Нина Булатова. Записки сельского доктора (отрывки из книги)

…После окончания четырёхгодичной фельдшерско-акушерской школы и получения диплома с отличием фельдшерицы-акушерки, я имела право поступать в Горьковский мединститут, но в том году было много медалистов, по конкурсу я не прошла: не хватило одного балла. И Горьковский облздравотдел направил меня на работу в деревню Выползово Дальне-Константиновского района – заведующей фельдшерско-акушерским пунктом.

Жила я у одинокой хозяйки, которую звали Фёкла. Женщина она была хорошая, чистоплотная. В хозяйстве у неё было своё ноу-хау: она приносила с фермы конский навоз и подкармливала им кур. Куры от этого очень хорошо неслись. Фёкла часто произносила фразу: «Я, Фёкла, из дерьма делаю конфетки».

Был вечер 31 декабря 1957 года. Мы накрывали на стол. Фёкла напекла пирогов, я резала салаты. Включили радио. Вдруг послышался настойчивый стук в дверь. Я открыла и увидела мальчика лет десяти, который сказал, что его мамка рожает.       

Быстро одевшись, я схватила чемоданчик для оказания неотложной медицинской помощи, где были наготове стерильные инструменты, шприцы, бинты, спирт, медикаменты. Идти надо было более трёх километров до деревни Малая Пица – сначала полем, потом через глубокий овраг с крутым спуском и таким же крутым подъёмом в гору. На улице вьюжило и сыпало снежными хлопьями в лицо. Мы шли быстро и наконец-то добрались до места.  

Я обследовала роженицу, у неё уже начались потуги. Схватки были хорошие, роды – вторые. Для меня же эти роды были первые, я немного волновалась, но чувствовала себя достаточно уверенно. Наш преподаватель по акушерству Фрида Анатольевна Вихман муштровала нас по полной программе. Тактику ведения родов, диагностику патологии мы знали, как таблицу умножения. И всякие манипуляции, типа «поворот плода за ножку», многократно отрабатывались на муляже.

Роды прошли успешно, ровно в полночь родился здоровый мальчик, который, как и положено, огласил своё появление на свет громким криком. Роженица чувствовала себя хорошо, и необходимости оставаться там больше не было, тем более и остаться переночевать мне никто не предложил.

Часы показывали два ночи. Проводить меня до дому было некому. Я решилась идти одна. Было жутко, всюду мело, не было видно ни зги, я старалась идти как можно быстрее.

Спустившись в овраг, услышала вой волков: «У-у-у-у…». У меня от ужаса перехватило дыхание, и дальше – провал в памяти. До сих пор не помню, как добралась до дома… Вот так под Новый год прошло моё первое боевое крещение. Для нас, молодёжи 50-х, клятва Гиппократа была святой.

Через год по семейным обстоятельствам я была переведена на должность заведующей Великовским фельдшерско-акушерским медпунктом. Запомнилась бурная весна 1959 года. После снежной зимы снег быстро таял, и сообщение между сёлами нарушилось, все дороги были залиты водой. Поступил срочный вызов к младенцу в село Комариха. Добраться туда можно было только бродом, в охотничьих, по пах, сапогах или верхом на лошади. К счастью, за мной приехал мальчик на бурой кобыле. С трудом взобравшись на лошадь, одной рукой я крепко уцепилась за её гриву, а другой держала чемоданчик с медикаментами. Мальчик вёл лошадь под уздцы, бредя по воде выше колена в огромных сапогах.

Часа за два мы добрались до Комарихи. Я тщательно осмотрела ребёнка: горло, кожные покровы, прослушала фонендоскопом лёгкие, сердце, прощупала лимфатические узлы и, поставив диагноз ОРВИ, назначила необходимое лечение.

Узнав, что приехала фельдшер, правление колхоза выделило специальное помещение для приёма больных. Приняла я за пять часов работы несколько десятков ребятишек и взрослых. Усталая, но довольная проведённой работой, ехала обратно домой на той же буро-красной кобыле, и вёл её под уздцы тот же мальчик, так же бредя по колено в воде в больших сапогах.

Вспомнился другой случай, о котором стыдно писать. В 12 часов ночи поступил вызов. Когда в сопровождении родственника больной я пришла, то увидела в сенях под пологом женщину, которая билась в судорожном эпилептическом припадке, с пеной изо рта. Электрического света не было. Пошли за керосиновой лампой. Чтобы чётко видеть, открыли дверь на улицу. Свет полной луны падал на больную. В стандартном чемоданчике для оказания неотложной помощи все флаконы, крепившиеся в специальных гнёздах, были одинаковой формы и из одинакового тёмного стекла. Тут находились настойка валерианы, настойка пустырника, медицинский спирт, настойка йода, 3 % перекись водорода, нашатырный спирт. В спешке и при недостаточном освещении я перепутала флаконы и, накапав в воду вместо валерианы нашатырный спирт, дала выпить больной, которая была в полном сознании. Приступ судорог моментально прекратился. Но больная сказала, что у неё жжёт в горле. Тут принесли керосиновую лампу, и я с ужасом обнаружила свою оплошность, однако постаралась сохранить уверенный вид. Больная по моему совету стала глотать сырые яйца, сливочное масло, пить квас. К счастью, всё обошлось. С того момента я взяла за правило: прежде чем дать лекарство больному, читать его название. Особенно, если лекарство в ампулах и вводится внутривенно или внутримышечно.

