Миясат Муслимова. Это твоё Макондо

Миясат Шейховна Муслимова (псевдоним – Мариян Шейхова) родилась 31 декабря 1960 года в селении Убра Лакского района. В 1982-м окончила филологический факультет, в 1999-м – юридический факультет ДГУ. Профессор кафедры методики преподавания русского языка и литературы Дагестанского государственного университета. Заслуженный учитель Республики Дагестан, Почётный работник высшего профессионального образования РФ. Действительный государственный советник Республики Дагестан I класса. Поэт, переводчик, литературный критик. Член Союза журналистов РФ, номинант Всероссийского конкурса имени А. Сахарова «За журналистику как поступок». Лауреат премии Союза журналистов РД «Золотой орёл» в номинации «Защита прав человека». Лауреат премии «Золотое перо России». Член Союза российских писателей. Председатель Дагестанского отделения Союза российских писателей. Лауреат литературной премии имени Расула Гамзатова. Лауреат литературных премий им. М. Волошина в номинации журнала «День и ночь», всероссийской премии «Поэт года-2013», дипломант международного литературного конкурса «Русский стиль» (Германия, 2013). Автор сборника публицистики «Испытание свободой» и поэтических сборников «Диалоги с Данте», «Ангелы во крови», «Ангел на кончике кисти», «Наедине с морем», «Камни моей родины», «За словом, за дыханьем, за любовью», «Мамины сны». Автор книги переводов лакского эпоса «Парту-Патима» на русский язык (серия «Величие души»).

ПОЙДЁМ СО МНОЙ

Пойдём со мной за керосином с бидоном, мятым от забот,
Где день в обличье страусином блуждает в стойбище дремот,
И где старьёвщик бессловесный везёт на кляче чудеса,
Где у сестры по пояс хищно скользит тяжёлая коса.

Пойдём со мной за хлебом в лавку, где в щели падает пятак,
Где подгорелых крошек тайну смахнуть легко за просто так,
И где колодезные краны в тени акаций льют восторг
И ночь, хмельная от рассветов, ведёт со сном привычный торг.

Пойдём со мной за молоком к фургонам жёлтым за углом,
Где крайний лучше, чем последний, где прямо лучше, чем кругом,
И где от мам и от старушек перепадёт опять тепло,
Где время струйкой пересудов в бидон молочный утекло.

Там копоть лампы по стене тенями вечером метнётся,
И брат драчливый горемычно во сне калачиком свернётся,
И под роскошеством лоскутным цветных заплаток одеяла
Я погружаюсь в междустрочье наивных красок идеала.

Пойдём со мной за горизонт, огня добавят в ночь закаты,
Войдём в поля, чтобы в ладонях хранить всё то, чем мы богаты,
Чтоб млечный путь под грудью неба хранить над спящим малышом,
Чтоб каждый вечностью, как прошлым, был безвозвратно обожжён.

ПРЕДЧУВСТВИЕ

Теснины скал и пропасти ущелий
В воронку небо втягивают. Дым
Плывёт над цепью горных ожерелий,
Их укрывая саваном седым.

Какая тишина – как перед взрывом …
Нет ни души… Покинутый Кавказ?
В смятеньи травы, в ярости обрывы –

И в гневе камни, словно ждут приказ.

Так посыпают пеплом злую участь,
Но что тому причиной, отчий дом?
Твоей тоской и горечью измучась,
В плену воспоминаний о былом,

О дне сегодняшнем, – я поняла не сразу,
В чём тишины израненной ответ:
Ни в городах, ни в сёлах на Кавказе –

Нигде нет горцев и кавказцев нет.

Где юноши, рождённые для славы?
Где львиный дух? Где гордые сердца,
Рождённые природой величавой
И замыслом великого Творца?

Где верность духу предков и отцов?
Где рыцарство, хранимое Кавказом?
Где дух огня и разум мудрецов,
Где сыновья, куда исчезли разом?

...Что вечности ответить? Не понять,
Как рвут сегодня цепь тысячелетий.
Кавказ ушёл в Аравию менять
Свою свободу на чужие сети.

Он отказался от своих корней,
Породу рыцарей меняя на гаремы:
То ли араб изнеженных кровей,
То ли безродный сын и раб измены.

Намеренья благие в ад ведут –

Создатель спросит: «Создал вас иными»
И горы ждут, предчувствуя беду, –
Мы живы до тех пор, пока мы с ними.

НЕ МОЛИТВА

Сначала я отдала мир, в котором нет меня,
и осталась у моря, чтобы ловить брызги снов.
Когда солёные капли ночевали в моих глазах,
они думали, что я им снюсь.

Потом я отдала любовь, пока её не забрали,
и назвала твоим именем море, чтобы слушать его.
Когда волны выбросили меня на берег,
они думали, что у меня нет крыльев.

Потом я отдала им море, чтобы вспоминать о нём,
а соль притаилась в трещинах памяти,
чтобы я забыла о жажде.
И я написала стихотворение

Теперь мне его некуда спрятать.

ЭТО ТВОЁ МАКОНДО

Не пашет раб землю, за плугом не ходит, не сеет,
По воловьим следам тоскует в полях чернозём.
Бурый день, как отшельник, по оврагам дымится и тлеет,
И ущелья с тоскою глядятся в небесный проём.

На крыше мама в кувшине
День с молоком взбивала,
Жёлтое масло в лощины
Густо стекало.

В спину толкает ветер, тминной обидой веет,
На подошвах крестьянских ног уносим останки земли,
Станут ладони мягче и души чуть-чуть слабее,
Чтобы не слышать, как в поле ищут зерно ковыли.

