Алина Блэквуд. Театр заменил мне семью и школу

Алина Блэквуд (Хаметова), журналист и телевизионный продюсер Discovery Networks в Лондоне. Родилась в Казани в 1984 году, дочь актрисы Алсу Хаметовой, выпускницы театрального училища 1981 года. Выпускница факультета татарской журналистики КГУ 2006 года. С пятилетнего возраста принимала участие в детских телевизионных программах, затем вела программы на ТНВ, работала на «Рен ТВ», «Россия» и «ТВ3», сотрудничала с международными новостными агентствами. В 2010 году получила британскую стипендию Chevening и поступила в Университет Goldsmiths в Лондоне, где получила степень Master of Arts. Замужем, живет в Англии и воспитывает двоих детей, ведет блог от опыте материнства в многокультурной среде в Великобритании. 

Желтые полоски света под ногами – единственный источник света в кромешной темноте. Я иду, практически бегу по этим закулисным полоскам, тороплюсь на шепот Рахиля апа откуда-то из глубин темноты: «Алина, поторопись, сейчас начнется».
За мной идет Диляра, мы ускоряем шаг. Слышен приглушенный кашель в темноте; кто-то шуршит одеждой, пробираясь к своему месту. Я знаю, что там, за кулисами, откуда через секунду брызнет яркий свет – другая жизнь. Рахиля апа (заведующая костюмерным цехом, супруга актера Хидаята Султанова – при. ред.) завязывает мне глаза повязкой и мы с Дилярой выбегаем в другое измерение, где я – безымянная русская девочка, а Диляру зовут Сююмбике. Открывается занавес – мы играем в жмурки в деревне, где живут Ильгизар и Вера; в деревне, которую придумал Туфан Миннуллин и оживил Марсель Салимжанов. 

Мне шесть лет, и я – актриса театра Камала.
***
Девяностые годы. Я расту с одной мамой, «мать-одиночка», так принято называть независимых женщин до сих пор. Что делает женщина, которой нужно работать и не с кем оставить ребенка? Моя мама берет меня с собой на работу, в театр имени Галиасгара Камала. 
Но это только для мамы театр – место работы, а для меня, шестилетней – это самое волшебное на свете место: там можно прятаться в костюмерных, играть с реквизитом (только не говорите бутафорам), проводить дни, собирая монетки из фонтанов в фойе, гуляя по гримеркам и болтая с каждой билетершей, вахтершей и костюмершей о жизни.

Мой театр Камала – это лучшая детская площадка. Ставят «Слугу двух господ», а это значит, что до начала спектакля мы с другими театральными детьми (у нас своя банда!) будем играть в итальянской вилле восемнадцатого века, а завтра мы окажемся в татарской деревне, куда вернется из далекой поездки Булат к своей любимой и привезет ей в подарок голубую шаль. А послезавтра… послезавтра у мамы выходной, и мне снова придется прожить несколько обыкновенных дней в ожидании следующего веселого вечера.
Но мама неожиданно приходит ко мне в школу прямо днем и забирает меня с урока, у нас есть уважительная причина – я нужна на репетиции, ведь скоро премьера. 
Я послушно и очень тихо сижу в зрительном зале, пока актеры репетируют очередную сцену. 

Сегодня у Зулейхи – моей «мамы» из пьесы Гаяза Исхаки – вся жизнь катится под откос, моего «папу» забирают непонятно куда, и кажется, его там обижают, а злой и толстый поп разлучает нас, заставляет креститься. Рузия апа (Рузия Мотыгуллина) сидит на коленях на авансцене с растрепанными волосами, плачет и молится: «Яраббым!..»

Я вижу эту сцену, наверное, в сотый раз, и в сотый раз возмущаюсь несправедливости жизни и плачу вместе с Зулейхой – сердце разрывается за судьбу бедной мусульманки, целого народа, которому пришлось испытать тяжести насильственной христианизации. 
Но тут режиссер заканчивает репетицию, мы снова превращаемся в нормальных людей, Рузия апа улыбается, теперь можно пойти в буфет, там буфетчица нальет мне «чайковского», как она сама его называет к моему молчаливому удивлению, актеры будут общаться в дыму на лестнице, жизнь пойдет своим чередом.

Маме нужно уйти по делам, но вопроса, с кем оставить ребенка не возникает. Тут целый театр «нянь»: каждая из маминых подруг-актрис присмотрит за мной в любое время суток. Конечно, всегда есть риск, что в огромном здании театра я заиграюсь и меня могут ненадолго потерять, а найдут где-нибудь спящей в чьей-то гримерке на третьем этаже, или в фойе за раздевалками – здание театра большое, мест для игр хватит на три детства. Некоторым детям нужен режим, но вечерние спектакли не подразумевают раннее укладывание, так что мне можно.
У театрального детства свои правила: дисциплине я учусь от актеров, чьей выносливостью я восхищаюсь – играть спектакль за спектаклем нелегко и требует огромных физических и эмоциональных ресурсов. 
Историю я узнаю из классического репертуара театра, и имена не только татарских, но русских и европейских драматургов тоже на слуху, благо, читать книги запоем длинными закулисными вечерами времени хватает.
Любить и слышать красоту музыки я учусь от Фуат абый (Фуат Абубакиров, завмуз театра), он так виртуозно играет на скрипке, так умеет подмигнуть мне из оркестровой ямы, что я летаю от счастья при звуках театрального оркестра. Салима апа (Салима Абдрахманова-Аминова, балетмейстер театра) учит меня танцевать и красиво двигаться. Марсель Хакимыч (Марсель Салимжанов, тогда – главный режиссер театра – прим. ред.) учит меня играть так, чтобы верить в это самой. Каждый актер, бутафор, гример, буфетчица учат меня чему-то своему, даже не подозревая, какую роль они играют в этот момент.

