Сергей Малышев. А жизнь продолжается...

* * *

Шагая тропинкой на дачный посёлок,
отметишь, вдыхая приятный дымок,
что красками день не особенно звонок,
зато просветлён и покоем глубок.

Подсохшей былинкой в грязи придорожной
вдруг сердце кольнёт – и замедлится шаг.
Название травки сказать невозможно
и всё же знакомо до звука в ушах.

Подумай – припомнишь. Но ты без причины
волнуешься, быстро шепча наугад:
осот... вероника... овсяница... чина...
ну что там ещё?.. череда... гравилат...

Лежишь на обочине. Мёртвые губы
в улыбку заветное слово свело.
А жизнь продолжается. Теплятся трубы,
сады облетают и в мире светло.

* * *

Когда я завидую моей собаке,
это не значит, что местами с ней
хочу поменяться: беспаспортной бедолаге
приходится в мире куда трудней.
И пнут, и криком обидят, пусты
порой и хозяйская миска, и родная
помойка. Зато у неё чисты
и душа, и мысли. А я не знаю,
как можно любить бескорыстно,
просто –
человека, бога, да хоть что-то,
в конце концов.
И душа, и мысли у меня другого сорта,
хотя я вроде бы не из больших подлецов.
Но понимаю: обуха не перешибёшь плетью,
и бог выгоден, и выбор флага...
Я, наверное, живу на свете,
чтобы меня любила моя дворняга.

ВИЙОН

Стихи – как ветер в поле –
не значат ничего.
Преодоленье боли,
не более того.

За всех прожить однажды,
изведать что почём.
И, наконец, от жажды
погибнуть над ручьём.

ХОРОШАЯ ПОГОДА

Грустные событья приключались –
так, что даже плакать неохота.
Вдруг – моя хорошая случайность,
ты – моя хорошая погода.

Звёзды мои горестные гасли,
таяли раскованные льдины...
Жизнь ещё не кажется прекрасной,
но уже вполне необходима.

* * *

Осень благости полна,

подуривши всласть.

Есть у жизни тишина,

как туда попасть?

Ломким скрипом из-под ног

слышен каждый лист.

Одинокий, словно бог,

бродит атеист...

Он отчаянный на вид –

Оторви да брось,

На плече его сидит

Худенький вопрос.

Этот маленький нуда

Надоел нытьём:

Всё-то ходим, а куда

Мы с тобой идём?

Адресат предельно пуст –

Ясность во плоти:

Слева яма, справа куст,

Лужа впереди.

Глубока ли на пути

Гладкая вода?

И куда теперь идти?

Господи, куда?

* * *

Лежать, не подымать смежённых век.
Пусты обыденность,
пророчества и новшества, –
все суета сует. А человек
другому человеку – одиночество.

Я никому не должен ничего,
привязанностей сеть не получается.
Ещё пустей на свете от того,
что век мой всё заметнее кончается.

Его нельзя отбыть без маеты,
по мере сил играю в обязательства.
Я верный друг – от страха пустоты,
но мало удивит меня предательство.

Ещё слова... Когда не баловство,
поэзия – беседа и сотворчество
двух одиноких – в поисках чего?
Устал я от любого одиночества.

Но приоткрой-ка веки в полумгле:
да разве плохо воздуха мерцание?
Я просто постарел и на земле
не действия хочу, а созерцания.

И не уйти в себя, как в небеса.
Ещё волнуют умные, смешливые
глаза детей – и женщин голоса
не лгущие, но дружелюбно лживые.

Поиздержался, но к чему беречь
остаток сил на прихоти безволия?
Вставай, язви, себе противоречь.
Ещё не вечер полного безмолвия.

ВОСПОМИНАНИЕ О ЛИТОБЪЕДИНЕНИИ

Когда в стихах я стал невеждой,
искал секреты ремесла,
к музею Горького с надеждой
влачил беспрокие крыла.
 
В миру надежда без утайки:
«А где на блажь твою диплом?»
Но расцветала наша стайка
среди реликвий под стеклом.
 
С тех пор цитаты из Тушновой,
Шаляпин с удалью в лице
горчат и возвращают снова
дым разговоров на крыльце.
 
