национальные образы. Им непонятно глубинное наполнение таких национальных характеров, как Галиябану и Халил, поэтому все сваливается сегодня к созданию «пряничных образов».

Благодаря модератору и экспертам, в рамках школы театрального зрителя ведется огромная просветительская работа по расшифровке национальных культурных кодов, по истории их рождения. «Камал мәктәбе» – это не шоу, а большая кропотливая работа по воспитанию зрителя, чтобы зал в будущем не опустел. Темпы ассимиляции достигли угрожающих размеров, это может привести к тому, что через полвека некому будет смотреть спектакль на татарском, и наш театр перейдет на русский, английский или китайский языки. Кроме того, камаловцы готовят своего зрителя к пониманию творческих экспериментов на национальной сцене. Здесь разбираются вклад художника, автора, композитора, хореографа, режиссера, актеров в спектакль. Считаю, что и другим театрам надо открыть двери и начинать работу со зрителем.

Театр Камала, в отличие от других татарских театров, широко открывает двери для творческой молодежи. Здесь функционирует не одна лаборатория. Именно камаловский театр поставил на крыло молодежное творческое объединение «Калеб», которое отмечает сегодня пятилетие. Малая сцена объединила молодых татарских композиторов, режиссеров, художников, кинематографистов, актеров, писателей, которые уже успели создать интересные творческие проекты. Удачи чередуются с неудачами, но эти шаги ведут к созданию нового пласта национальной культуры. Камаловский театр, несмотря на жесткую репертуарную политику, необходимость из каждого квадратного метра выколачивать деньги, все же предоставляет площадку, чтобы вырастить себе смену. Подвижничество директора театра Шамиля Закирова не стало достоянием прошлого, а продолжает жить в стенах его родного театра и после его ухода.

Я влилась в объединение «Калеб», стала писать рецензии, отзывы, потому что любой творческий акт нуждается в реакции, в поддержке словом. Я стремлюсь поделиться наработанным знанием в надежде, что этот багаж будет востребован новым поколением творческих деятелей, которым некогда оторваться от айфонов.

На камаловской сцене реализовывал свои креативные идеи Нурбек Батулла (один из создателей музыкально-пластического перформанса «Зов начала (Алиф)» – лауреата «Золотой Маски» 2018 года – прим. ред.). Да и для Салавата Фатхетдинова он стал стартовой площадкой, ему помогали здесь с первыми концертами, а теперь он отдает этот «долг» ежегодной премией сотрудникам закулисья и обучает молодых. Малая сцена открыта для молодых и для новых экспериментов. И здесь нет позиции мэтра, государственного театра, свысока смотрящего на школярские эксперименты. Эта сцена не терпит халтуры, потому что оказавшиеся в ее пространстве творческие люди ясно видят линию горизонта, к которой надо двигаться. Не каждая лаборатория, проводимая в нашем городе или республике, может похвастаться такими результатами, что скрывать, порой некоторые эксперименты отдают халтурой.

Молодые умеют собраться и мобилизоваться в рамках спектакля. Например, стихотворный спектакль Луизы Янсуар «Ишекләр» («Двери»). Я мечтаю, когда и старшее поколение наших актеров, забыв о театральных распрях, объединятся в творческом проекте. Тогда бы родилась мощная постановка, например, в жанре национальной трагедии. Ведь не для никого не секрет, что в иной труппе не хватает уже актеров, которым по плечу образ мудреца-татарского аксакала, что убивает некоторые постановки.

Года два назад я пребывала в полном шоке от того, что наша татарская оперная культура исчезает со сцены, с эфира. Каково же было мое удивление, когда я увидела постановки Казанской консерватории. Речь идет о дипломных спектаклях Татарской оперной студии, которая готовит 7 – 8 спектаклей в год. О них широкая аудитория зрителей не знает. Я считаю это преступлением. Это достойные постановки. И оперный театр должен предоставить сцену ученическим спектаклям, для этого не нужны колоссальные финансовые вливания. Где современный зритель сегодня может сформировать представление о татарском музыкальном театре? Есть еще один зал, приспособленный под эти нужды – зал Тинчуринского театра. Эти спектакли умирают, не успев родиться, не завоевав души широкой зрительской аудитории. Никто не записывает, не цифрует эти постановки, хотя есть ресурс «Татар-информ»а, где каждый мог бы посмотреть, пусть удаленно.

Я призываю забыть об авторском праве, когда речь идет о татарской культуре. На татарской культуре никто никогда не зарабатывал, это был всегда подвижнический труд, благотворительность. А авторы в свою очередь должны позаботиться об архивации сведений о своих творческих проектов. Здесь велико значение периодики, которая сохраняется в Национальном архиве РТ.