А самое главное – я учусь видеть искусство в повседневной жизни.

В пароме на Волге по дороге домой из дачи, а в Студенцах летом живут почти все работники театра, я впервые слышу слова «перестройка», «развал СССР», а чуть позже услышу и «сокращение штата», что будет означать, что мама моя перестанет работать в театре. 
Но пока мне дают роли аж в четырех спектаклях, а самая любимая – на малой сцене с труппой «Инсаният». Я играю мальчика и ловко справляюсь с режиссерской задумкой. У меня целая реплика «Ты сам алкаш! Мой папа – летчик!», мне нужно выкрикнуть ее с сильной обидой прямо в лицо Шаукат абый (Шаукат Биктемиров) и суметь расплакаться по-настоящему, с солеными слезами на ровном месте. Для меня это высший пилотаж, я так долго репетировала этот момент, и обнаружила секрет – нужно очень сильно прикусить губу, но не слишком сильно, тогда слезы сами брызнут из глаз, а кровь из губы – нет. Когда я стою в очереди за зарплатой наравне со взрослыми работниками театра, меня распирает от гордости: я зарабатываю вместе в мамой для нас двоих и даже езжу на гастроли.

«На кастрюлю?», – переспрашивает меня какой-то мальчик из школы. Я смеюсь в ответ, вот глупый! Даже не знает, что такое гастроли и как это здорово – ехать в автобусе двенадцать часов без остановок, в далекий город вместе с актерами, и не давать никому спать.
Проходит время, я уже могу ездить на общественном транспорте без мамы. После уроков в школе мои ровесники идут гулять, а я еду на троллейбусе в театр – моя мама уже не работает там несколько лет, я упорно доезжаю до остановки Парижской Комунны, захожу, как к себе домой, в театр через служебный вход, надеясь, что меня узнают охранники, а если нет, то может быть кто-то из моих пройдет мимо, ну, например, Шамиль Зиннурович, директор театра. У меня нет больших карманных денег, но я дарю подругам подарок на день рождения – поход в театр, на спектакль, который я, скорее всего, видела раз двадцать. И пусть этот поход не официальный, и спектакль мы просидим на ступеньках с краешка зрительного зала, для меня это – мой дом, мой мир, моя стихия, и я хочу им делиться со всеми, кто готов принять мои дары.

***
Я уезжаю из Казани, работаю в Москве, потом в Лондоне, я легко прохожу собеседования и не боюсь камеры, мне легко дается работа на телевидении. Я получаю гранты, учусь в одном из лучших университетов Великобритании – и все это время везде и всегда ношу с собой любимый татарский театр, со всеми воспоминаниями, со всеми актерами, до сих пор живущими в нем, даже теми, кого уже нет в живых. Знала бы я в детстве, спросила бы у Шаха апа (Шахсанам Асфандиярова) рассказать мне секреты жизни, но все, что я могла тогда – просто сидеть у нее в гостях и пить чай с вареньем. Вся наша жизнь – игра...

Я слышала, что у каждого человека есть повторяющийся сон, так вот мой повторяющийся сон – всегда про коридоры театра. Я могу закрыть глаза и пройти по всем закоулкам театральных коридоров, неизвестным даже работникам театра, заглянуть в каждую гримерку и увидеть актера в гриме, на своем родном месте. 

Я уверена, что эта тонкая грань между реальной жизнью и вымыслом помогает мне до сих пор жить, играя. С какой стороны ни посмотри, жизнь в те годы была очень сложной, но театр не дал меня в обиду, и сыграл роль настоящего доброго любящего родителя. Я бы очень хотела пригласить театр в Лондон, и познакомить его с моими детьми.

Сегодня суббота. Мне тридцать четыре, я журналист, моей дочери три года, мы живем в Англии. Камилла играет в кукольный театр, годовалый сын Фредерик (Фарид, по-нашему) спит, а я изучаю в сети местные театральные кружки и думаю о том, как мало детям нужно для счастья. 
Конечно, мы с мужем часто ходим в театр. Но ни один театр ни в одной стране мира – ни московские, ни питерские театры, ни Большой, ни Вест Энд со своей уморительно гениальной адаптацией той же самой «Слуги двух господ» (One Man Two Govnors) – не вызывает во мне того трепетного чувства, что в камаловском театре – я дома.  

Наверное, это профдеформация театрального ребенка-актера – прямо перед началом спектакля у меня на секунду замирает все внутри, и я переношусь в деревню на сцене театре Камала, раскидываю руки широко-широко и кричу во весь голос, как меня просил Марсель Хакимыч: «Сөембикә, син кайда?»

фото из личного архива Алины