Где все – таланты, но пока что
толпой не поняты, зато
над почвою приподнят каждый
ревнивой похвалой ЛИТО.
 
Но слёзы капали по-детски,
клоками в урну падал ямб,
когда кипучий Мрак Зверецкий*
из пушек бил по воробьям.
 
Луща закрученные строки,
разя беспомощность в упор,
он представлял собой жестокий,
вполне естественный отбор.
 

Нигде не учат на поэтов,
им каждый – ментор и судья.
Трезвеют многие, отведав
разнообразного битья.
 
Ужасно материться втуне,
глотать обиды скипидар,
но душу, хрупкую летунью,
обязан ставить под удар.
 
И не сломаться, и в окошко –
«Прощайте, други!» – не сигать,
а дальше выбранной  дорожкой
годами трудными шагать.
 
Её дурман, он, слава Богу,
ни с чем на свете не сравним.
Всё кажется, ещё немного –
и станет ремесло твоим.

* Марк Зарецкий – руководил лито при музее Горького

ЗОЛОТАЯ СЕРЕДИНА

Рустему Сабирову
 

Не хочет природа, чтоб стало пустей
с годами души помещение:
где смолоду топчутся толпы страстей,
под старость цветут поучения.

Занятней всего переходный режим,
когда мы довольно уверенно
детей наставляем, а сами грешим,
но то и другое – умеренно.

А если зарвёмся в азарте слегка,
бичуем себя, но без ярости,
в стремлении к цельности видя пока
симптом преждевременной старости.

Вот только грустнее встречать Новый год:
талдычит нам память-пророчица,
что всё-то проходит и всё-то пройдёт...
Но верить ей как-то не хочется.

ОТ ЛАСТОЧКИ ДО МОСТОВОЙ

Мне горы не стали родными,
знакомством с тайгой не горжусь,
зато с фонарями ночными
в родстве коренном нахожусь.

Мой город. Другого не будет
в единственной жизни моей.
Сплетение улиц и судеб –
иных не имею корней.

С рожденья врастал в угловатость,
в неброскую их красоту.
А позже почувствовал радость,
поняв, что от них не уйду.

Мне трудно и на день прощаться,
и тянет вернуться быстрей
в мой город, в привычное счастье
работы и старых друзей.

Хватает по улицам странствий,
а всё-то, любимое мной,
похоже, вместилось в пространство
от ласточки до мостовой.

РОМАНС НА СТАРЫЙ МОТИВ

Эле
 

И вот пришла ко мне печаль.
В глаза с улыбкой заглянула:
Касаткой молодость мелькнула,
неужто ласточки не жаль?

Да нет, не холодно стареть.
Иду по выбранной дороге.
Трамваи, лестницы, пороги –
здесь негде ласточке лететь.

Валяй, – подначила печаль, –
ты счастлив, слышали такое.
Оставь бодрячество в покое.
Друзей потерянных не жаль?

Когда-то было, но теперь
я в чувства вечные не верю.
Зачем же бегать от потери?
А может, не было потерь.

Печаль вздохнула: «Не лукавь.
Не то полуночной тоскою
нахлыну и волною смою –
уже не выберешься вплавь».

Всё тише звуки шелестят.
Слабеет дух противоречья...
И вот – друзья идут навстречу,
над ними – ласточки летят.

ГОРОД СОЛНЦА

И есть у них всего одна книга под названием

«Мудрость», где удивительно сжато и

доступно изложены все науки.
Кампанелла
 

Вот и построили счастья громаду,
в радугу тащит зубцом шестерня.
Господи, радуюсь, только не надо...
Господи милый, помилуй меня.

Пусть механизм гармоничнее сферы,
только позволь улизнуть старику.
Я не хотел бы молиться без веры
и по указке любить не могу.

Смех обязателен в радостной жизни,
сходит за шутку мой шаг строевой.
А ведь раскусят и выдерут лишний
в стройных куртинах сорняк луговой.

Начал коситься соседский мальчонка,
он донесёт, он уже молодец.
Вырвут репей, да не детской ручонкой.
Господи, слаб я, и страшен конец.

Всё же решился я, всеми довольный,
граждан избавить от скучной возни...
Как-нибудь сделай, чтоб было не больно.
Грешную душу прости и возьми.