Классики и молодая режиссура

2018 год ознаменовался двумя постановками в русле «театра повествования». Это спектакли «Взлетел петух на плетень» Фарида Бикчантаева (инсценировка Ильтазара Мухамматгалиева по одноименной повести Аяза Гилязова – прим. ред.) и «И это жизнь!» (инсценировка Айдара Заббарова по мотивам раннего творчества Гаяза Исхаки, режиссер он же) в постановке молодого режиссера Айдара Заббарова. Первый спектакль – это добротная режиссерская работа, нацеленная на возвращение на татарскую сцену добротного татарского языка, образной системы и стереотипов национальной культуры. На сцене блестящий ансамбль актеров, но я не все приняла в музыкальном оформлении, где не хватило татарского моң, который должен был прозвучать во всей своей полноте в финальном «зонге».

Спектакль Айдара Заббарова вызвал у меня противоречивые чувства. Он ориентирован на молодежную аудиторию. Чувствуется, что автор долго вынашивал идею, перелопатил наследие Гаяза Исхаки. Выпускника татарской гимназии зацепили ранние подражательные произведения татарского писателя, чье содержание он углубил за счет находок из русской литературной традиции (например, из «Ямы» Куприна). Я знакома была с работой выпускника ГИТИСа по творчеству Хасана Туфана – «Все плывут и плывут облака». Удивительно тонкий, пронзительный получился спектакль, режиссер-постановщик очень чутко прикоснулся к татарской классике. Ставка в следующей его постановке была сделана на зрелищность, неожиданное решение привычных образов, весь ассоциативный ряд взят из русской литературы. Для первой пробы пера в трактовке Гаяза Исхаки молодым режиссером это очень достойно, ибо на данном этапе мы преследуем чисто просветительскую цель. Спектакль в чеховском духе, и заставляет людей выбраться из «футляра», чтобы задуматься, оглянуться, пережить катарсис: «А я – кто?», в конце каждый примеряет на себя маску главного героя. Заббаров выстраивает диалог со зрительской аудиторией разных возрастов, каждый видит в соответствии с горизонтом собственной начитанности. У нас уже был опыт создания высокоинтеллектуальных постановок, когда после первого действия зал пустел. Спектакль обходился бюджету театра в миллионы, а зритель вставал и уходил. У заббарова все иначе. Кто-то разгадывает интеллектуальные шарады, кто-то наслаждается визуальными аттракционами и гайдаевскими гегами, в которые упакован дидактический посыл Гаяза Исхаки. Я рада, что Фарид Бикчантаев (художественный руководитель и главный режиссер ТГАТ им. Г. Камала – прим. ред.) позволяет молодым режиссерам экспериментировать на сцене.

Прозу ставить очень тяжело, и когда режиссеры к ней обращаются, это требует большого мастерства. До этого пять лет мы перелицовывали классику, и были уверены, что будет нам счастье, мы станем современными и чего-то добьемся. Однако это завело нас в тупик, и мы стали понимать, что двигались не туда и не так. Мы искали образцы где-то на стороне, не потрудившись изучить собственный уникальный опыт, мы не сели за парту и не стали изучать себя.

Татарская культура – город или деревня?

Принято считать, что наша культура деревенская. Мы забываем при этом о целом пласте культуры, сформированном в первой трети ХХ века, когда мы встали на путь джадидизма. Его десятилетиями вытравливали из нашего сознания. И, теперь, к сожалению, зачастую эти произведения нам не по зубам. Мы достаточно образованны, чтобы понимать их русскую и мировую составляющие, ведь в то время для татар образцом являлась немецкая и французская культура. При желании мы можем это «считать», имея за плечами советскую школу, в чем-то европоцентричную. А вот восточную составляющую мы не видим. Газиз Губайдуллин Гарай Рахим, Джамал Валиди, Галимджан Нигмати никогда в своих учебниках не рассматривали нашу культуру в разрыве традиций и в рамках деревенской ее составляющей, только в разрезе мировой культуры!

Представьте песочные часы, когда вы их перевернули. Мы видим до поры лишь фактуру верхней части, и не знаем, в какую конфигурацию лягут песчинки внизу. Таким образом наши просветители в начале ХХ века переворачивали «часы» татарской культуры, когда знакомили татар с достижениями европейской культуры. Велась огромная просветительская работа. Сегодня настало время перевернуть часы и вести эту работу в обратном порядке, чтобы познакомить татарский народ с корнями, показать нашу тысячелетнюю традицию.