Мама в хлеву пахучем
Корову травой кормила –

Чабрец на зелёной круче
Не знает ила.

Старый Сурхай за оградой землю костями греет.
Кладкой речного камня сакля глядится в Койсу.
Это твоё Макондо в чреве у времени зреет,
Чтобы кормить тобою времени пыль и тоску.

Посохом были тропы
И колыбелью горы,
Ты не услышишь ропот,
Камни укроют поле.

В ПЕРЕДЕЛКИНО

И буду я жить в заповедном лесу,
Где кроны деревьев хмелеют от неба,
Где обморок листьев краюшкою хлеба
Полночные ветры хранят на весу,
Где косо летят за окном дерева,
Где листья ладоней гонимы дождями,
Где россыпью песни слагает листва,
И влажное эхо скорбит под ногами…

И буду я жить в заповедном лесу,
Где дом деревянный молчит, словно скрипка,
и ворохом дней чёрно-белые снимки
проводят под жизнью свою полосу,
где рамы темнеют в крестах у окна
и рёбра заборов источены днями,
где щедрость ладоней земле отдана,
чтоб росы цветов захлебнулись дождями…

И буду я жить в заповедном лесу,
И, стоном берёз утопая в багровом,
Качаясь под ветром, молить Его снова
Вернуть унесённое памятью Слово
И пить его горечь, как солнце – росу…

* * *

Возьмём взаймы язык – ты лги, а я прикрою.
Кровь прибывает в жилы – будет шторм,
Давай ей не дадим уйти живою:
Любовь – всего лишь измененье форм.
Окурок брось, чтоб губы не обжечь,
Зима – к весне короткая отсрочка.
Слова легки, когда невнятна речь,
И всех честнее – крохотная точка.

НЕ БОЙСЯ СИМВОЛОВ РОДСТВА

Случайный гость Замоскворечья, не бойся символов родства.
Без лучших лет судьба увечна, безлика, горестна, мертва.
Ощупай череп – твой ли выступ? Чей сын и чья ладонь в руке?
Всё повторится, словно приступ, как капля пота на виске.

Оглохнут липы под ударом, качнётся ствол от топора,
Огонь дымит грошовым даром, за дымом прячется гора.
Кирпичной пылью Арарата зовёт вчерашняя беда
Туда, где спящий профиль брата крошится в камне, как слюда,
Где одинаково прекрасны на дне гробов и в дни труда
И над родством земли не властны людские, в смуглом, черепа.

* * *

Дай отстояться слову, как воде,
Дай помолчать, уйти и раствориться.
Что нужды помнить о чужой беде,
Когда своя под рёбрами таится?
Перемолоть её немую плоть,
И одолеть недуг, как вязкость ила,
И искус слова вновь перебороть,
Его надеждам вспарывая жилы…

Так глубоко слова уйдут на дно,
И спрячут от меня мои напасти,
Но если им родиться суждено,
Никто над их явлением не властен,
Что ж… Размыкаю круг своей беды,
И выжившее слово возвращаю.
Морская соль, травинка лебеды –
И снова жизнь наградой ощущаю.

В ГОЦАТЛЕ

Где водой называют виденья ветвей
Над утопленным вскриком садов Ирганая,
Опалил мои думы седой суховей,
Табуны облаков между гор погоняя.

Где землёй называют сплетенье корней
Под скалистой твердыней от края до края,
Я споткнулась в Гоцатле о сорок камней,
Чревоземную глину в ладонь собирая.

Там, где право на жизнь для её сыновей
Надо вырвать у скал, смерть рожденьем карая,
Я к семи родникам неостывших кровей
Поднимала ладони отцовского рая.

Проступали на них не мои письмена,
Три имама молчали под гнётом плотины...
Унцукуль и Гоцатль… Цепенеет вина,
Укрываясь от гор в рукотворных руинах.

ПРИМИ МЕНЯ

Прими меня – опять в последний раз,
Прости за возвращенье и за робость.
Себя леплю из подаянья фраз,
Боясь в тебя сорваться, словно в пропасть.

Перед тобой чиста или пуста,
Я с ужасом рожденья вновь смиряюсь.
Какое счастье – с чистого листа
Писать стихи, пусть даже повторяясь.

Что прячет ночь сегодня от меня,
Когда зовёт на исповедь к бумаге?
И я, свою беспомощность кляня,
Опять впадаю в обморок отваги.

Прости за дерзость, но не отлучай, –
Я зрячесть обретаю перед словом,
Когда оно с упорством палача
Признаний ждёт и судит их сурово.

Ты знаешь всё, пусть даже я смолчу,
Мой чистый лист, – и старь моя, и новь.
Твоей неотвратимостью плачу
За невозможность высказать любовь.

ЭТОТ ДЬЯВОЛ ПИРОСМАНИ

Высота, как пропасть, манит,
Вновь зовёт из забытья,
Этот дьявол Пиросмани,
Это робкое дитя…

Нет конца у белой кисти –

В синеве растаял след,
Караваном чёрных истин
Проплывает вновь рассвет.

Кутежами плачут кисти
Виноградной молотьбы,
И причуды бескорыстья
Утоляют зев судьбы.

Росчерк имени как рана,
Кисть и капли – заодно.
Пью за ангелов обмана,
За пустое полотно.

Линий ломаных фаланги
В сердце бьются и в висок.
Это снова Пиросмани
Принял смерть от Пикассо.