Следующий случай мне запомнился на всю жизнь. В два часа ночи поступил срочный вызов. В медпункт на грузовой машине привезли мужчину лет сорока с травмой лица. Со слов пострадавшего, топор упал с машины и разрубил ему левую щёку. Рана была зияющая и глубокая, с повреждением мышц лица и подкожной клетчатки. Швы надо накладывать в первые шесть часов после травмы, чтобы рана зажила первичным натяжением. Везти в районную больницу ночью не представлялось возможным: до трассы надо добираться пешком, к тому же, преодолевать крутой подъём в гору. Я приняла решение самостоятельно наложить швы, никогда прежде их не накладывая, но видела, как это делается. Электрического света в медпункте не было, пользовались керосиновой лампой, инструменты кипятили на керогазе. Я вскипятила иглы для наложения швов, иглодержатель, пинцеты, кровоостанавливающие зажимы. Стерильный шёлк в спиртовом растворе был в запаянных ампулах. Промыв рану раствором 3 % перекиси водорода и обработав края раны и руки спиртом, не торопясь, спокойно прокалывая кожу вместе с подкожной жировой клетчаткой и мышцами, чтобы не было карманов, я наложила семь швов, аккуратно расправляя края кожи, чтобы шов был ровный. Перед наложением швов ввела противостолбнячную сыворотку и внутривенно глюкозу с хлористым кальцием. На рану наложила стерильную повязку с антисептиком. Через неделю больной явился ко мне для снятия швов. Я удивилась, что рана так хорошо зажила и был едва заметен небольшой рубчик. Было приятное удовлетворение, что я, 19-летняя девчонка-фельдшерица, справилась с врачебной работой.

После 2-х лет работы на селе в качестве фельдшера я поступила в Горьковский мединститут на лечебно-профилактический факультет. Во время учёбы несколько лет подрабатывала медсестрой в гинекологической клинике больницы имени Семашко, которую возглавлял профессор Добротин Святослав Сергеевич. Это был человек добрейшей души, замечательный специалист, мастер своего дела, золотые руки. Он делал сложнейшие гинекологические операции, в том числе и с онкологией. Многим женщинам он спас жизнь.

По окончании института в 1965 году, я была направлена на работу в участковую Макарьевскую больницу врачом широкого профиля. В посёлке находилась больница на 25 коек с печным отоплением и холодным туалетом, роддом, амбулатория. Воду из Волги и продукты для больных привозили в больницу на лошади по кличке Вишенка.

В обязанность врача и фельдшеров входило обслуживание соседних сёл в радиусе двадцати километров, двух школ, ветеринарного техникума, учащихся которого мы часто возили в качестве доноров в районную больницу. На нашей территории находился лесозавод, два детсада, сплавная контора. Также мы обслуживали работников рейда – катеров, паромов, пристаней, куда швартовались волжские суда. Жизнь била ключом.

Врач на селе – и терапевт, и хирург, и педиатр, и окулист, и лор, и гинеколог. Надо было уметь распознать диагностику острого живота: прободную язву, аппендицит, оказать помощь при инсультах, родах, оживить ребёнка, родившегося в асфиксии. Нередко поступали женщины с криминальными абортами. Некоторые женщины для прерывания беременности пользовались черенком фикуса, что вызывало заражение крови и вело к гибели. Я заметила, что не было ни одного случая, чтобы женщина с подобным методом прерывания беременности осталась жива.

Самое тяжёлое время наступало, когда начинался ледоход, и не всегда была возможность переправить больных в районную больницу на той стороне Волги. Что могли, делали сами. Один раз мы с мужем благополучно прооперировали женщину с острым флегмонозным аппендицитом. В другой же раз нам пришлось транспортировать в райбольницу больного с прободной язвой желудка. Телефон районного хирурга молчал, и мы не могли получить соответствующую консультацию. Между тем вода затопила все луга до самого Лыскова, добраться до райцентра можно было только на лодке, катер бы по мелководью не прошёл. К тому же внезапно разыгрался шторм. Было около одиннадцати часов вечера. Мы обегали несколько жителей, у которых были лодки. Никто из них не соглашался переправить больного, опасаясь высоких волн. Лишь на рассвете ветер утих, и мы на лодке сумели переправить больного в районную больницу, где он был прооперирован. Как ни грустно и больно об этом писать, через две недели мужчина там умер. Был звонок из районной больницы, нас хотели обвинить в смерти больного. Однако после вопроса, почему районный хирург тогда не брал трубку на неоднократные наши звонки и почему больному так рано отменили антибиотики, на той стороне провода зашикали «тихо-тихо!», и все обвинения прекратились. Ходили слухи, что в тот вечер хирург был нетрезв…

Мне приходилось вправлять вывих нижней челюсти одной больной – женщина сладко зевнула. При переломах ключицы мы накладывали на подмышечные области кольца, сделанные из подручного мягкого материала: вата, бинты, полотенца. Часто приходилось накладывать шины Крамера при переломах костей нижних конечностей, фиксируя несколько суставов, после чего транспортировали больных в райбольницу. Приходилось подрезать у детей уздечку под языком, когда ребёнок испытывал нарушения речи. Однажды у нас на лечении был даже один наркоман, который возвратился из исправительных лагерей. Он требовал ввести ему наркотик, но мы заменяли его другим лекарством, к которому не было привыкания. Так он прошёл курс лечения и выписался из больницы с улучшением.

Осенью 1968 года к нам привезли роженицу. Я обследовала её и наблюдала около двух часов. Открытие шейки матки было полное, но головка ребёнка не продвигалась. Передняя теменная кость застряла на мысе, что означало переднее асинклитическое (неправильное) вставление головки. Чтобы избежать разрыва матки, нужна срочная операция – кесарево сечение. Из-за тонкого, едва схватившегося льда переправить роженицу через Волгу невозможно. Звоню районному гинекологу и объясняю всю ситуацию. Она рекомендует: чтобы спасти мать, сделать плодоразрушающую операцию, то есть удалить живой плод по частям. Но как можно было убить живого ребёнка?

Плодный пузырь был цел. Ребёнку ничего не угрожало. Я не могла согласиться и приняла решение: переправить роженицу по нашему, левому берегу Волги до города Бор. Нашли грузовую машину. Я снимаю родовую деятельность, ввожу промедол с атропином, даю сопровождающую медсестру. Чтобы не было асфиксии у ребёнка, проводим триаду Николаева. Пишу подробно направление, описываю диагноз и какие медикаменты вводили. К утру роженица была доставлена до города Бор в родильное отделение, где срочно было сделано кесарево сечение. В результате и мать осталась жива, и ребёнок родился здоров и невредим. Горжусь, что вовремя поставила диагноз и приняла правильное решение.

В 1969 году в Макарьевскую больницу поступила моя мама. Состояние её ухудшилось, поскольку к ранее поставленному диагнозу присоединилась острая почечная недостаточность. Мы предпринимали всё возможное, но через две недели мамы не стало. Я была свидетелем её последнего вдоха…

Года через два, когда я летом приехала к папе в Валки, он пожаловался на боль в правом боку, который перед этим нагрел в бане. Осмотрев папу, я поставила диагноз «острый флегмонозный аппендицит», и мы тут же повезли его на машине в районную больницу. Папа сразу попал на операционный стол – к аппендициту добавился развившийся перитонит. Лечащий врач сообщил, что состояние отца крайне тяжёлое, и он вряд ли выживет. Когда я познакомилась с историей его болезни, я с удивлением обнаружила, что среди назначений не было антибиотиков, и это подтвердил сам папа. После моего разговора с лечащим врачом антибиотики были назначены.

Теперь я могу признаться, что, борясь за жизнь папы, самовольно назначила ему внутрь II фракцию АСД – антисептического стимулятора Дорогова для внутреннего употребления. Этот препарат продавался только в ветеринарной аптеке. Я знала, что он помог моему знакомому врачу с гангреной кишечника и перитонитом. Доктора сказали его жене, что он не жилец, поскольку был удалён практически весь тонкий кишечник, поражённый гангреной, рана была открытая, частично переваренная пища выходила наружу через эту рану. И мой коллега решился принять препарат АСД. В результате раны стали очищаться, некротические отделения начали выходить. Потом больному сделали повторную операцию, соединили тонкий кишечник с толстым, и он пошёл на поправку. Кстати сказать, коллега прожил до глубокой старости. Ещё до приёма АСД, в то тяжёлое для него время, когда он держал в руках непереваренные семечки от съеденного яблока, он пообещал, что не только посадит их и вырастит яблоню, но ещё и будет есть с неё яблоки. Слово своё он сдержал…

В Макарьевской больнице АСД мы применяли при лечении влажных форм экземы, при бронхиальной астме. И вот этот самый препарат я, втайне от врача, применила для папы. После приёма рана так же стала очищаться, из неё пошли обильные выделения, я не успевала менять пелёнки. Всё быстро затянулось, и папа выздоровел. Врач был очень удивлён. А я сознаюсь в этом только сейчас, спустя 40 лет.